— Профессор, вы знаете, что…
Это были последние слова, которые он услышал.
На середине вопроса свет погас.
— Что? — переспросил Зильберг. И услышал свой собственный голос.
Ответа не последовало.
Гула мощных моторов «Нортвинда» тоже не было слышно. И ощущение головокружения от движения вниз пропало.
На какой-то миг он подумал, что умер. Или, может, у него случилось кровоизлияние в мозг, но оставался еще кусочек сознания, который медленно погаснет в окружении тьмы. Но ведь он только что говорил и слышал свой голос. Кроме того — сейчас он это понял, — он мог трогать руками подлокотники кресла, ремень все еще удерживал его на месте, и он почти мог угадать во мраке смутные очертания кабины. Однако вокруг него все стало немым и неподвижным. Как такое могло случиться?
Люди из «Игл Груп» должны быть всего в трех шагах от него. Он помнил, как они выглядели: мужчина справа — повыше, с крупными чертами лица, волосы на висках доходили до середины скулы; тот, что слева, был светловолосым, крепким, голубоглазым, с очень заметным углублением над верхней губой. В тот миг Зильберг отдал бы все на свете, чтобы снова увидеть их или хотя бы услышать. Но окружавшая его масса черноты была слишком плотной.
Или нет?
Он посмотрел по сторонам. В нескольких метрах справа, там, где должна была находиться стенка кабины, виднелся небольшой просвет. До сих пор он этого не замечал. Он внимательно посмотрел туда, недоумевая, что это может быть. Дыра в фюзеляже? Неподвижный неясный просвет. Дух Божий, который носится над водой. Ничто. Веками философы и теологи пытались понять то, что в этот миг видели его глаза.
В детстве страсть к чтению Библии заставила Зильберга задуматься, что бы он испытал, стань свидетелем чуда: море расступается, солнце останавливается, стены рушатся от звука труб, мертвое тело воскресает, а воды озера во время бури разглаживаются, точно простыня под действием опытных рук. Что ощущали те, кто лицезрел эти чудеса?
Ты уже знаешь, что при этом ощущаешь. Но это чудо не от Бога.
Внезапно он понял, что означал этот просвет и все, его окружавшее.
Это Зигзаг. Ангел с огненным мечом.
Он знал это с самого начала, но отказывался поверить. Это было слишком ужасно.
Вот, значит, как. Даже в самолете.
Он поднес левую руку к бедру и пощупал замок ремня, но открыть не смог: казалось, пряжка и защелка слились в одно целое. В отчаянии он дернулся вперед — ремень врезался в тело (никакой одежды видно не было), заставив его застонать от боли, но не отстегнулся.
Встать он не мог. И это было еще не самое худшее.
Хуже всего было ощущение того, что он не один.
В тишине этой вечной ночи оно было ужасающим. Даже не ощущение, а уверенность в том, что в глубине салона, позади него, там, где последние ряды кресел и туалеты, было еще что-то или кто-то. Он посмотрел через плечо, но ничего не увидел, потому что не мог полностью повернуть голову: его собственное кресло закрывало обзор, и света не было.
Однако он был уверен, что присутствие кого-то вполне реально. И этот кто-то приближался.
Приближался по центральному проходу.
Зигзаг. Ангел с…
Вдруг все сохраняемое прежде спокойствие испарилось. Его охватила жуткая паника. Ничто — ни воспоминание о Берте, ни все прочитанные им книги, ни его обширная образованность, ни большая или меньшая храбрость, — ничто не могло помочь ему вынести этот миг абсолютного кошмара. Он трясся и дрожал. Он зарыдал. Словно бесноватый, он бился с ремнем безопасности. Ему показалось, что он сойдет с ума, но это не происходило. Мелькнула мысль о том, что, похоже, безумие не так-то скоро приходит к жаждущему его разуму. Проще ампутировать конечность, вырвать внутренности или растерзать в клочья трепещущую плоть, чем лишить разума здоровый мозг, подумалось ему. Он почувствовал, что ему предстоит оставаться в здравом уме до самого конца.
Но он ошибался.
В этом он убедился всего мгновение спустя.
Были вещи, способные лишить разума здоровый мозг.
Ночь казалась непрочной. Тонкий черный тюль, усеянный крохотными огоньками. Остроносая морда «Нортвинда» прорезала его ледяным ножом. Большая часть его массы пришлась на гидравлические амортизаторы, пока тормоза пытались сдержать невероятной силы импульс в окружении оглушительного рева.
Гаррисон не стал ждать, пока он остановится. Он отошел от дежурного по аэропорту и указал кивком на припаркованный у терминала номер три фургон. Его люди ловко и бесшумно залезли в машину, последний закрыл дверцу, и автомобиль неспешно заскользил к самолету. В этот предрассветный час коммерческих рейсов почти не было, поэтому можно было не опасаться, что им помешают. Гаррисон только что получил от пилотов отчет о полете: без происшествий. Он подумал, что первая часть задачи — собрать всех ученых вместе — завершена.
Он обернулся к сидящему рядом с ним доверенному человеку:
— Никакого оружия и применения силы. Если не захочет отдать чемодан сейчас, пусть останется у него. У нас будет время забрать его, когда приедем в дом. Прежде всего нужно завоевать его доверие.
Фургон остановился, люди вышли. Прижимавший к земле траву вокруг летных полос ветер разметал снежно-белые волосы Гаррисона. Трап уже подвезли, но люк самолета не открывался. Чего они там ждут?
— Иллюминаторы… — указал доверенный человек.
Сначала Гаррисон не сообразил, о чем он говорит. А потом снова посмотрел на самолет и понял.
Все пять боковых иллюминаторов роскошного «Нортвинда» за исключением стекол в кабине пилотов были словно окрашены в черный цвет. Он не слышал, чтобы в какой-то модели самолетов использовались тонированные стекла. Почему пассажиры сидят в темноте?
Вдруг окошки загорелись так мягко, как в сумраке пробуждаются фонари на пустынной улице. Свет переходил с одного иллюминатора на другой: кто-то явно водил фонариком из кабины. Но больше всего в глаза бросался цвет этого света.
Красный. Грязного оттенка, неравномерный.
А может, что запачкало внутреннюю поверхность стекол?
В животе у Гаррисона похолодело, он не мог двинуться с места. На какой-то миг время, казалось, остановилось.
— Войдите… в самолет… — проговорил он, но, похоже, никто его не услышал. Он сделал вдох и собрался с силами, как генерал, обращающийся к потрепанному войску перед грядущим очевидным поражением: — Войдите в этот чертов самолет!
Ему показалось, что он кричит в каком-то мире, населенном парализованными людьми.
— Все спланировал Серджио Марини. Он не хуже меня знал о рискованности этого предприятия, но у него было… — Бланес на миг задумался, словно подыскивая точное слово. — Возможно, больше любопытства. Я, кажется, уже как-то говорил тебе, Элиса, что «Игл Груп» хотела, чтобы мы ставили эксперименты с недавним прошлым, но я отказывался. Серджио никогда не был согласен со мной в этом вопросе, и когда он увидел, что переубедить меня нельзя, однако сделал вид, что капитулирует. Наверное, мое присутствие в проекте было необходимо, так что передо мной ему пришлось притворяться, но за моей спиной он поговорил с Колином. Колин был молодым гениальным физиком, он создал «Сьюзан» и всячески хотел отличиться. «Это наш шанс, Колин», — наверное, сказал он ему. Они стали думать, как сделать все без моего ведома, и им пришла в голову прекрасная мысль: почему бы не использовать одного из студентов? Они выбрали Рика Валенте. Он идеально подходил для этой роли: выдающийся ум, масса амбиций, Колин знал его еще по Оксфорду. Сначала они, конечно, просили его о малом: чтобы он потренировался в обращении с ускорителем и компьютерами… А потом дали уже более конкретные инструкции. Он работал почти каждую ночь. Картер и его люди знали об этом и покрывали его.
— Этот шум в коридоре… — прошептала Элиса. — Эта тень…
— Это был Рик. Он предпринял и другой шаг, удивив Марини и Колина: завел отношения с Розалин Райтер, чтобы, если кто-то застанет его ночью разгуливающим по корпусам, подумали, будто он ходит к ней.
Элиса мысленно перенеслась в свою комнату на Нью-Нельсоне: она слышала шаги и видела, как в окошке двери скользит какая-то тень. И снова там стоял Рик Валенте, разглядывая ее с презрительной ухмылкой. То, что она теперь знала, очень хорошо увязывалось с ее представлениями о Рике: амбициозность, желание перепрыгнуть даже через Бланеса… Все это ему было свойственно так же, как мелочная игра с чувствами Розалин. Но что же он мог сотворить во время своих ночных экспериментов? Откуда возникли эти сны и видения? Как Рику удалось до такой степени перевернуть жизнь их всех?
