– Нам обязательно на службу? – спросил я Сьюзан.
– Ты должен на коленях благодарить Господа, что доехал сюда в целости и сохранности.
Я понял, что мессы не избежать. Мы шли к собору, а улицы постепенно пустели.
– Сейчас все вьетнамцы садятся за праздничный стол, – прокомментировала Сьюзан.
– А почему буддисты не ходят в пагоды на вечернюю мессу?
– Я не уверена, что у них это называется именно так. Они молятся, когда чувствуют в этом потребность.
Мы подошли к собору без пятнадцати двенадцать. Люди все еще прибывали – главным образом пешком. В большинстве – вьетнамцы, но попадались и круглоглазые.
Собор впечатлял, хотя не очаровывал стариной – судя по всему, был построен не так давно во вьетнамо-готическом стиле. И я решил, что все старые церкви были разрушены во время войны. Мы нашли место на скамьях ближе к выходу.
– Послушай, – повернулся я к Сьюзан, – если сегодня буддийский праздник, почему служат в католическом соборе?
– Не знаю. Ты у нас католик. Спроси по электронной почте у папы.
Месса началась. Служба и гимны произносились по-вьетнамски, что показалось мне забавным, словно я смотрел дублированный фильм. Я не пошел к причастию, но большинство паствы, включая Сьюзан, двинулось к алтарю. В соборе не было никаких шумоприглушающих покрытий, как теперь в Штатах, и мне это понравилось, поскольку здешние люди не будут пожимать руки, а станут кланяться и биться лбами об пол.
Я заметил, что жители Хюэ одеты лучше, чем их соотечественники, жившие к югу от Облачного перевала. Наверное, решил я, потому, что здесь холоднее, или благодаря атмосфере самого города.
Наконец обогащение многонациональным культовым опытом завершилось, и мы вышли на плац перед собором.
Люди все еще стояли и болтали. Не знаю уж как, Сьюзан разговорилась с вьетнамской четой. Их покорили ее свободный вьетнамский и рудиментарный французский, на котором они тоже говорили.
Короче, мы получили предложение отобедать с семейством Фам. И пока шли в самой гуще их клана, я спросил у Сьюзан:
– Ты им сообщила, что у меня плохой характер?
– К счастью, они не спрашивали ни о тебе, ни обо мне.
По дороге она просветила меня, как вести себя за столом у вьетнамцев.
– Никогда не оставляй палочки воткнутыми в рис – это символ смерти, как поминальные свечи в чашах на могилах и в семейных алтарях. Все передается только на деревянных дощечках. Если тебе что-то передали, ты должен это попробовать. Если ты допил из стакана, тебе его автоматически наполнят. Так что, если больше не хочешь, оставляй половину.
– Совсем как в Южном Бостоне.
– Слушай и не отвлекайся. Вьетнамцы не рыгают, как китайцы, чтобы продемонстрировать, что еда им понравилась. Они, как и мы, считают это неприличным.
– Я не считаю это неприличным. Но не забывай, что я из Джуниор лиг.
Сьюзан нетерпеливо махнула рукой.
– Когда наешься, сунь палочки в ноздри.
– Ты уверена?
– Слушай, что я говорю.
Семейство Фам жило в удобном частном доме неподалеку от собора. Эти люди явно неплохо зарабатывали.
Рис сыпался у меня из ушей после ужина в гостинице. Но это был не повод отказываться от еды.
За столом я оказался зажатым между столетней бабулей и сопливым пацаненком. Зато напротив сидела первейшая красавица этих мест. Она немного говорила по-английски, но недостаточно, чтобы я продемонстрировал ей, какой я обворожительный. Наверное, она была чья-то, но постоянно улыбалась, хихикала и все время предлагала мне дощечки.
Каждый за столом знал по десять английских слов, но все – разные, поэтому разговор шел вполне успешно. Кроме того, большинство из них говорили по-французски, и ко мне внезапно вернулось ограниченное владение этим языком. А те фразы, которые я твердо усвоил по-вьетнамски, никак не подходили для семейного ужина. Хотя мне приходило в голову, не попросить ли мою визави "показать документы".
Сьюзан сидела на другом конце стола и развлекалась вовсю.
Вьетнамцы в окружении семьи выглядели вполне мило, в то время как общественная и деловая жизнь страны летела ко всем чертям.
Рядом со Сьюзан сидел вьетнамец лет тридцати.
– Мистер Бреннер, – произнес он на английском, который я сумел понять, – мисс Сьюзан сказать, вы здесь в шестьдесят восемь?
– В Куангчи, – ответил я.
– Вы сражаться с коммунисты?
– За этим меня сюда прислали.
– Вы убить?
– Ну, возможно...
– Хорошо. – Он встал, что-то сказал остальным и поднял бокал. – За смелого солдата, который убить, – он наклонился к Сьюзан и что-то спросил, – который убить антихристов.
Все выпили, и мне пришлось встать. У меня сложилось ощущение, что здесь собрались одни антикоммунисты, и я бы не удивился, если бы дверь распахнулась и нас всех забрали головорезы из министерства общественной безопасности. Я тоже поднял бокал.
– За храбрых вьетнамских католиков. Хороший красный – мертвый красный.
Публика на мгновение смутилась, но Сьюзан перевела, и все зааплодировали.
Я посмотрел на Сьюзан и заметил, как она закатила глаза. Сел и все ждал, когда распахнется дверь.
В два часа я решил, что пора совать палочки в ноздри, но мы просидели в гостях до трех. Улицы опустели, а я немного подвыпил.
– Получилось очень здорово, – сказала Сьюзан.
– Да, – рыгнул я.
– Я отлично провела время.
– Очень рад, – снова рыгнул я.
– Милейшие люди.
– Согласен. Немного кровожадные, но очень симпатичные.
– Уен, который сидел рядом со мной и предложил тост за тебя, сказал, что коммунисты в шестьдесят восьмом расстреляли многих его родственников. Вот поэтому они так ненавидят нынешний режим.
– Знаешь, здесь все полны сдерживаемой ярости и ненависти из-за того, что случилось. Полковник Манг, этот Уен, каждый. С удовольствием бы снова вцепились друг другу в глотки.
Сьюзан не ответила.
– Но Фамам следует поостеречься, – продолжал я. – Министерство общественной безопасности шуток не шутит.
– Они стерегутся.
– Но они нас даже не знают.
– Мы американцы и к тому же католики. Один из нас католик.
Забавно, что вьетнамцы считают всех американцев антикоммунистами. Подозреваю, что им не приходилось встречаться с профессорами из Лиги плюща. Вслух я сказал:
– Думаю, когда мы шли из собора, за нами не следили. И сейчас не следят. Но ты оказала Фамам медвежью услугу, навязавшись к ним в гости. А поскольку они наверняка на примете, и не в одном учреждении, то и нам тоже.
Сьюзан помолчала.
– Принимаю, – наконец проговорила она. – Но думаю, что даже копы сегодня выпивают.
– Надеюсь.
Мы шли по притихшим улицам.
– Тебе, кажется, доставляло удовольствие общество юной дамы напротив.
– Какой дамы?
– Той, с которой ты трепался весь вечер.
– Ах той... Она монахиня.
– Вот уж не думаю.
– Сьюзан, я устал, у меня болит голова, и мы заблудились.
– Мы не заблудились. Гостиница в той стороне.
За углом в самом деле обнаружился наш отель.
– Пол! – Сьюзан внезапно остановилась.
– Что?
– Тебе же надо было отметиться в иммиграционной полиции.
– Я был сегодня занят. Схожу завтра.
Мы продолжали идти.
– Ты должен был сегодня. В полиции знают, что ты приехал. Гостиница сообщила о регистрации.
– Знают, и ладно. Пошли они подальше. Полковник Манг держит меня на длинном поводке – хочет понять, что у меня на уме.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– А как же с завтрашней встречей? Что, если за тобой следят?
– Секретные встречи всегда планируют таким образом, как если бы за тобой следили. Поэтому они и называются секретными. Придется попросить тебя завтра не входить в Цитадель.
– О... хорошо...
– Если только не ты моя связная.
– Было бы забавно.
Мы подошли к гостинице.
– Давай обойдем вокруг, – предложил я. – И ты мне покажешь, где он зарыт.
– Завтра.
– Сейчас.
– О'кей.
Дорожка вела в сады позади отеля. Вся местность понижалась к реке; тропинки устроили террасами и осветили маленькими наземными фонариками.
Мы спустились по дорожке к самой воде, и Сьюзан кивнула направо.
– Вот они. Видишь – райские птицы?
– Это такие цветы, которые едят мух?
– Нет, Пол. Так ты видишь или нет?
– Вижу. И это где-то там?
– Да. На фут правее среднего садового фонаря. Земля такая жирная, что я могла копать рукой.
– Понятно. Заберу его перед тем, как мы уедем.
