– «Ди Бюргер», – подсказал я.
Эва и Арне как по команде повернулись ко мне.
– Так называется газета, – объяснил я. – Я связывался с этим журналистом. Прочитал статью и нашел его.
– И сообщил ему, что шведская полиция подозревает Бергстрёма?
– Нет, поделился своими соображениями и предложил ему показать фотографии этой Анли, или как ее там, чтобы она опознала Бергстрёма.
– Но он и словом не обмолвился об этом.
– Осторожничал, наверное.
– Но почему обратился именно ко мне?
– Видимо, я его направил.
– Я связывалась с Интерполом, пока ты был в Мальмё, – сообщила она. – Точнее, не совсем я. Наши парни называют себя МП – международная полиция. Это подразделение Государственной криминальной полиции, которое отвечает за международное сотрудничество. Разумеется, такие есть и в других странах. Я не знаю, как МП называется в Южной Африке, но через час после общения с журналистом я получила мейл от инспектора криминальной полиции из Капстадена.
С этими словами Эва вышла в прихожую, порылась в своей сумке. После вернулась на кухню с распечатанным электронным письмом и села за стол, держа его перед собой в вытянутой руке.
– Его зовут Бенни Грисель, и он заинтересован в совместной работе. Он расследует похожее преступление и спрашивает, каковы наши версии того, что… – Эва близоруко сощурилась, – того, что одна газета назвала «убийствами с розгой»… Да, именно так.
Между тем мы перешли к грогу. Я мешал его с коньяком и остатками кока-колы, которую купил накануне. У Эвы Монссон раскраснелись щеки. Если она и находила, что грог безо льда выглядит странно, то виду не подавала.
Она взглянула на часы:
– Боже, завтра в восемь утра я должна быть в участке. Не хочешь подышать свежим воздухом?
Она обратилась ко мне впервые за вечер.
– Здесь негде гулять, разве что на кладбище. – Я задумался. – Можно зайти к соседке Арне, ее зовут Йордис. Боль мешает ей спать по ночам, поэтому Йордис подолгу стоит у окна и за всем наблюдает.
– Звучит многообещающе, – заметила Эва.
Все и вправду вышло замечательно.
На улице было теплее, чем днем, и в просветах туч то там, то здесь мелькали звезды.
– Хорошо тебе в Андерслёве? – спросила Эва.
– Не знаю. Я бывал в разных местах, но так и не понял, где мне хорошо.
Она молчала. Мы прошли по улице, мимо церкви, вышли на так называемую главную улицу.
– Арне говорит, что в вагончике возле заброшенных железнодорожных путей находится русский бордель.
– Вижу, ты изучил все здешние достопримечательности.
– А в другом конце поселка якобы обосновались «Рыцари тьмы». Я видел вывеску на старом гараже, но не их самих.
– Разведаем, – отозвалась Эва.
Мы направились к железной дороге. Свет в вагончике не горел, вокруг не было ни души. На крыше по-прежнему торчала телевизионная антенна. Мы повернули обратно.
– Как твоя подруга? – поинтересовался я.
– Какая? – не поняла Эва.
– Мм… Та, что приезжала в Сольвикен.
– Лена?
– Кажется, да.
– Лена Линдстедт. Она уехала в Австралию. Хочет стричь овец на ферме. Возможно, я когда-нибудь ее навещу.
– Мне показалось… вы держались за руки, когда шли к мосту в Сольвикене.
Эва остановилась и сжала мою ладонь:
– Я четыре года была замужем за полицейским из Хельсингборга, но… я не знаю. Полицейским трудно жить друг с другом. Через несколько месяцев мы поняли, что совершили ошибку. Я ничего не имею против мужчин, но и против женщин тоже, понимаешь?
Я кивнул. Она взяла меня за руку, и мы продолжили путь.
– А с кем ты была на Сицилии? – спросил я.
– На Сицилии?
– Да, ты ведь уезжала…
Эва выпустила мою руку и ткнула кулаком в бок:
– Одна. Иногда хочется улететь куда-нибудь чартерным рейсом, чтобы отдохнуть от всех.
Мы вышли на улицу, где стоял дом Арне, и Эва остановилась:
– Ты хоть понимаешь, какой дурой меня выставил?
– Нет.
– Я решила, что мы приятели, и это оказалось самой большой моей глупостью. Так мне почудилось после нашего вечера в «Мэстере Юхане», помнишь?
Я кивнул.
– С тобой всегда было весело общаться, – продолжила она, – в Мальмё, в Стокгольме, по телефону, но я пренебрегла своей работой. Мне следовало бы проверить твой компьютер после того, как получила наводку. Но я решила, что в этом нет необходимости.
– Там действительно ничего не было.
– Не думаю, тем не менее уверена, что женщин убивал не ты.
Мимо нас проехала машина, а потом все опять погрузилось в тишину.
– Что же касается той, с кем ты встречался в Мальмё… – Эва вздохнула, – меня интересовал ты, а не она. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
– Ты ревнуешь.
– Я знаю только, что вы держите меня за дурочку. Ты и Арне – вы выложили передо мной кучу фактов, но все ваши источники анонимны. Вы назвали лишь два имени: старого фотографа да бывшей одноклассницы Бергстрёма. Но на основании их показаний я не могу задержать убийцу. – Эва заглянула мне в глаза: – Не обманывай меня больше, ладно?
– Постараюсь, – пообещал я.
– Это не шутка.
– Я знаю.
– Пойдем к Арне. Я пьяна и не сяду за руль.
Проходя мимо дома Йордис, я помахал рукой.
Арне убрал со стола и постелил Эве в комнате, где спала Лизен Карлберг. Эва села на кухне и сняла ковбойские ботинки. Под ними оказались черные носки с нотными знаками. Арне пообещал приготовить завтрак. Эва ответила, что это лишнее, но Арне настоял.
Я проводил Эву до ее комнаты. Перед дверью она обернулась:
– Ты идиот, Харри Свенссон, но мне нравится, что ты ревнуешь.
С этими словами она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
– Хорошая женщина, – похвалил Арне, когда я вернулся на кухню.
– Ты вообще охотник до женщин, как я погляжу.
– Разве это плохо?
– Нет, и в этом мы с тобой похожи.
Лежа в постели, я включил ноутбук и вошел в Интернет. В почтовом ящике оказалось одно непрочитанное письмо.
В поле «отправитель» стояло знакомое сочетание букв, а само послание представляло собой набор цитат из моей переписки с Ульрикой Пальмгрен.
Было там и про сериал «Дурман», сцену из которого Ульрика нашла «потрясающей», и про фильм «Секретарша», который я ей рекомендовал. Ниже шел комментарий:
Мне известно больше, чем ты думаешь. Помни об этом.
В чем в чем, а в этом я не сомневался.
Потому и не сомкнул глаз в ту ночь.
Копенгаген, ноябрь
Ирландка вышла из закусочной, прошла мимо кафе, где Герт-Инге выложил целое состояние за венскую булочку с кофе, и направилась к петлявшему между домами каналу.
Она шагала быстро – в резиновых кроссовках, голубой куртке и бейсболке с надписью, которую Герт-Инге, конечно же, не понял. Он тормознул, не выключая мотора, обошел машину и встал на тротуаре, озираясь по сторонам.
– Excuse me…[67]
И в тот момент, когда девушка остановилась, Герт-Инге ударил ее в солнечное сплетение, а потом подхватил и бросил на заднее сиденье. Хлопнув дверью, Герт-Инге обежал машину, сел за руль, завел руки ирландки за спину и защелкнул наручники на запястьях. В зеркале заднего вида мелькнули три фигуры, один, судя по всему, бродяга. Но никто не посмотрел в их сторону.
Все прошло без осложнений.
Ему даже не пришлось ничего объяснять. Узнав его, ирландка принялась молить о пощаде и сразу же поклялась молчать.
В ее глазах застыл смертельный ужас.
Девушка рассказала о журналисте и о фильме, который он ей показывал.
Она еще не пришла в себя, когда Герт-Инге вез ее из Копенгагена на Амагер, на пляж со столиками для пикника. Иногда он выезжал к мосту Эресундсбрун через Амагер, чтобы избежать пробок. Летом здесь бывало людно, молодежь играла в футбол, но зимой пляж пустовал. Дождь к тому времени прекратился, хотя небо над Эресундом оставалось пасмурным, а темная вода выглядела ледяной.
– Я не хочу умирать, – захныкала ирландка.
В глазах у нее стояли слезы.
– Значит, журналист говорил, что я убийца?
Она кивнула:
– Что ты убил женщину из фильма.
Герт-Инге сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Он смотрел на неприветливые воды залива.
– Журналист врет, – отрезал он.
– Можно я пойду? – пролепетала она. – Я сама найду дорогу и никому ничего не скажу.
– Почему я должен тебе верить? – фыркнул Герт-Инге.
– Я обещаю тебе.
Он знал цену женским обещаниям.
Все обманщицы. Все, кроме Гудрун Квист!
Он верил только Гудрун Квист.
– Please![68] – взмолилась ирландка.
– Мне надо подумать.
Она прикрыла глаза. Слезы крупными каплями стекали по щекам и шее. Девушка была без шарфа.
Она обещала молчать, но кто из них не скулил, когда наступал решающий момент? Катя Пальм тоже молила о пощаде. Просила у него прощения и была готова на все, только бы остаться жить. Но тогда Герт-Инге был молод и непреклонен. Ирландка, пожалуй, могла обо всем рассказать сожителю-французу, если они, конечно, общались посреди какофонии, которая фонила в мобильнике Герта-Инге. Ирландка, вероятно, контактировала с сербкой, но ее номером Герт-Инге больше не располагал, по крайней мере, если верить этой вонючей бабище. А гангстерша, конечно же, врет, у сербов это в крови. Ирландка утверждает, что у нее нет номера гангстерши, мол, та всегда звонила первой, но при этом называет ее «фру Санья».
