В этом смысле он напоминал ей Харта.
— Владеть информацией очень важно, — продолжал профсоюзный босс. — Когда я был еще мальчишкой, задолго до вашего рождения, у нас передавали местные новости — ровно в пять вечера, а потом общенациональные и международные. Уолтер Кронкайт, Хантли и Бринкли… Но всего полчаса. Мне этого всегда не хватало. Я люблю получать всю доступную информацию. Вот Си-эн-эн — это что надо. Я сделал их новости домашней страничкой на своем «Блэкберри».
— Но это не объясняет, как вы оказались здесь, ведь я и сама зашла сюда совершенно случайно… Если только вы каким-то образом не узнали заранее, что у меня намечена встреча в полицейском управлении Милуоки.
Несколько секунд он колебался — ее слова явно попали если не в цель, то очень близко.
— Допустим, я просто за вами следил.
— Вот он следил точно. — Бринн кивнула в сторону миниатюрного человечка.
Манкевиц улыбнулся, отхлебнул кофе и с сожалением посмотрел на вращающуюся витрину с пирожными.
— У нас с вами есть общие интересы, уважаемая помощник шерифа.
— В чем же?
— В том, чтобы найти убийцу Эммы Фельдман.
— А разве я не смотрю прямо сейчас, как он пьет дрянной кофе всего в полуярде от меня?
— Кофе действительно плохой. Как вы это поняли?
— По запаху.
Он показал на стакан с колой, стоявший рядом с ее тарелкой.
— А вы и мой приятель пьете эту гадость. Вот что воистину вредно. И, нет, вы не находитесь сейчас рядом с ее убийцей.
Она оглянулась через плечо. Второй мужчина попивал колу и просматривал свой «Блэкберри».
Интересно, что у него на домашней странице?
— Вряд ли в округе Кеноша вам приходится расследовать много убийств, — заметил Манкевиц. — И уж точно не таких, как это.
— Не таких, как эти, — поправила она. — Убитых было несколько.
Теперь, когда опасения за свою жизнь рассеялись и бармен был свидетелем разговора, хотя такого легко подкупить, она заговорила с вызовом, даже несколько раздраженно.
— Вы, разумеется, правы, — кивнул Манкевиц.
— Хотите знать, какими преступлениями нам приходится заниматься? — спросила Бринн. — Семейной поножовщиной. Случайным выстрелом из пистолета во время налета на супермаркет или автозаправку. Разборками между изготовителями мета.
— Страшная штука, этот наркотик. Действительно страшная.
«Ты мне будешь рассказывать!»
— Если вы смотрели «Копов»,[31] вам прекрасно известно, чем мы занимаемся, — сказала Бринн.
— Но случившееся семнадцатого апреля — это совсем другое. — Он продолжал пить свой кофе. — Вы член профсоюза? Профсоюза служащих правоохранительных органов?
— Нет. В Кеноше он не работает.
— А вот лично я верю в профсоюзы, мэм. Я верю трудягам и считаю, что каждый должен получить справедливый шанс вскарабкаться вверх по служебной лестнице. Это как образование. Школа уравнивает в правах. Профсоюзы выполняют ту же миссию. Если ты в профсоюзе, мы обеспечиваем тебе самое необходимое. Ты можешь довольствоваться этим. Забирай свою почасовую оплату, и да благословит тебя Бог. Но ты можешь воспользоваться нами как доской для прыжков, чтобы взлететь в жизни как можно выше.
— Доской для прыжков в воду?
— Я, наверное, выбрал неправильное слово. Не такой уж я большой говорун. Но вы хотя бы знаете, в чем меня обвиняют?
— Детали мне неизвестны. В каких-то махинациях, связанных с нелегальными иммигрантами.
— Мне вменяется в вину, что я выдаю людям поддельные документы — лучше тех, которые они могли бы купить на улице. Они получают работу в компаниях, где нет профсоюзных ячеек, а потом организуют их.
— Это правда?
— Нет, — улыбнулся он. — Это всего лишь обвинения. А хотите знать, как власти заподозрили меня в этих преступлениях? Та юристка, Эмма Фельдман, работала на одного из своих клиентов и обнаружила, что большое число легальных иммигрантов являлись в одной из компаний членами профсоюза — их пропорция там была гораздо выше, чем в большинстве местных отделений по стране. А потом, исходя из этого, кто-то пустил слух, будто я торгую поддельными документами. Хотя все «зеленые карты»[32] были абсолютно подлинными. Выпущенными правительством США.
Бринн задумалась. Он говорил убедительно. Хотя кто знает?
— Зачем это кому-то понадобилось? — спросила она.
— Чтобы нанести удар по профсоюзу. Это их единственный мотив — простой и ясный. Пошли сплетни, что я взяточник. Что местное отделение номер четыреста восемь покрывает террористов. Что я натащил иностранцев, которые отбирают рабочие места у наших сограждан… Хоп, и собрание голосует за выход из союза.
Он явно оседлал любимого конька.
— Позвольте объяснить, почему на меня пытаются повесить уголовное дело. Почему кое-кто заинтересован, чтобы Стэнли Манкевиц ушел со сцены. Потому что я не ненавижу иммигрантов. Потому что я на их стороне. По мне, так лучше нанять дюжину мексиканцев, китайцев или каких-нибудь болгар, приехавших в нашу страну — на законных, заметьте, основаниях — и готовых упорно трудиться, чем сотню родившихся здесь ленивых разгильдяев. И вот я попал меж двух огней. Работодатели считают меня врагом, поскольку я глава профсоюза. А рабочие, члены моего профсоюза, — потому что я помогаю тем, кто для них не амэриканец.
Он умышленно исказил это слово.
— Так возник заговор с целью меня скомпрометировать.
Бринн вздохнула. Она уже забыла и о супе, и о коле, в которой изначально не хватало пузырьков, и на вкус она была, должно быть, такой же скверной, как кофе, хотя и не пахла.
— А вы знаете, что это я спас вам жизнь семнадцатого апреля? — спросил Манкевиц, понизив голос.
Вот теперь он полностью завладел ее вниманием. Она нахмурилась. Старалась не выдать эмоций, но у нее не вышло.
— Я послал мистера Джейсонса на защиту моих интересов, — продолжал он. — Я-то знал, что не имею отношения к гибели Эммы Фельдман и ее мужа. Поэтому мне требовалось выяснить, кто убийца. От него тянется прямая нить к людям, пытающимся меня подставить.
— О, ради бога, не надо… — Она окинула его скептическим взглядом. Но при этом щеку пронзила боль, и пришлось придать лицу другое выражение.
Манкевиц оглянулся.
— Джеймс, можно тебя?
Джейсонс подсел к стойке бара, захватив свой дипломат.
— Это я был там, в лесу, неподалеку от скалы, где расположились вы, та молодая женщина и маленькая девочка, — сказал он. — У меня была винтовка «бушмастер». А вы отбивались от мужчин внизу камнями и бревнами.
Изумленная, она прошептала:
— Так это были вы?
Джейсонс не производил впечатление человека, способного даже поднять ружье.
— Это вы стреляли в нас?
— Я целился не в вас, а рядом с вами. Только для того, чтобы прекратить вашу битву. — Он отпил колы. — Перед этим я подъехал к дому у озера. Представился приятелем Стива Фельдмана. Потом последовал в лес за вашим мужем и тем другим помощником шерифа. Я никого не собирался убивать. Наоборот. Мне было приказано посодействовать, чтобы все остались живы. Выяснить, кто эти мужчины. Прекратить вашу схватку я сумел, но не смог догнать и допросить их.
— У нас есть основания полагать, — сказал Манкевиц, — что слухи о моих манипуляциях с нелегальными иммигрантами исходят от одного человека из компании «Великие озера. Контейнерные перевозки». Присутствующему здесь мистеру Джейсонсу удалось добыть некоторые документы…
— Что значит добыть?
— …некоторые документы, свидетельствующие, что у президента этой компании возникли большие финансовые затруднения, и он сейчас пытается любыми способами избавиться от ячеек моего профсоюза на своих предприятиях, чтобы беспрепятственно сокращать людям зарплаты и социальные пакеты. Старший юрист «Великих озер» предоставил нам бумаги, доказывающие причастность президента к распространению слухов.
— Вы сообщили об этом прокуратуре штата?
— К моему большому сожалению, эти документы…
— Были украдены.
— Нет, но, скажем так, по федеральным правилам об уликах они не могут быть предъявлены в суде. Теперь, чтобы окончательно обрисовать ситуацию. Поскольку я никогда не продавал никаких нелегальных разрешений, никто не докажет, что я это делал. Все обвинения рано или поздно с меня снимут. Однако сплетни порой наносят не меньший вред, чем приговор суда. Именно на этом строится расчет президента «Великих озер» и некоторых других профсоюзных лидеров — ударить по моей репутации и уничтожить мое отделение союза. Посему я стремлюсь пресечь слухи, насколько это возможно. И сейчас для меня задача номер один — убедить вас, что я не убивал Эмму Фельдман.
— Еще в полицейской академии нас учили не верить на слово, если подозреваемый твердит о своей невиновности.
