Это не просто гадкий мальчик. Он… курировал Солоненко.
И ты тоже. Да? И вы все вместе выбрали подходящую фигуру. То бишь меня. Так? И ты говорила мне, что Слой всесилен. Так?
Не так. Ты все-таки бестолочь. Ты не умеешь слышать. Я тебе говорила про Солоненко: он великий и ужасный. Как Гудвин. Великий и ужасный. Ты хоть «Волшебника Изумрудного города» помнишь? Хоть читал?
Обидеть норовишь? (Говорящая голова, русалка, чудовище, слепящий шар – а за ширмой мастер блефа, маленький-толстенький Гудвин, ничтожество… Впрочем, не такое и ничтожество – мозги-то у него работали, экую видимость нагородил! Попробуй не поверь, попробуй потягайся!) Намекнуть могла?
Как тебе еще намекать?! Великий и ужасный.
Почему ты со мной так себя вела? Никак? От Слоя маскировалась? Или боялась, что они «настучат» в Гетеборг? Этому твоему… А он тоже – великий и ужасный?
Он не блефует. Он МОГ бы тебя уничтожить.
Вам это тоже почти удалось. Кстати, тебе Слой все пытается дозвониться. А у тебя занято. С кем ты болтаешь?
Ни с кем. Я его занесла в «черный список». На нем можно поставить крест. Он – «мешок».
Это ты сообразила, когда мой факс пришел? С мертвого – какой спрос? А Слой жив, да? Ты и его сдала? Этому твоему, да?
Никого я не сдала. Я просто отодвинулась. В сторонку.
А если бы я «остался жив»? А завтра – пятница.
Кто знает, дорогой «покойник», кто знает!
Ты ведьма!
Каждая женщина ведьма. Как тебе, кстати, твоя… Катя?
Что еще за Катя?
Забыл, бедняга… Можно сказать, героиня фильма!
Ну ты даешь! Ты что?! Рехнулась?!
Я?! Не рехнулась. Я… даю…
Я тебя задушу!
Буду счастлива!
Я, правда, тебя задушу!
Буду счастлива.
Ответь! Ты только честно ответь: ты предательница?
Еще какая! Честно!
Слоя действительно нет?
И не было! Он – все. Он – «мешок». Теперь он «мешок».
А всякое такое… Ровинский…
Отстань с Ровинским. Не приставай… Ой, приста- ва-ай!
Я тебя все время снимал, но не видел рядом ни одного негра. То есть… цветного…
Ладно, мне можешь не… Негра, так негра. А почему негра? Я же сказала: падре. Отец – в переносном смысле. Крестный отец. Какая ты все-таки бестолочь. Так ничего и не понял!
Почему же? Вот я сегодня Костанде так и сказал…
При чем здесь Костанда?
А он вдруг позвонил. А я ему сказал…
Ты что, действительно – идиот?!
Пожалуй…
Господи, тебя учить и учить!
Учи. Я – бестолочь.
Да уж.
Может, все-таки уточним позиции?
А ты какую предпочитаешь? Позицию?
Погоди. И все-таки. Ты предательница?
Ну разумеется.
Ты как… ко мне…
Кажется…
Предашь ведь?
А ка-ак же!
Блефуешь?
А ка-ак же!
Солоненко?
Нет никакого Солоненко. И не было.
А я?
Ты есть.
Я – кто?
Не знаю. Ты.
Меня зовут Гурген.
Гурген так Гурген. Ты.
А падре?
Это падре.
А кто это?
Падре.
Та-ак, продолжим.
Ой, отстань. Заморили червячка, заморили.
Он, знаешь ли, живучий! Чувствуешь?
Да… Ак-х-х… Ой, давай поспим чуть-чуть.
Спи.
А ты? Ты тоже спи.
Как получится. Спи.
Сам спи. Не волнуйся. Все хорошо, все хорошо, дурачок.
Знаю, дурочка, знаю. Спи.
Который сейчас час?
Не знаю. Уже темно.
Я спрашиваю, который час?
Последний.
Не ври. Я знаю, предпоследний. Я лучше знаю. У нас еще есть время.
Ты предательница.
Отстань. Конечно!
Твой час пробил!
Ну, разумеется. Я гото-о-ова. Спи. Дай поспать. Часок, ладно? Потом еще поговорим. И вот… а потом, значит, они ка-ак… и… вот…
«… ощущение, что все только начинается. Нити ведут к весьма и весьма высокопоставленным особам. Как обычно, никто не подтверждает и не опровергает… Крах очередной компании не привлек бы внимания, настолько это стало обыденным, если бы не странные обстоятельства смерти генерального директора… пертизы… сердечно-сосу… г-н Солоне… вся докуме… бессле… Следственные органы заяв… как-то увя… с несостоя… «Час… Раевского… Мафия цепко охватила все… Азербай… армя… Большой Морск… восемь… так и не установ… Но позволяет сделать смелый, но вывод, что… к самому себе кусок дерьма!».
Тут ты, пожалуй, прав, Кабан, прав. В смысле: ощущение, что все только начинается.
Тут мы с тобой, Кабан, пожалуй, совпадаем. В смысле: мафия цепко охватила все…
Дальше не прочесть. Размокла газетенка. Дождик. Осень. Но! Да! Позволяет. Сделать смелый, но вывод, что…
Господи, сколько хлопот, сколько хлопот! Вот я, простой питерский натурализовавшийся полуармянин Гурген Джамалович Мерджанян, возвращаюсь, знаете ли из… неважно… из небытия – и что же я узнаю?!
Это? Это моя правая рука. Газанфар – так его зовут. Вместе со мной прилетел. Ну, не вместе, но следом. Ну не следом, но одновременно. Он тоже считает, что кое-что надо уточнить. Кое-что выяснить.
А вы – кто?
А вы?
Свободен, Я говорю, свободен, парень. Не понял?!
Объясни ему, Газик. Дай я сам объясню.
Что?! Что-о-о?! Ну-ка, отойдем. Давай-давай, отойдем.
Н-ну?! Продолжим?!
Продолжим, спрашиваю?!
Баджарана джан гурбан!
«При желании можно хлопнуть дверью даже в чистом поле».
Игорь Вознесенский.
… Ибо время любить миновало. Некого. Врага своего? Это – из Библии. У азиатов другая религия. Или никакой.
А они обе – азиатки. Средняя Азия, Какойтостан. Во всяком случае, именно там родились. И были обнаружены там же. В мусорном баке.
Летом тепло. И светает рано.
Счастлив их бог, если он у них был. (Счастлив, но жесток. Может, лучше для обеих то, на что обрекла их мать… перемать: мусор, от которого необходимо срочно избавиться. Ибо нравы в наших краях, социализм-феодализм. А также антисанитария, уровень детской смертности, читайте газеты).
Нет, не крысы, не кошки, не одичавшие псы учуяли первыми.
Грязно-голые пацаны, рыщущие по стихийной свалке, роющие: пустые, но заграничные банки из-под пива:
– «Хайнекен»! «Левенброй»! «Амстел»!
сигаретные пачки:
– «Астор»! «Кэмел»! «Кент»!
обертки-вкладыши чуингама:
– «Дональд»! «Черепашка»!
Сокровища!
Жутковато, не без того. Толком не рассвело, тени бродят – свой? чужой? И мусор – живой: дышит, потрескивает, шуршит, охает, попискивает.
Попискивает?! Пищит! Крыса!
– Дамир!!! Дамир!!! Крыса!!!
Палкой, палкой по вязкой, но упругой массе под ногами.
– К тебе побежала, Дамир!
– На! На! Все! Убил! Я ее убил, клянусь! Аслан, не веришь?! Кто врет, того маму… Не веришь?!
Ужас-восторг, дрожь героя-победителя.
– Тихо! Кому сказал! Фархад, тихо!
Да, мусор – живой. Снова пищит. Нет, не здесь. Во-он там, из той… оттуда… за той кучей. Прямо из бака!
Помятый казан, картонная коробка, груда перламутровой бараньей требухи, взметнувшийся рой перламутровых же мух, прислоненная к баку железная спинка от кровати… О! С шариками! С колесиками!… Но потом.
Охота! Настоящая охота на живое затмит любые поиски сокровищ. Палки наперевес – копья? щупы?
– Окружай!
– Не кричи!
– Не мешай!
– Я первый!
– А кто первый услышал?!
– Спички! Спички у тебя? Дай! Если выскочит, то сразу!
– А вдруг змея?!
– Змея не пищит, тупой!
– Там тоже не пищит. Это разве пищит? Там кошка наверное. И котята.
– Ты что, кошки никогда не слышал?! Какая это кошка! Сам ты кошка!
– Э! Э! Дамир!!! Аслан!!!
И пацаны отпрянули. И – кто куда. Кто-то к дому – с криком: «Ата! Ата! Орада ушаглар!.. Ата!». Кто-то и вовсе прочь: его здесь не было, ничего не видел, не слышал. Кто-то на правах первооткрывателя: отбежит, подбежит, это я! я нашел! там знаете? что?!
Ужас-восторг, дрожь…
Близняшки. Девочки. Аня и Яна. Доктор – русский. Потому – Аня и Яна. Быть бы им иначе – Амангуль, Лаландяр, Фируза. Но доктор – русский. Папа. Крестный. Как назвать-то?! А хоть горшком, только бы не в печь! Ну, горшком не горшком… Аня – Яна. Особо дотошным – простор для умствований: мол, все не случайно в этом логичнейшем из миров, мол, Аня-Яна, не есть ли все тот же Инь-Ян, мол, светлое и темное, твердое и мягкое, мужское и женское, мол, символично!… Да ничего подобного! Назвал и назвал! Хотя… черт знает! А фамилия?! Фамилию, доктор, фамилию! А? A-а… Ладно, пусть. Пусть будут – Ким. Аббревиатура. Доктор – Константин Игоревич Манаенков. По первым буквам – Ким. Крестный. Папа.
Они бы его любили. Но не успели. То ли в Европу вернулся, отработав свое по распределению в Какой – то стане. То ли вообще в Африку завербовался. То ли из поезда выпал ненароком: куртка у него была хорошая, кожаная, джинсы были «левис» – и нашли доктора вроде бы под откосом, шея свернута, ни куртки, ни джинсов. Так, слухи. Легенда: был у Ани и Яны папа – русский доктор, а мама… Мамы у них не было…
