Джон Катценбах - Особый склад ума

— Вам хорошо за это платили?

— Когда ты молод и у тебя не слишком-то много денег, а к тебе приходит человек и говорит, что согласен платить по сто тысяч долларов каждый год лишь за работу с его банковским счетом, которая требует не более часа… — Адвокат пожал голыми плечами. — Что ж, это была хорошая сделка.

— Но было и еще кое-что. Например, его смерть.

— Эта смерть имела место лишь на бумаге.

— Что вы хотите этим сказать?

— Никакой аварии на самом деле не произошло. Однако протокол о данном происшествии был составлен по всей форме. Так что страховым компаниям пришлось раскошелиться. Была также заказана кремация. Послали уведомления в газеты и в школу, где он раньше работал. Следовало создать как можно больше подтверждений реальности того несчастного случая, который на самом деле не имел места. Копии всех свидетельств и доказательств его гибели лежат здесь, в этой папке, хотя на самом деле смерть была вымышленной.

— И вы это все для него устроили?

Адвокат снова пожал плечами:

— Он сказал, что хочет начать жизнь с чистого листа.

— Поясните.

— Он никогда не говорил мне, что хочет выдать себя за кого-то другого. А я у него никогда об этом не спрашивал, хотя и простофиле стало бы ясно, что у него на уме. Видите ли, я сам, по собственной инициативе, навел кое-какие справки и выяснил, что у местной полиции к нему никогда не было никаких претензий. В федеральном розыске он тоже не значился. Он был чист. И скажите мне, мистер Клейтон, что мне оставалось делать, как поступить? Отказаться от предложенных денег? Только из-за того, что человек, уважаемый уже в силу собственной профессии, без криминального прошлого, желает уйти из своей прежней жизни и начать новую в каком-то новом месте, не имея на это никакой видимой причины социального свойства, а исключительно по личным обстоятельствам, да еще предлагает очень щедро заплатить за такую возможность? Кто я такой, чтобы стоять у него на пути?

— Так вы не задавали ему вопросов?

— Во время моей краткой встречи с вашим отцом у меня создалось отчетливое впечатление, что мне совершенно не следует ничего у него спрашивать относительно мотивов, которыми он руководствуется. Когда он упомянул о своей бывшей жене и оставил для нее письмо, я было попытался получить разъяснения, однако тут мой клиент разозлился и посоветовал не совать нос не в свое дело, а заниматься тем, за что мне платят… — При этих словах адвокат обвел рукой свой кабинет. — Его деньги как раз и помогли мне обзавестись всем этим. Именно с их помощью я положил начало моему нынешнему благосостоянию. Я у него в долгу.

— Могу ли я каким-то путем узнать, кем он стал?

— Это невозможно. — И поверенный отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Потому что доллары, которые он мне платил, не были грязными! Он создал систему для отмывания чистых денег! Потому что он пытался защитить не свои деньги, а самого себя! Понимаете разницу?

— Но едва ли внутренняя налоговая служба…

— Но я платил налоги. И местные, и федеральные. С этой точки зрения меня не за что упрекнуть. В этом я чист. А уж что происходило на другом конце цепочки, как эти деньги использовались, в каких целях, где, в каких далеких отсюда краях вкладывались, об этом я ничего не могу сказать. Собственно, с тех пор, как ваш отец в последний раз попросил меня сделать для него кое-что существенное, прошло целых двадцать лет. Замечу: помимо того, о чем мы сейчас говорили, это была его единственная просьба ему помочь.

— И в чем же она состояла?

— Он попросил поехать в Западную Вирджинию, в тамошнюю тюрьму. От меня требовалось представлять интересы одной женщины на слушаниях по условно-досрочному освобождению. Что я и сделал, причем вполне успешно.

— Что за женщина? Как ее звали?

— Элизабет Уилсон. Однако она уже ничем не сможет вам помочь.

— Почему?

— Потому что она умерла.

— Каким образом?

— Через шесть месяцев после освобождения в маленьком захолустном городишке, где она проживала, ее угораздило напиться в некоем баре и затем укатить в компании каких-то выродков. Потом в лесу нашли что-то из ее одежды со следами крови. Трусики, если не ошибаюсь. Не знаю, почему ваш отец захотел ей помочь, но, какова бы ни была причина, ничего путного из этого все равно не вышло.

Адвокат, похоже, совсем забыл о своей наготе. Он встал с кресла, обошел стол и для пущей выразительности поводил пальцем из стороны в сторону.

— Иногда я ему завидовал, — признался Смит. — Он был единственный по-настоящему свободный человек, которого я знал. Он мог делать все, что захочет. Затеять все, что угодно. Мог позволить себе стать любым человеком. Ему принадлежал весь мир.

— А вы когда-либо задавались вопросом, из чего состоял тот мир, в котором он жил?

Адвокат остановился посреди кабинета.

— Нет, — отозвался он.

— Из кошмаров, — пояснил Джеффри.

Поверенный поколебался, посмотрел на пистолет в руке Джеффри, но все-таки отважился спросить:

— И что же, каков отец — таков сын?

Диана и Сьюзен Клейтон спустились по самолетному трапу с ручным багажом, значительную часть которого составляли немалый запас медикаментов и оружия, которое, к их удивлению, им позволили беспрепятственно пронести на борт самолета. Они испытывали смутное беспокойство. Диана всматривалась в спешащую толпу хорошо одетых путешествующих бизнесменов и чувствовала себя среди них не в своей тарелке. Ее также смущали сверкающие огни аэропорта, его богатое, дорогое убранство. Это было ее первое путешествие за пределы штата Флорида и вообще первая дальняя поездка за более чем четверть века. Она никогда не отправлялась навестить своего сына в штат Массачусетс, — собственно, он ее туда никогда и не приглашал. А поскольку она в свое время совершенно прервала все отношения с остальными родственниками, больше навещать ей было некого.

Сьюзен прежде тоже не доводилось путешествовать. Она объясняла это тем, что не хотела оставлять мать одну. Но правда заключалась в том, что ее путешествия были совсем иного рода — либо умозрительные, когда она странствовала по просторам интеллекта, создавая свои головоломки, либо водные, когда она в полном одиночестве носилась на своем скифе по пространствам голубых отмелей и зеленых мангровых зарослей. Каждую свою рыбалку она воспринимала как совершенно неповторимое приключение. Даже когда она заплывала в хорошо знакомые воды, в них всегда находилось нечто особенное и необычное, чего там никогда не было прежде. Точно так же она относилась и ко всему, что придумывала ее вторая ипостась, Мата Хари.

Они сели на борт самолета в аэропорту Майами, находясь под впечатлением, что история, частью которой они неведомо для самих себя стали уже давно и которая каким-то непонятным образом довлела над их судьбами, близится к своему завершению. Сьюзен Клейтон, в частности, как только узнала, что выслеживающий ее человек приходится ей отцом, оказалась охваченной каким-то странным возбуждением, видимо свойственным всем сиротам, внезапно отыскавшим родителей. Оно сумело в значительной степени потеснить ее прежние страхи. «Теперь я наконец узнаю, почему я такая, какая есть», — то и дело твердила она самой себе.

Но по мере того как самолет уносил их все дальше и дальше, к незнакомому для них миру Пятьдесят первого штата, уверенность в своем будущем, порожденная возбуждением, вызванным столь необычным для них путешествием, постепенно ослабевала, и к тому времени, когда самолет заложил вираж и стал заходить на посадку, чтобы приземлиться в аэропорту Нового Вашингтона, они обе, терзаемые сомнениями, погрузились в тягостное молчание.

«Познание — страшная вещь, — говорила себе Сьюзен, — а познание самой себя может оказаться не только полезным, но болезненным, а то и просто опасным».

Хотя мать и дочь не высказывали друг другу своих страхов и опасений, они обе хорошо сознавали, что внутренне находятся в напряженном состоянии. В особенности это касалось Дианы, с ее материнским чутьем, которое заставляло уже немолодую женщину ощущать тревогу всякий раз, когда она сталкивалась с чем-то недоступным пониманию. Она чувствовала, что их жизнь теперь становится зыбкой, подобной лодке на гребне волны с заглохшим мотором в момент, когда вот-вот разразится шторм. Они отчаянно поворачивают ключ зажигания и прислушиваются к тарахтению стартера, в то время как ветер смеется над ними и несет клочья пены.

Едва самолет выпустил посадочные шасси, Диана закрыла глаза и постаралась представить себе то время, когда Джеффри и Сьюзен были еще детьми и они втроем жили в бедности, но зато в безопасности, укрывшись в их домике на маленьком островке, счастливые тем, что вырвались наконец из объятий недавнего кошмара. Ей хотелось воскресить в памяти обычный, рядовой день, прошедший без каких-либо происшествий, — день, в котором не было бы ничего, кроме часов, пролетевших незаметно и ничем не примечательных. Но подобные воспоминания были смутными и почему-то совершенно ускользали от нее.