Глинн выслушал это, поднял трубку телефона и снова стал говорить с Гарсой. Когда он уже заканчивал разговор, то услышал невнятное бормотание на другом конце провода, которое оборвалось гнусавым возмущенным голосом Брамбелла:
— Что за дьявольщина? Я запрещаю этому человеку покидать лазарет. У него травма головы, сотрясение мозга, растяжение запястья и…
— Довольно разговоров, доктор. Мне необходим опыт Гарсы, чего бы это ни стоило.
— Мистер Глинн…
— От этого зависит выживание судна.
Он положил трубку и взглянул на Бриттон.
— Есть какая-нибудь возможность уменьшить крен судна при такой волне?
Бриттон покачала головой.
— Перемещение балласта увеличит нестабильность судна.
«Ролвааг» продолжал продвижение на юг. Яростное море попеременно закапывало его в воду с главной палубой, а потом выкидывало ввысь, и вода с палубы неслась вниз. Два контейнера сорвались с креплений и были смыты за борт, ослабло крепление еще нескольких, и они обрели подвижность.
— Что это были за взрывы, черт побери? — спросил Глинна Макферлейн.
— Нас обстрелял чилийский корабль.
Он посмотрел на Макферлейна, потом на Амиру.
— Есть идеи, почему соль воздействует на метеорит?
— Это не выглядит как химическая реакция, — сказал Макферлейн. — Вещество метеорита не поглощается при взрывах. И уж точно там не было столько соли, чтобы генерировать такой взрыв.
Глинн посмотрел на Амиру.
— Взрыв был слишком сильным для результата химической или каталитической реакции, — объяснила она.
— Какие еще реакции могут быть? Ядерная?
— Это тоже маловероятно. Мне кажется, что мы смотрим на проблему не под тем углом.
Глинну это было не впервой. Ум Амиры имел тенденцию совершать неожиданные кульбиты, что свойственно гениям или идиотам. Это было одной из причин, почему он нанял Амиру на работу. И даже в таких экстремальных условиях осмотрительность не позволила ему игнорировать ее замечание.
— Как это? — спросил он.
— Это только ощущение. Мы все пытаемся понять его, думая о нем как о метеорите. Нам нужно на него посмотреть с его точки зрения. Соль ему нужна для чего-то опасного или… просто необходимого.
Голос Хоуэлла прервал наступившее молчание.
— Капитан, с «Рамиреса» сделано несколько пристрелочных выстрелов, — сообщил первый помощник, склонившийся над экраном радара.
Все остолбенели. Но он поднял голову и улыбнулся.
— Нас закрывает от «Рамиреса» снежный заряд. Мерзавцы нас не видят, капитан. Они действуют вслепую.
— Право руля, курс один-девять-ноль, — скомандовала Бриттон.
Глинн подошел к карте глобальной системы навигации и стал изучать размещение на ней зеленых точек. Шахматная игра подошла к концу. На доске осталось лишь несколько фигур. И их судьбу определяли всего четыре фактора: два судна, шторм и лед. Глинн интенсивно изучал их в течение тридцати минут. Позиции двух кораблей за это время изменились незначительно. Он сконцентрировал свой ум, закрыл глаза, мысленно восстановил картину расположения зеленых точек. Простота влекла за собой убийственную нехватку вариантов. Как шахматист Глинн мысленно проигрывал каждую из возможных последовательностей действий. Все, кроме одной, вели к неминуемой гибели. Вероятность успеха в этой единственной была ничтожно малой. Чтобы игра удалась, все должно быть сделано безупречно. И еще необходима удача. Глинн ненавидел полагаться на авось. Стратегия, которая рассчитана на везение, часто оказывается пагубной. А теперь ему больше всего нужно то, что он больше всего ненавидел.
Он открыл глаза и сразу сфокусировал взгляд на карте. Зеленая точка, обозначавшая «Ролвааг», находилась в тридцати минутах пути от границы льдов и еще на несколько минут дальше от двух гигантских ледовых островов.
Раздалось чириканье из рации Глинна, и он ее включил.
— Это Гарса, — пришел слабый голос на фоне радиопомех. — Нахожусь в танке. Сильные помехи. Не знаю, долго ли мы сможем говорить.
— Продолжай.
— При каждом крене судна рвутся новые сварные соединения.
— Причина?
— Разрядом метеорита разрушено несколько критических узлов оплетки, а другие ослаблены. Рочфорт проектировал люльку в расчете на максимальный крен в тридцать пять градусов, мы пока на десять градусов ниже предела. — На мгновение радио замолчало. — Но нельзя забывать, что метеорит на двести пятьдесят процентов тяжелей, чем Рочфорт первоначально предполагал. Возможно, конструкция слабовата.
— Насколько слабовата?
— Трудно сказать без… — Голос снова пропал. — Тем не менее в конструкцию был заложен избыточный запас прочности, даже выше двойного обеспечения. Стоунсайфер думает, что мы можем еще долго продержаться в таких условиях. Но с другой стороны, если полетят ключевые узлы, вся конструкция может быстро рассыпаться.
— Я не люблю все эти «может, не может».
— Невозможно сказать точно.
— Быстро — это как быстро?
— Я бы сказал, минут пять, десять. Может быть, больше.
— А потом?
— Метеорит станет подвижным. Смещение даже на несколько дюймов, вероятно, окажется фатальным и разрушит корпус.
— Усильте сварку критических узлов.
Наступила пауза, сопровождаемая треском помех. Глинн знал, что Гарса думает о том, что произошло, когда он в прошлый раз руководил сварочными работами в танке.
— Есть, сэр, — прозвучал наконец ответ.
— И держите подальше от него соленую воду.
Ответом ему были только радиопомехи.
Великолепный корабль «Ролвааг» шел на юг. Наперекор всему он шел на юг.
«Ролвааг»
17 часов
В задней части мостика был пост наблюдателя — маленькое пространство, зажатое между радиорубкой и штурманской рубкой. Здесь не было ни мебели, ни декоративных украшений, ничего, кроме высоких иллюминаторов. У одного из них стоял Глинн с биноклем и смотрел на корму между труб. Снежный заряд — колеблющаяся серая полоса на севере — рассеивался. Буран подарил им шестьдесят минут. Им нужно еще двадцать. Но когда яркий лунный свет снова озарил бушующие волны, стало ясно, что у них этих минут не будет.
Как по сигналу, из далекой снежной завесы выплыл «Рамирес». Он оказался ужасающе близко, не больше чем в четырех милях, и весь в огнях. Его нос поднимался и опускался в бурное море. Глинну показалось, что на фоне неба он различает направленные на них носовые орудия эсминца. «Ролвааг» виден так же ясно, как он видит «Рамирес». На мостике заговорили и вдруг смолкли в тревожном ожидании. Валленар не терял времени. Носовые орудия быстро скорректировали наводку. Но что еще хуже, с «Рамиреса» выпустили серию снарядов с белым фосфором, которые взлетали ввысь, а потом медленно опускались, ярко освещая «Ролвааг» и море вокруг него.
Валленар был методичен и нетороплив. И очень осторожен. Знал, что он их достанет. Глинн взглянул на золотые карманные часы. С четырех миль «Рамирес» мог просто их расстрелять, не обременяя себя пристрелкой. «Ролваагу» оставалось двадцать минут хода до ледовых островов. Им нужно двадцать минут везения.
— Пересекаем границу льдов, мэм, — доложил Хоуэлл.
Глинн посмотрел на море. Даже при лунном свете было заметно резкое изменение цвета воды от темно-зеленого к чистому, почти синевато-черному. Глинн перешел к передним иллюминаторам мостика и стал рассматривать в бинокль южный горизонт. Он видел, как поднимаются и опускаются пятна тонкого льда, а когда корабль в очередной раз вынесло на гребень волны, успел увидеть два ледовых острова — две низкие ровные полосы бирюзового цвета. Он присмотрелся к ним более внимательно. Тот, что лежал восточнее, был огромным, возможно, миль двадцать в длину. Западный — меньше, всего миль пять. Они оставались неподвижными в постоянно изменявшемся вокруг них море. Такие массивные, что даже беснующемуся океану было не под силу их поднимать и опускать. Между ними был промежуток примерно в тысячу ярдов.
— Никаких признаков тумана, — сказала Бриттон, встав с ним рядом и глядя в свой бинокль.
Глинн продолжал вглядываться в горизонт, превозмогая резкую боль в области солнечного сплетения, которая пронизывала его с такой силой, как никогда раньше. Граница льдов не давала им укрытия. Во всяком случае, небо на юге было совершенно ясным. Яркий лунный свет, серебривший громадные волны, был похож на свет поискового прожектора. Фосфорные снаряды, медленно опускавшиеся неподалеку, освещали все вокруг как днем. Спрятаться было негде. Они оказались совершенно беззащитными. Глинн испытывал невыносимую, ни с чем не сравнимую, совершенно ему не знакомую боль.
С потрясающим самообладанием он снова поднял бинокль и стал рассматривать острова. «Рамирес» не стрелял, не спешил, уверенный, что им конец. Шли минуты. Его ум возвращался ко всем тупикам, которые отверг раньше. Снова и снова его ум исследовал глубже и дальше все грани возможностей, пытаясь найти новое решение их проблемы. Но других решений не было. Был только один сомнительный план. Все молчали.
