— Но они не смогут их продать, — возразила Ирина. — Произведения искусства более чем пятидесятилетней давности по закону не могут быть вывезены из Советского Союза.
— Но их можно вывезти тайком, — сказал Петер.
Аркадий продолжал:
— Достаточно взятки. Через границу переправляют танки, поезда, нефть. А уж вывезти картину сравнительно просто.
— Но даже при этом, — не сдавалась Ирина, — сделка недействительна, если нарушен советский закон. Коллекционеры и музеи не любят ввязываться в международные споры. Рита не могла бы продать «Красный квадрат», если бы его вывезли из России.
Петер сказал:
— Может быть, это немецкая подделка. В Восточном Берлине есть феноменальные фальсификаторы, и все они теперь без работы. Эту картину действительно проверяли?
— Проверяли, — ответила Ирина, — определяли время написания, просвечивали рентгеном, подвергали анализам. На ней даже отпечаток пальца Малевича.
— Все это можно подделать, — настаивал Петер.
— Верно, — согласилась Ирина, — но с подделками происходят любопытные вещи. Они могут быть самыми лучшими подделками на свете, и дерево, и краски, и техника исполнения подобраны абсолютно точно, но они не смотрятся, как оригинал.
Петер прокашлялся.
— Это уже переходит в область спиритизма.
Ирина ответила:
— Все равно что узнаешь человека. Со временем начинаешь отличать фальшивое от настоящего. В картине заложена идея художника, а идею подделать нельзя.
— Сколько, вы сказали, стоит эта картина? — переспросил Петер.
— Вероятно, пять миллионов долларов. Здесь это немного, — сказал Аркадий, — но в России это четыреста миллионов рублей.
— Если это не подделка, — поправил его Петер.
Аркадий сказал:
— «Красный квадрат» — это подлинник, и он из России.
— Но его обнаружили с обрешеткой Кнауэра, — возразила Ирина.
Аркадий ответил:
— Обрешетка подделана.
— Обрешетка? — выпрямился вдруг Петер. Аркадий видел, как он что-то обдумывает. — Мне уже приходила в голову эта мысль.
Аркадий сказал:
— Помните, Бенц интересовался произведениями искусства, сбором которых во время войны занимался ваш дед? Помните, он интересовался упаковкой, которую изготавливали столяры Кнауэра?
— Вот это верно, — одобрительно сказал Петер. — Очень верно.
Аркадий положил платок на колени Петеру. Петер еще больше напрягся.
— Что вы делаете?
— В данный момент обстановка в отношении культуры в Москве несколько неустойчивая.
— Мне она не нужна.
— Вы — единственный человек, которому я могу ее доверить, — сказал Аркадий.
— Откуда вы знаете, что я не скроюсь с ней?
— Есть своего рода справедливость в том, чтобы вы стали хранителем русского искусства. К тому же профессия, — Аркадий похлопал по карману, где лежали паспорт и виза, которые вернул ему Петер, а также билет, купленный на деньги Али.
Попасть на московский рейс Люфтганзы не составило труда. Ничто лучше путча в стране назначения не способствует сокращению списка пассажиров. Чего Аркадий до сих пор не мог понять, так это почему руководители Комитета по чрезвычайному положению вообще разрешают самолетам садиться.
С мюнхенского рейса приковылял Стас с магнитофоном и фотоаппаратом. Вопреки всему, он был в отличном настроении.
— Восхитительный идиотизм! ГКЧП не арестовал ни одного демократического лидера. Теперь ночь. Танки в Москве, но они всего лишь катаются по городу. К репрессиям теперь подходят с другими мерками.
— Откуда ты знаешь, что происходит? — спросил Аркадий.
— Так нам же звонят из Москвы, — ответил Стас.
Аркадий был поражен.
— И телефонная связь работает?
— Именно это я и имею в виду, говоря об идиотизме.
— Майкл знает, что ты едешь?
— Он пробовал меня задержать. Говорит, что рискованно с точки зрения его службы, да и станция попадет в затруднительное положение, если нас задержат. Он говорит, что Макс звонил из Москвы и сказал, что жизнь идет своим чередом и для меня там нет ничего сенсационного.
— Он знает, что едет Ирина?
— Не знает.
Хотя объявили посадку, Аркадий бросился к телефонной трубке. Запись на пленке без конца повторяла, что международные линии заняты. Единственная возможность пробиться — непрерывно набирать номер. Он уже собрался было отказаться от своего намерения, как увидел аппараты факса.
Полина говорила, что заберет аппарат Руди к себе. Подойдя к столику, он написал номер ее телефона и текст: «С нетерпением жду встречи. Если у тебя есть картина дяди Руди, возьми, пожалуйста, с собой. Поосторожнее води машину». Добавил номер рейса и время прилета и подписал: «Аркадий». Потом попросил справочник аппаратов факсимильной связи и написал второе послание — Федорову: «Совету последовал. Сообщите, пожалуйста, прокурору города Родионову о моем возвращении сегодня. Ренко».
Служащая удивленно поглядела на него.
— Должно быть, вам не терпится попасть домой, — сказала она.
— Я всегда волнуюсь, когда еду домой, — ответил Аркадий. Ирина помахала ему от дверей. Там же стояли Стас и Петер Шиллер, разглядывая друг друга, как представители разных биологических видов.
Петер вцепился в Аркадия и оттащил в сторону.
— Очень прошу, не оставляйте меня с этой штукой.
— Я верю вам.
— Мое короткое знакомство с вами подсказывает, что за вами по пятам следует беда. Что мне с ней делать?
— Пристройте куда-нибудь, где можно поддерживать постоянную температуру. Будьте анонимным дарителем. Только не отдавайте своему деду. Знаете, рассказ о Малевиче не выдумка. Он действительно привез свои картины в Берлин, чтобы сохранить их. Поступайте, как он.
— Мне кажется, что ошибка Малевича была в том, что он вернулся. Что, если Рита позвонит в Москву и скажет о картине? Ведь, если Альбов и Губенко узнают, что вы прилетаете, они будут вас ждать.
— Надеюсь. Мне их ни за что не найти, так что им придется отыскать меня.
— Может быть, мне поехать с вами?
— Петер, вы слишком добры. Вы их отпугнете.
Петер неохотно уступил.
— В жизни встречаются не только быстроходные автомобили и автоматическое оружие, — сказал Аркадий. — Наконец нашлось дело, достойное вас.
— Они убьют вас в аэропорту или по пути в город. Революции — время для сведения счетов. Что значит еще один труп? Здесь я, по крайней мере, могу посадить вас в тюрьму.
— Это звучит заманчиво.
— Сможем уберечь вас и добиться выдачи Альбова и Губенко.
— Никому еще не удавалось добиться выдачи кого бы то ни было из Советского Союза. Потом, кто знает, какое правительство будет там завтра. Макс может оказаться министром финансов, а Боря Губенко еще каким-нибудь значительным лицом. Кроме того, если начнется более или менее настоящее расследование гибели Али и его приятелей, то, думаю, вы не огорчитесь, если я буду находиться подальше.
Мягкий звук гонга означал последнее приглашение на посадку.
— Каждый раз, как появляются русские, Германия катится в тартарары.
— И наоборот, — сказал Аркадий.
— Запомните, в Мюнхене вас в любое время ждет камера.
— Danke.
— Будьте осторожны.
Аркадий присоединился к Стасу и Ирине, а Петер стал внимательно изучать идущих на посадку пассажиров. Спускаясь на летное поле, Аркадий видел над толпой голову Петера — тот все еще выполнял функции арьергарда. Бросив прощальный взгляд, Петер покрепче прижал платок к глазам и пошел прочь.
Парусиновая сумка поместилась на верхней полке. Аркадий сел у прохода, Стас у окна, Ирина между ними. Когда они взлетели, лицо Стаса приняло еще более скептическое выражение, чем обычно. Ирина держалась за локоть Аркадия. Она выглядела измученной, озабоченной, но не расстроенной. Аркадию подумалось, что все трое они напоминают беженцев, которые до того запутались, что совершенно перестали понимать, зачем и куда они едут.
Большинство пассажиров, по всей видимости, составляли журналисты и фотокорреспонденты, обремененные ручной кладью. Никто не хотел два часа стоять в очереди за багажом, когда за окном была революция.
Стас рассказывал:
— Комитет по чрезвычайному положению начал с того, что объявил о болезни Горбачева. Три часа спустя один из зачинщиков свалился с высоким давлением. Странный переворот.
— У тебя нет визы. Почему ты думаешь, что тебя выпустят из самолета? — спросил Аркадий.
— Ты думаешь, — ответил Стас, — у всех репортеров здесь имеются нужные визы? У нас с Ириной американские паспорта. Посмотрим, когда прилетим. Это важнейший материал за всю нашу жизнь. Как можно такое упустить?
— Путч путчем, а ты в списке государственных преступников. Она тоже. Вас могут арестовать.
— Ты же летишь, — заметил Стас.
— Я русский.
Хотя Ирина говорила негромко, ее тон не терпел возражений.
— Мы хотим туда.
