— Не говорите, Лида. Куда мы идем? — согласно сокрушался Розум.
— Обнаглел народ. Обнаглел! Ни порядка, ни уважения, ничего не осталось. Какая страна была! Никто же пикнуть не смел.
О народе в семье Арсановых говорили как крепостные помещики — несколько отстраненно, в покровительственном тоне. Как о неразумных детях. Как-то так получалось, что народ крупно задолжал Арсановым, а отдавать долги никак не хотел.
— Вам уже Лена говорила про архив?
— Да-да. Он, наверное, сейчас стоит бешеных денег, Алексей?
— Вообще-то он ничего не стоит.
— Ничего? — разочарованно переспросила теща.
— К сожалению, — вздохнул Розум. — Но на меня по службе вышли люди, которые хотят его приобрести. И за приличные деньги. Однако я считаю, что это семейная собственность, так что архив принадлежит всей семье. И решать должны все вместе.
— Ну вот. То же самое я говорила Лене. Но она же слушать не хочет, — расстроенным голосом сообщила теща. — Такая эгоистка, вся в бабку.
— Нет-нет. Я здесь полностью на вашей стороне, — заверил Розум. — В конце концов, вы наследница Каратаевых. Если захотите помочь его найти, то поможете. Если нет, то нет. Это ваше право.
— Ну конечно, помогу, Алексей!
— Вам Софья Ивановна ничего не передавала? Когда были эти квартирные обмены?
— Нет, об архиве ничего не говорила. Она нам вещи завезла. А потом забрала. Правда, не сразу, частями. Николай даже на дачу часть увез, чтобы дом не захламлять. Может, он на даче?
— А вы посмотрите. Может, и там, — предложил зять.
— Давайте, Алексей, приезжайте к нам на дачу в следующие выходные. Вместе с Леной. А то мы совсем мало видимся. Мы ведь одна семья.
— Мы будем у вас в следующую субботу, к часу дня.
Лена начала делать в сторону Алексея угрожающие жесты.
— Договорились, ждем.
— Привет Арсановым.
— Спасибо, Алексей, передам.
— Не умеешь ты, Ленка, разговаривать с моей тещей, — с укором провозгласил Розум.
Лена только отмахнулась. Розум положил трубку и направился на кухню.
— Я предлагаю пообедать и съездить на бабушкину квартиру к Белорусскому вокзалу.
Старый дом за Тишинским рынком недавно отремонтировали. На входной двери красовалась панель с кнопками и домофоном, что, по-видимому, сильно раздражало входящих, поскольку замок был выломан и дверь висела только на одной из петель. В этом было определенное преимущество для непрошеных гостей, и Лена с Розумом вошли в подъезд беспрепятственно.
Они поднялись на второй этаж. Дверь в бывшую бабкину квартиру разительно отличалась от своей невезучей сестры на входе в подъезд. Она была изготовлена в противотанковом стиле постперестроечного ренессанса с применением твердых пород дерева типа дуба и стального листа снаружи. Розум позвонил.
— Кто? — В голосе хозяина не слышалось и тени гостеприимства, на которое можно было рассчитывать от жильцов подъезда с распахнутыми дверьми. Розум молча открыл свое удостоверение и поднес к глазку. За дверью долго молчали, видимо, рассматривая документ. Затем дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянул крупный молодой мужчина, одетый, несмотря на субботу, в строгий черный костюм с галстуком.
— Управление спецопераций? Это РУБОП, что ли?
— Нет, еще страшнее, — пояснил Розум. — Открывай.
— А в чем, собственно говоря, дело?
— Не дрейфь, — успокоил Розум, — не по вашу душу. Пока. Нужна информация о жильцах, которые здесь раньше жили.
Парень осмотрел Розума, затем Лену и открыл дверь. В конце длинного коридора, положив голову на лапы, лежал крупный ротвейлер и грустно смотрел на вошедших.
— Смирный песик, — похвалил Розум.
— Мой сменщик, — усмехнулся охранник. — Я дежурю — он спит, я сплю — он дежурит.
Ротвейлер громко вздохнул и отвернул голову к стене. Как вы меня все достали — всем своим видом показывал пес.
Гости прошли на кухню.
— Сейчас чай поставлю. Хозяин будет минут через десять. Он мне уже с дороги звонил.
Кушнарев Эдуард Иванович — значилось в оперативной сводке, которую Розум получил на хозяина. Шестьдесят седьмого года рождения. Две ходки. Разбой и ограбление. Бригадир у Глока. Откликается на Циркуля. Особые приметы: рост сто девяносто восемь.
— А хозяйки нет?
— Есть, — нехотя ответил охранник. — Она спит еще.
В коридоре затопали босые ноги, и в дверях показалась высокая блондинка с кукольным личиком и взлохмаченными волосами. Она уставилась серыми наивными глазами на гостей.
— Здрасьте. Толян, ты торт достань из холодильника, а я пока помоюсь.
Девушка запахнула коротенький банный халат, под которым не наблюдалось никаких костюмерных излишеств, и прошлепала в ванную.
— Кто это? — спросила Лена.
— Да Людка, Циркуля жена. Хозяина.
— Не боится Эдуард Иванович жену на охранников оставлять? — усмехнулся Розум.
— Да нужна она мне, лярва сторублевая. Циркуль вечно на этих профурсеток западает. Достал уже. Четвертая за пять лет, и ни одной нормальной.
— Пьет? — участливо спросила Лена.
— Вообще не просыхает. Я если б так пил, за месяц бы откинулся. А ей как с гуся вода. Сейчас ополоснется и сразу начнет зенки заливать. К вечеру уже никакая.
— А что супруг? — продолжала сочувствовать Лена.
— Да они вместе, — махнул рукой Толян.
На мобильник Толяну позвонили, он глянул на номер и побежал открывать дверь. Пес вскочил и радостно залаял. По коридору быстро шел худой мужчина баскетбольного роста, а Толян что-то пытался ему на ходу объяснить. Мужчина вошел на кухню и протянул руку Розуму:
— Кушнарев Эдуард. Можно ваши документы?
Розум протянул удостоверение.
— А ты не ошибся, начальник? — с сомнением спросил Кушнарев, возвращая документ. — У нас масть другая.
— Меня интересуют жильцы этой квартиры, которые жили до вас.
— А что, какие-то проблемы? — удивился Циркуль. — Я всех расселил. Никто жаловаться не должен.
— Ваша семья вселились в комнату Турпановой Софьи Ивановны, вот она нас и интересует, — пояснил Розум.
— О, вспомнили! Я еще пацан был, когда писательша съехала.
— А я ее внучка, Лена. Я вас помню, вы жили в конце коридора.
Циркуль удивленно посмотрел на Лену:
— Ну была какая-то внучка. Всех не упомнишь. Надо-то чего?
— Софья Ивановна, когда съезжала, никаких вещей не оставила?
— Да каких вещей-то? — недоумевал Кушнарев. — Столько лет прошло! Ну, может, и оставляла, разве я теперь вспомню?
— Попытайтесь вспомнить, Эдуард Иванович. Какие-нибудь вещи, бумаги, — настойчиво повторил Розум. — Это очень важно.
Циркуль хмуро взглянул на Розума:
— Ну были там, по-моему, какие-то бумаги. Я не знаю. Говорю же, пацан был. Можно мать спросить, может, она вспомнит.
— А мать с вами живет? — оживился Розум.
— Ага, со мной, щас! Отдельно живет, я ей сейчас позвоню. — Он вынул телефон и набрал номер. — Мамань, это я. Да нигде не пропал. Дела. Тут с тобой поговорить хотят про нашу соседку старую, Турпанову. — И передал трубку Розуму.
— Помню, помню, а как же! — радостно запричитала Кушнарева. — Столько лет рядом прожили! А вещей не оставляла, нет. Только две этажерки старые для книг. Так Иван их продал, зачем они нам?
— А бумаги? Бумаги какие-нибудь оставляла?
— Бумаги? Нет, не помню. Хотя погоди, были бумаги, были. В ящике. Фанерный такой, из-под посылки с сургучными печатями. Иван его на чердак снес. Дворник еще ругался. Говорит: «Вы мне пожар устроите». А Иван ему: «Ты б лучше за дверью на чердак смотрел, а то у тебя шляется там кто ни попадя. А чердак весь деревянный. Без всяких бумаг сожгут».
— А больше ничего не было?
— Нет, мил-человек, не было, больше не было. А что, потерялось что?
— Да сами пока не знаем. Спасибо, вы нам очень помогли. — Розум вернул телефон. — Как мне к вам на чердак попасть? — спросил он Циркуля. Циркуль пожал плечами.
— Идите к тете Тане, дворничихе, — ответила на вопрос Розума хозяйка Люда, появившаяся с феном в проеме кухонной двери. — Она в шестнадцатой квартире. У нее ключи от чердака и подвала.
— Спасибо большое, — поблагодарила Лена.
— Не за что. Как управитесь, приходите чай с тортом пить. Хоть с порядочными людьми пообщаешься. А то к нам одна шпана ходит. — И Люда смерила Циркуля с Толяном уничтожающим взглядом.
— Спасибо, — засмеялся Розум, — в другой раз. Привет Глоку.
— Обрадую, обязательно, — пообещал Циркуль.
Баба Таня в раздумье разглядывала удостоверение Розума:
— Я что, в них понимаю, что ли, в этих документах ваших? Участкового бы позвать, так где ж его найдешь в субботу?
— Не надо участкового, — протянул Розум пятидесятирублевую купюру.
Баба Таня долго разглядывала ассигнацию на свет, вздохнула и нехотя пригласила:
