Но, конечно, реальная трудность заключается в том, что, несмотря на буднично-деловые позывы к «примирению» нашего популярного и интуитивного понимания человеческой природы с последними достижениями науки, предполагающие, что мы действительно знаем суть этих достижений, до боли очевидно: мы этого не знаем. Все, чем мы располагаем, это течения, которые якобы указывают на постоянный подрыв очевидных эмпирических истин, и знание того, что мы не таковы, какими привыкли себя считать. У нас действительно нет какой бы то ни было причины думать, что наука предложит нам хоть что- то отдаленно похожее, не говоря уже о том, что она, как пытается доказать Оуэн Фланаган [60] в своей книге «Проблемы души», «сохранит многое из того, чем является для человека». Тот факт, что мы можем состряпать подобного рода утешение, неудивителен; в конце концов, мы жестко запрограммированы на то, чтобы давать всему рациональное объяснение.
Лично я, учитывая нашу слишком человеческую способность черпать убежденность в двусмысленностях самого низкого пошиба, думаю, что философам надо стараться быть мучителями, неотвязными оводами, но только не апологетами. Если вы перестанете подвергать свои доводы проверке на эмпирическую прочность, то вполне можете прийти к любым выводам, каким пожелаете...
Особенно если вы такие же блестящие умы, как Деннетт или Фланаган.
Гипотеза «слепого мозга», которую я приписываю Томасу, в действительности есть производное от моей собственной гипотезы, выдвинутой несколько лет назад, когда я активно старался получить степень доктора философских наук. Предположение, что основную структуру сознательного переживания можно куда лучше понять, используя ссылку на то, чего мозгу не хватает, — не более чем интуитивное предчувствие. Поскольку это один из наиболее важных и спорных «фактов будущего» из представленных в книге, я решил, что он заслуживает несколько более пространного объяснения.
Взять хотя бы один из любимых примеров Томаса: «Сейчас». Это — линза, с помощью которой мы переживаем время, хотя до некоторой степени она из времени выпадает. Каждое «сейчас» загадочным образом двоится — парадокс, на котором оттачивали свои умы, по меньшей мере, начиная с Аристотеля. Однако, учитывая гипотезу «слепого мозга», «сейчас» можно рассматривать как временную версию нашего зрительного поля, границы которого просто «куда-то подевались». Мы не получаем никакой зрительной информации за пределами того, что может уловить наша сетчатка, и поэтому ничего не видим за ними, вообще ничего, даже отсутствия самого зрения. Иными словами, нам в буквальном смысле противостоит недифференцированная рамка незрячести, и именно поэтому поля нашего зрения просто... обрываются. Мы редко замечаем это благодаря всем остальным системам, которые суживают наш и без того суженный, как замочной скважиной, взгляд, который мы бросаем на окружающий мир. Но с позиций зрения мы в буквальном смысле забываем о своих зрительных полях.
То же можно сказать и о нашем «временном поле», которое Уильям Джеймс [61] гениально окрестил «обманчивым настоящим». Подобным же образом мы не можем увидеть границы зрения, ускользающую от нас мысль, не можем хронометрировать границы хронометража, поэтому рано или поздно в буквальном смысле сталкиваемся с жесткими рамками вневременное™. Возможно, это и порождает иллюзию «до» и «после», странный узел, в который стягиваются прошлое и настоящее в пределах «сейчас». Время протекает сквозь сознание, но странным образом стать сознанием не может. В конце концов мозг оказывается вне информационного горизонта церебральной системы, блуждая во вневременной незрячести.
Учитывая, что структурные и эволюционные причины слишком многочисленны, чтобы развивать их здесь, мы можем сказать только, что мозг «видит себя» в исчисляемые долями секунды отрезки. Согласно гипотезе «слепого мозга», это определяет не только что есть сознание и что есть бессознательное, но и саму форму сознания. «Сейчас» — немаловажный признак испытываемых ощущений, нашего жизненного опыта. Это означает также, что для объяснения странных пределов нашего зрительного поля многие стороны сознания столь же тщетно выискивают свои «не-вральные корреляты», сколь и мечутся в поисках «визуальных цепочек».
Согласно гипотезе «слепого мозга», сознательной системе, наподобие человеческой, предстоит исключительно трудный процесс понимания самого себя (как то и происходит на самом деле). Поскольку мозг за кратчайший миг способен узреть лишь крохотные доли происходящих в нем процессов, мельчайшие фрагменты, в которых, как ему кажется, он прозревает целое, следует не только ожидать, что открытия нейробиологии будут лишь сбивать его с толку, но и что мозг будет настаивать, что эти мельчайшие фрагменты и есть целое, а посему и как таковые нуждаются в специальном механизме внутри самого мозга, который бы их объяснил. Если гипотеза «слепого мозга» окажется справедливой, то значительная часть когнитивистики, вполне вероятно, предстанет перед нами сумасбродной затеей, погоней за несбыточным.
В результате кажется, что сознание насквозь «иллюзорно», в отличие от «здесь» и «там», и вот поэтому я оказываюсь в странном положении человека, которому хочется, чтобы его собственная теория оказалась ошибочной. Сегодня мы знаем, что многое из того, что мы считали само собой разумеющимся, освященным опытом, попросту не то, чем оно казалось, и этого более чем достаточно, чтобы поставить все те нелегкие вопросы, с которыми вы столкнулись на страницах этой книги. Но если сознание по сути своей структурно обманчиво, то причина трудностей, с которыми нам приходится иметь дело в попытках его постичь, как раз и лежит в том, что мы, собственно, не знаем, что же именно пытаемся постичь. И, возможно, не постигнем никогда.
Лично я не элиминативист и не нигилист; я искренне верю, что переживаемое нами должно, словно козырной картой, побить наши знания. Но, как и Томас, я просто не знаю, как возможно честно, я уже не говорю убедительно, доказать это. Как род, мы переживаем исключительно трудное время, полное призывов, которые нам не нравятся, и мы, как правило, мобилизуем все силы наших пристрастий, а неведение должно подтвердить наши былые предвидения. (Разумеется, ваше «сердце», этот закоренелый мошенник и врун, шепнет вам обратное, вот почему я прошу повременить с выносом окончательного приговора и расследовать дело самому. Я настоятельно рекомендую прочесть «Взгляд в себя» Дэвида Даннинга или прекрасную книгу Корделии Файн «Рассудок сам по себе», которые я буквально рекомендовал бы преподавать старшеклассникам всего мира.) Люди — верующие механизмы, доверчивые до смешного, будь они священники, философы или сборщики на конвейере. Едва вы оцените это, как вам станет, с одной стороны, очень трудно доверять кому-либо или чему-либо в мире соперничающих притязаний и утверждений, а с другой — очень легко понять, почему, несмотря на тысячелетние бесчисленные человеческие распри, очень редко когда удавалось прийти к окончательному решению — кроме, оговорюсь, науки.
Я не хочу этим сказать, что наука — высший судия; однако, если вы верите, как верю я, что не все притязания и заявления одинаково основательны, и прочувствуете, насколько мы склонны дурачить самих себя, тогда наука, которая по сути своей устроена так, чтобы сражаться (а не потакать и не эксплуатировать) с нашими недостатками существ верующих, наука, повторяю, быстро покажется вам единственной игрой, на какую хотя бы отдаленно можно положиться.
И, как вновь и вновь предполагает книга, науке абсолютно плевать на то, что нам хотелось бы видеть в качестве истины. В некотором смысле это ключ к ее могуществу.
Мир «Нейропата» это мир, в котором «нежеланные истины» — будь то социальные или духовные — достигли критической массы. Это мир, в котором процесс технологиза-ции, перенесенный на социальную почву, перешагнул способность культурного взаимопонимания, где черный ящик души взломан на потребу первобытным инстинктам и отношениям купли-продажи. Что, вполне вероятно, могло бы быть и нашим миром.
Как бы то ни было, знание и переживания, личный опыт столкнулись на перекрестке, и, похоже, дела у переживаний обстоят неважно. Абстрактные заботы философов облеклись плотью и кровью. Боюсь, что Нейл жив-здоров.
Надо быть начеку.
Монтгомери Клифт (1920-1966) — американский актер. (Здесь и далее примечания редактора.)
Метафора отсылает к Walt Disney World — знаменитому развлекательному комплексу в Орландо, штат Флорида, основанному Уолтом Диснеем в 1965 году.
Таблетки от головной боли.
