– Эти девушки – француженки, – невыразительным тоном промямлил я. – А во Франции девушки купаются без лифчиков.
– Правда??? – потрясенно ахнула моя дочь.
– Да, милая, – закивал я. – Такие уж у них обычаи.
Задумчиво поджав губы, Чэндлер снова окинула взглядом девушек, потом обернулась ко мне.
– Но тут же не Франция, папа. Мы ведь живем в Америке.
Я был потрясен. Нет, все-таки до чего же сообразительная у меня дочка! Даже в столь нежном возрасте она понимает, что прилично, а что нет.
– Что ж, ты права, – кивнул я. – Мы и правда в Америке, но что, если бедняжки об этом забыли? – Я снова поцеловал Чэндлер в щеку. – Пойдем вместе на пляж? А на обратном пути напомним им, что тут не Франция.
– Идет! – радостно согласилась она. – Только, чур, напомню я, хорошо?
– Ладно, – Выйдя во двор, я легонько подтолкнул Чэндлер вперед. – Эй! – бросил я легкомысленной парочке, когда мы с Чэндлер поравнялись с ними. – У нас в стране не принято разгуливать топлесс! Потерпите до Сен-Тропе!
Девицы с улыбкой подняли большие пальцы вверх, давая понять, что поняли.
– А грудь у них будь здоров, – пробормотала Чэндлер. – Как у мамы!
– Это точно! – Просто потому, что они побывали у одного и того же пластического хирурга, добавил я про себя. – Но мне кажется, лучше сделать вид, что ты ничего не видела.
Если ты растерянный ребенок, пытающийся разобраться в том, что происходит в доме твоего отца, наслаждающегося последними днями свободы, поскольку его вот-вот упрячут за решетку, будет куда лучше, если ты обсудишь это со своим психотерапевтом, живущим через дорогу.
– Иди ко мне на ручки, глупышка, – повернувшись к своей невинной дочке, предложил я. – Донесу тебя до пляжа! – Она радостно кинулась мне на шею, и вот уже мы идем вдвоем, я и моя дочь, наслаждаясь последними днями, которые можем провести вместе на Мидоу-Лейн.
Пока обитатели Манхэттена изнемогали от зноя и духоты, тут, на берегу океана, было чудесно. В воздухе не чувствовалось ни малейшей влажности, дышалось тут настолько легко, что уже одно это можно было считать подарком небес. Мы с Чэндлер неторопливо брели вдоль кромки воды, ее крохотная ручка лежала в моей руке, и то безумие, в которое превратилась моя жизнь, внезапно отодвинулось на задний план, и она вновь стала нормальной. Одинокие любители бега трусцой или пожилые супружеские пары одобрительно улыбались, поглядывая на нас, и я отвечал им улыбкой.
Мне так много хотелось рассказать Чэндлер… только вот я понимал, что у меня язык не повернется говорить об этом с дочерью. Когда-нибудь я, конечно, расскажу ей все без утайки – обо всех ошибках, которые совершил, даже о том, как едва не позволил алчности и наркотикам уничтожить себя, – но это будет потом, через много-много лет, когда она станет достаточно взрослой, чтобы понять. А сейчас мы болтали о самых простых вещах – разглядывали валявшиеся под ногами ракушки, вспоминали замки из песка, которые годами строили тут, припомнили заодно и подземный ход до самого Китая, который как-то взялись рыть, да тут же бросили, потому что почти сразу наткнулись на воду. И тут вдруг Чэндлер небрежно бросила:
– Кстати, папа, завтра утром приезжают мои сестрички, – и как ни в чем не бывало пошла дальше. А я буквально онемел от изумления.
Поначалу я даже не понял, о чем это она… вернее, пытался убедить себя, что не понял. Потому что в глубине души я это знал: речь шла о Никки и Элли, дочерях Джона. Никки была на пару лет старше Чэндлер, а вот с младшей, Элли, они были ровесницами. «Чем не подружка?» – подумал я.
Джон Макалузо… в последнее время я то и дело слышал это имя. И не только от своих детей, но и от тех немногих общих друзей, которые еще остались у нас с Герцогиней. К счастью, только хорошее – мне говорили, что Джон очень порядочный парень, что дважды был женат и развелся и что он никогда не притрагивался к наркотикам. Гораздо важнее было то, что моим детям он сразу понравился. «Стало быть, понравится и мне, – решил я. – Пока этот парень хорошо относится к моим детям, мы с ним всегда найдем общий язык».
– Ты имеешь в виду дочерей Джона, милая? – пообещав, что сдержу слово, уточнил я.
– Ага! – радостно заявила Чэндлер. – Завтра они прилетают из Калифорнии и собираются пожить здесь!
«Замечательная перспектива, – скривился я, представив себе Герцогиню, фланирующую по Хэмптонсу в обществе другого мужчины. Они знакомы всего пару месяцев, а Чэндлер уже называет его дочерей сестричками! – что, если в один прекрасный день она станет называть Джона папой?» На мгновение мне стало не по себе – но только на одно мгновение.
Для своих детей я навсегда останусь папочкой – другого отца у них не будет. Да и потом, я ведь не единственный, кто способен любить. Так пусть они купаются во всеобщей любви и сами любят всех, кто к ним добр. Территория любви – единственное место, где хватит места всем.
– Что ж, это здорово, – с улыбкой кивнул я. – Действительно здорово. Наверняка у вас по этому поводу состоится грандиозная вечеринка. Может, в один прекрасный день ты и меня познакомишь с ними.
Чэндлер радостно закивала – какое-то время мы еще бродили по берегу, потом повернули к дому. Достаточно было пройти через дюны по пешеходным мосткам красного дерева, где вместо перил были толстые канаты, чтобы оказаться на заднем дворе моего дома. Я снова взял Чэндлер на руки, чувствуя, как на душе у меня делается все тяжелее с каждым шагом.
Там, дома, меня опять ждал Рим времен упадка.
«За каким чертом мне все это? – гадал я. – Что за страсть к самоистязанию заставляет меня день за днем подвергать себя этой пытке? Неужели это все ради того, чтобы затащить кого-то в постель? Нет, это невозможно… я хочу сказать, я ведь вовсе не такой пустой человек, верно?» Я как раз размышлял об этом, когда вдруг заметил ее.
Высокая, светловолосая, она выделялась на фоне всей этой толпы, словно чистейшей воды бриллиант, случайно затесавшийся среди стразов. Она танцевала… нет, она растворялась в музыке, качаясь на ее волнах, – настолько гармонично она двигалась в ритм с ней. И при этом она была так далека от всего, что происходило вокруг, что вы невольно спрашивали себя: что она тут делает?
Первое, что пришло мне в голову, была мысль о том, что, окажись мы в ночном клубе, я бы никогда не отважился пригласить такую девушку потанцевать. Ее светлые волосы переливались на солнце, словно полированное золото. Белая джинсовая юбка, очень короткая, дюймов на шесть выше колен, приоткрывала длинные, загорелые, безупречной формы ноги, а коротенькая светло-розовая майка облегала пышную грудь точно вторая кожа, позволяя при этом полюбоваться узенькой полоской живота с трогательным девичьим пупком. На ногах красовались легкие и совсем простенькие с виду белые сандалии, хотя даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что обошлись они в целое состояние.
И тут вдруг произошло нечто такое, что повергло меня в шок.
Из-за спины светловолосой богини внезапно появилось какое-то ужасающее существо… приземистое, квадратное, да еще вдобавок с бульдожьей физиономией. Казалось, Господь Бог шутки ради поставил один на другой несколько корявых пеньков, кое-как, наспех сколотив их вместе. На голове Существа жесткой щеткой топорщились огненно-рыжие волосы, казавшиеся особенно яркими на фоне бледной, какой-то лягушачьей кожи, на мясистом, оплывшем лице выделялся нос, который сделал бы честь любому боксеру, а довершала картину широкая, мощная, словно медвежий капкан, челюсть. Одето оно было в коротенький фиолетовый сарафан, облегавший неуклюжую фигуру столь же изысканно, как натянутый поверх принтера чехол. Очень низкое декольте обнажало обвисшую грудь почти до сосков. Ухватив белокурое видение за руку, Существо заковыляло к нам. Я почувствовал, как Чэндлер испуганно съежилась у меня на руках.
– Пошли, Юличка, – проскрежетало Существо, обращаясь к блондинке. От этого скрипучего голоса на меня пахнуло Бруклином, Россией, виски, сточной канавой, профсоюзом дальнобойщиков и запущенным раком гортани. – Это хозяин дома. Хочу тебя с ним познакомить.
Я был потрясен… и очарован одновременно. «Красавица и Чудовище», – пронеслось у меня в голове.
– Вы, должно быть, Джордан, – проскрипело Существо. Потом окинуло взглядом Чэндлер и просюсюкало: – Ути-пути, какая сладенькая!
К моему ужасу, Существо схватило лапой руку моей дочери, приговаривая:
– Привет, малышка! Я – Инна, а это Юлия, – после чего пинком вытолкнуло Юлию вперед, словно жертву, предназначенную на заклание.
«Стало быть, одна идет, так сказать, в нагрузку к другой!» – сообразил я.
Юлия улыбнулась, продемонстрировав белые зубы. Тонкие, правильные черты делали ее лицо безупречным. Голубые, чуть раскосые глаза придавали ему что-то кошачье, намекая на то, что лет этак пятьсот назад узкоглазый и свирепый татарский воин изнасиловал одну из ее далеких прабабок.
