— Собор сегодня открыт? — спросил он.
— Не для публики, — ответил Шольц. — Но позже там пройдет Fastenpredigt — особая месса накануне Великого поста. Думаю, что сейчас к ней готовятся.
— Он вошел внутрь, — сказал Фабель. — Собор сам как перекресток. Он постарается оторваться от нас и выйти с другой стороны. Пошли!
Тяжелая дверь захлопнулась за ними с громким эхом. На каменном полу у порога лежал седовласый человек с окровавленной головой.
— Как вы? — спросил, наклонившись к нему, Шольц.
— Я… я хотел остановить его. Сказал, что собор закрыт. Он ударил меня…
— Останься с ним! — приказал Шольц полицейскому. — Вызови подкрепление по рации. Я хочу, чтобы перекрыли все порталы собора. Йен, держитесь поближе ко мне. Скорее всего это один из подручных Витренко, прихваченных им для отвлекающего маневра, но осторожность не помешает.
Фабель вытащил пистолет, полученный от Шольца перед встречей с Витренко. Они прошли по боковому нефу мимо того самого окна, где несколько дней назад Фабель обсуждал носорога с мексиканским писателем.
— Да этот зал как футбольное поле, — сказал он, обращаясь к Шольцу. — Этот негодяй может быть где угодно!
— Вы проверяете скамьи слева, а я — справа.
Они медленно двинулись по проходу. Звуки продолжавшегося карнавального шествия постепенно стихали. Они приблизились к поперечному нефу, и Фабель посмотрел на великолепный золотой саркофаг с мощами трех святых королей. Слева послышался какой-то звук.
— Вон там, за ширмой… — прошептал он Шольцу и направил туда пистолет.
— Бога ради, только не стреляйте! Эта «ширма» — алтарь святой Клары! Он бесценен!
— Как и моя жизнь! — Фабель кивнул в сторону триптиха: — Вы заходите оттуда.
Фабель по-прежнему держал пистолет нацеленным на алтарь и осторожно продвигался вперед, готовый выстрелить в любой момент. Убедившись, что Шольц на месте, он заглянул за триптих. Неожиданно на него обрушился сильный удар, и он, покачнувшись, выпустил пистолет из рук. Почувствовав, как в щеку уперлось холодное дуло, Фабель поднял глаза и увидел перед собой золотую маску.
— А теперь выходи и брось оружие! — послышался твердый и спокойный голос Шольца. — Или я выпущу тебе мозги!
— Отпусти меня, или он умрет! — сказал человек в маске. — Я это сделаю!
— И попрощаешься с жизнью! — отозвался Шольц. — И победителей здесь не будет, Витренко.
Мужчина убрал пистолет от лица Фабеля и медленно опустил на каменный пол. Потом выпрямился и снял маску. Он оказался темноволосым и гораздо моложе, чем, как представлялось Фабелю, был Витренко.
— Это не он, — сказал Фабель. — Думаю, что это не он.
— Уверены? — переспросил Шольц.
Фабель наклонился, поднял свой пистолет и отошел к Шольцу, держа бандита на мушке.
— Выходи! Ну же!
— Вы правы, Фабель. Я не Витренко. Он уже наверняка скрылся. Он же говорил, что не попадется в ловушку.
— И кто ты?
— Пилип Гнатенко. Никто, по вашим меркам.
— Никто, готовый умереть или отправиться в тюрьму, чтобы выиграть для своего босса несколько минут? — поинтересовался Фабель.
— Если понадобится. Вы ничего не знаете о нашем кодексе чести, Фабель.
— Выйди на свет! Я хочу видеть твое лицо.
Сзади послышался шум, и Фабель резко обернулся.
— Мария?
Фабель не верил своим глазам. Измученное посеревшее лицо с ужасным кровоподтеком на лбу. Чудесные светлые волосы коротко острижены и покрашены в черный цвет, как и говорил служащий отеля. Одета во что-то черное и дешевое, а в каждой руке — по пистолету: оба ствола направлены на украинца. Шольц навел на нее свое оружие.
— Все в порядке! — успокоил Фабель. — Это Мария! Та самая, о которой я говорил!
— Если вас не затруднит, — сказал Шольц, — я хотел бы узнать, какого черта здесь происходит!
— Это он! — сказал Мария. — Тот самый дьявол!
— Мы не знаем, действительно ли он Витренко, — возразил Шольц. — Он называет себя его подручным. Думаю, что вам лучше отдать мне свои пистолеты, фрау Клее.
— Глаза, Йен, посмотри на его глаза. Их он изменить не мог!
— Выйди из тени! Ну?! — Фабель по-прежнему держал его на мушке.
Тот улыбнулся и вышел на свет. Он слишком молод и слишком темноволос, чтобы быть Витренко. Но когда ему на лицо упали лучи света из высоких сводчатых окон, синий цвет глаз не оставил никаких сомнений в его личности.
— Я решил, что с моей новой внешностью смогу одурачить вас, но, к несчастью, фрау Клее уже общалась со мной раньше.
— Он выдал себя за украинца по имени Тарас Бусленко, — пояснила Мария.
— То есть за полицейского, посланного за ним?
Мария кивнула.
Витренко сложил руки на голове.
— Я сдаюсь, — сказал он. — Никаких уловок.
— Так просто? — удивился Фабель. — С чего бы?
— Есть много способов оказаться на свободе, — ответил Витренко. — Фрау Клее может это подтвердить. Мы нашли останки охранников, Мария. Бедная Ольга. Похоже, кусаешься ты лучше, чем лаешь. Но, как я уже говорил, способов вырваться на свободу бесчисленное множество. И я знаю, что ваше Федеральное ведомство по уголовным делам заинтересовано в информации, которой я могу поделиться. В конце концов, я уже и так сообщил ей немало.
— Мне это известно, — подтвердил Фабель. — В папке, что ты у меня забрал, все страницы чистые, но ты же не сомневался, что я не отдам досье, верно? И оно тебе вообще не было нужно!
— Я могу повторить свой вопрос? — сердито нахмурился Шольц, не сводя дула с Витренко. — Кто-нибудь мне удосужится объяснить, что, черт возьми, происходит?
— Так называемое досье на Витренко — это полная чушь! Информатором внутри синдиката являлся сам Витренко. Дезинформация, разбавленная для достоверности кое-какой реальной мелочовкой. Идея заключалась в том, чтобы имитировать горячий интерес к получению досье и убедить тем самым Федеральное ведомство по уголовным делам в подлинности содержащихся в нем сведений.
— Бусленко умер ради того, чтобы придать достоверность обману? — переспросила Мария дрогнувшим голосом. — И ради этого же так меня мучили? Все — ради обмана?
Витренко пожал плечами:
— Что я могу сказать? Я не мог устоять перед духом карнавала. Но Бусленко умер из-за своей веры в другую ложь — что Украина стоит жизни. Патриот! И болван! А теперь, если вас не затруднит, наденьте на меня наручники и отправьте в тюрьму. Конечно, против меня собрано много улик. И все они в том самом досье на Витренко. Хотя постойте: там же все неправда? Интересно, сколько времени вы сможете держать меня за решеткой…
— А убийство полицейского в Куксхавене? Покушение на убийство Марии? Контейнеровоз с живыми людьми, сожженный по твоему приказу? Думаю, этого хватит с лихвой…
— А я думаю, что моим адвокатам и их медицинским экспертам найдется много что сказать относительно надежности показаний фрау Клее как свидетеля, — ухмыльнулся Витренко. — Дело в том, Фабель, что я снова окажусь на свободе. Как и в прошлый раз. Только другим способом.
— Нет! — воскликнула Мария. — Только не на этот раз!
Фабель и Шольц не успели среагировать. Мария выстрелила из обоих пистолетов и продолжала нажимать на курок, пока не кончились патроны. Пули изрешетили грудь и живот Витренко и отбросили его к стене. Синие глаза потускнели, и он медленно сполз на пол, оставляя на каменной стене кровавый след. Мария выпустила из рук пистолеты, и Фабель увидел, как изменилось ее лицо.
Еще не придя в себя от шока после случившегося, он понял, что прежней Марии уже никогда не будет.
Когда Фабель возвращался по покрытому травой холмистому парку Маринфельд, было уже темно и в ночное небо с треском устремлялись искры большого костра.
— Не думал, что встречу вас здесь, — сказал Шольц, протягивая ему бутылку кёльнского пива.
— В больнице от меня мало толку. Я договорился, чтобы Марию перевезли в Гамбург. Понятно, что после того, как вы закончите следствие.
— Вообще-то совершенно не важно, где находится ее тело. Потому что ее разум и тело больше никак не связаны. Мне очень жаль, Йен. Честно.
— Спасибо, Бенни.
К ним подошла Тансу Бакрач. Фабель заметил, как Шольц тактично отошел в сторону, чтобы не мешать.
— Как вы? — спросила Тансу и накрыла его руку своей.
— Плохо. Хуже некуда. Я возвращаюсь в Гамбург. Но через неделю-другую вернусь, чтобы помочь Бенни все закончить. Послушайте, Тансу… насчет того, что случилось…
Она улыбнулась и кивнула на костер:
— Это «костер очищения», на котором сжигаются все грехи и глупости Безумных дней. Здесь и сейчас. Будь счастлив, Йен.
— Ты тоже, Тансу. — Фабель поцеловал ее и молча проводил взглядом: она направилась к друзьям, и в отблесках пламени ее фигура казалась особенно женственной.
