— Я тоже видел. Не похож.
— Похож, но на рисунке ты красивее, — возразила она.
Он засмеялся.
— Леденца больше нет. Это по телевизору передали?
— Нет, но я слышала, что убил его ты.
— Кто тебе сообщил?
— Одна девушка. Я решила, это вранье. Все местные считают, что это придумал сам Леденец, чтобы задурить нам головы. Он много чего придумывал.
— Леденца больше нет.
— Значит, командовать нами опять будешь ты?
— Нет, беби, настали новые времена. Ты без работы. Я везу тебя домой. Где ты живешь?
— Перестань шутить, Кармин.
— Я не шучу. Это совершенно серьезно. Но у меня нет времени тебя убеждать, так что побыстрее говори адрес.
— Я не могу уходить отсюда.
— Почему?
— Обязана зарабатывать деньги.
Надо же, сколько страху нагнал на нее толстый подонок, как промыл мозги. Хорошо, что все закончилось.
— Леденец — труп, Хуанита. Труп! Ты ему ничего не должна. На улицу больше выходить не надо. Адрес. Быстро. Пожалуйста.
Она назвала.
Через пятнадцать минут они остановились у обшарпанного оранжевого многоквартирного дома в Малой Гаване.
— Меня в конце месяца выселяют, — произнесла Хуанита. — В последнее время было не как при тебе. Леденец забирал все до последнего цента.
Кармин открыл «бардачок», протянул ей большой коричневый конверт.
— Что это?
— Посмотри!
Там лежали сто тысяч долларов. Он не поскупился.
— Это… все мне? — Дрожащей рукой Хуанита вынула пачку стодолларовых купюр.
Кармин кивнул:
— Да, тебе.
— Почему?
— Ну давай назовем это моим подарком перед отъездом.
— Ты уезжаешь? — спросила она, не отрывая глаз от денег, словно боялась, что они исчезнут.
— Да.
— Куда?
— Далеко. И никогда больше не вернусь.
Хуанита положила пачку обратно в конверт и крепко сжала.
— Почему ты это делаешь?
— Понимаешь, я никогда тебе не говорил, но… ты мне всегда нравилась, Хуанита. Очень нравилась. Наверное, потому, что ты напоминала мне одну женщину из детства, очень красивую и… добрую. Она тоже была из латиносов. — Кармин смотрел в окно, пытаясь скрыть смущение. Такого он не говорил ни одной девушке. — Ее звали Лусита. У нее были длинные черные волосы, как у тебя. Она сажала меня на колени и пела чудесные мелодичные песни. Это было самое лучшее в моей жизни.
— Лусита? — Она улыбнулась. — Может быть, тебе просто понравилось мое имя?
— Не только имя. — Кармин вспомнил, когда впервые увидел ее, танцующую на сцене. — Кто знает, вероятно, в другой жизни мы бы с тобой… — Он вздохнул.
— Кармин, у нас не будет другой жизни. — Хуанита всхлипнула, по ее щекам потекли слезы, размазывая макияж.
— Да, грустно. — Он промокнул ее щеки носовым платком и посмотрел на часы. — Я должен ехать.
Она схватила его руку.
— Поехали вместе. Ты, я, дети.
Кармин отрицательно покачал головой:
— Нет, Хуанита. Какой из меня отец? Таких, как я, в пример детям не ставят. К тому же со мной опасно связываться. Меня ищут копы и Соломон. Могу погибнуть или окажусь в тюрьме.
— Тогда с Богом, Кармин! Я тебя никогда не забуду. — Она крепко обняла его. Затем отстранилась, оставив на его щеке слезы.
— Нет, пожалуйста забудь меня. Забудь и прости за то, что я втащил тебя в это… дерьмо. Береги своих деток. Себя тоже. И покинь этот город, слышишь? Поскорее.
Кармин миновал двух копов, дежуривших у входа в здание аэропорта. Он был в дорогих темных очках «Рейбан» в золотой оправе, светло-сером костюме и фирменной рубашке с открытым воротом. Выглядел как обычный респектабельный бизнесмен. В одной руке дипломат, в другой чемодан. Закончилось совещание, летит домой.
Сегодня, в пятницу, у стойки регистрации было оживленно. Кармин осмотрел зал. Много полицейских, примерно столько же в штатском, которым не удавалось выглядеть обычными людьми. Выдавали лица.
Он предъявил билет на имя Рея Вашингтона. Сдал чемодан в багаж, оставив при себе дипломат, где лежали деньги.
Его самолет вылетал в Нью-Йорк через сорок минут.
Кармин направился к выходу на посадку.
До этого момента он совершенно не нервничал, а теперь вдруг запаниковал. Шум вокруг — музыка, объявления о прилетах и вылетах, разговоры — почему-то походил на скрежет бензопилы. Сильно застучало сердце, во рту пересохло, на лбу и висках выступил пот.
Он прибавил шаг.
При выходе на посадку два контролера проверяли билеты. Рядом стояли три копа. Внимательно осматривали каждого. Кармин вдруг вспомнил о револьвере, который положил в дипломат. «Магнум» Леденца он выбросил и купил себе короткоствольный на всякий случай.
Надо от него избавиться до выхода на посадку. Ведь там у них металлодетекторы.
Кармин жалел, что не поехал на машине.
«Почему я не сделал так просто? Нужно было сразу сваливать после заварухи. О чем я думал? Что через три дня все успокоится? Зачем лететь этим чертовым самолетом? Я же не собирался покидать страну. Почему, черт возьми, я всегда такой умный только после того, как совершу какую-нибудь глупость?»
Он остановился.
Еще не поздно. Можно развернуться, выйти, сесть в автомобиль… нет, взять такси. А вдруг водитель узнает его?
«Ладно. Давай разворачивайся, выходи, садись в свой автомобиль и уезжай подальше».
По его лицу градом катился пот, попадал под очками в глаза, жег.
Один из копов обратил на него внимание. Кармин развернулся. Двинулся против хода. Начал протискиваться между спешащими пассажирами.
Неожиданно к нему стал пробираться какой-то человек. А через пару секунд к этому человеку присоединились еще несколько. Четыре, нет, пять, шесть. Все черные, и среди них… Соломон.
Кармин остановился, повернул назад, к выходам на посадку.
Коп, который вначале обратил на него внимание, насторожился, что-то сказал другим. Теперь на него смотрели все трое.
Кармин сознавал, что это провал. Можно сдаться прямо сейчас, а можно… Он повернулся лицом к Соломону, который подходил все ближе. Открыл дипломат, вытащил револьвер. Дипломат упал. Оттуда вывалились деньги. Люди вокруг заохали, начали тесниться.
Кто-то спросил:
— Это ваши?
Кармин поднял револьвер, взвел курок и пошел на Соломона. Все вокруг застыли. Выстрелить удалось лишь один раз. Соломон упал на пол и быстро перевернулся на левый бок.
Кармин прицелился снова, но тотчас повалился, сраженный пулей.
Его окружили зеваки. Они пялились, жестикулировали, что-то выкрикивали. Вздохнуть было невозможно. В груди жутко болело. Рубашка и пиджак стали ярко-красными. Кармин умирал. Он поискал взглядом Соломона. И увидел. Соломон стоял, ничем не выделяясь среди многих любопытных, бесстрастно смотрел на него.
Затем он увидел еще одного знакомого. Копа, ударившего его тогда, на автостоянке у кафе.
Макс Мингус.
Запыхавшийся, с красным лицом, он протолкнулся и… встал рядом с Соломоном. Тот смотрел прямо на него.
Кармин хотел подняться, предупредить Мингуса, но не сумел. Попытался поднять руку, хотя бы показать на Соломона, но рука оказалась очень тяжелая. Постарался сказать что-то, но горло быстро заполнилось кровью.
Тогда он решил показать глазами. Твердо посмотрел Мингусу в лицо, а затем резко сдвинул глазные яблоки вправо. Мингус не понял. Продолжал стоять.
Кармин попробовал опять, но глаза затуманились, а все цвета слились в один чистейший белый, который заполнил все вокруг.
«Ну что тут поделаешь, — подумал он, — я ведь старался, верно?»
Макс то приходил в сознание, то отключался, будто пересекал на крыльях часовые пояса — из дня попадал в ночь, потом в день и опять в ночь. Бодрствование переносить было трудно. Кружилась голова, остро кололо в шею и плечи. Он пытался сфокусировать глаза на чем-то определенном, но перед ним все вертелось, как будто он сидел на карусельной лошадке. Проще закрыть глаза и погрузиться в забытье. Тогда боль тускнела и голове становилось легче.
Перед его мысленным взором возникал Кармин Десамур, распластавшийся на полу в малиновой луже. Он установил с Максом визуальный контакт, его зеленые глаза зафиксировали узнавание, а затем он попытался что-то сообщить. Дважды быстро метнул взгляд направо. Макс повернулся и оказался лицом к лицу с темнокожим мужчиной с ссадинами на лбу. Взгляд этого человека был ему почему-то знаком.
Стоило Максу потянуться за пистолетом, как его вырубили сильным ударом по затылку.
Рядом с ухом что-то жужжало, какой-то небольшой механизм. Макс открыл глаза. Голова не кружилась, соображала, но он был утомлен до предела. Перед ним простиралось большое пустое помещение с бетонным полом, размером примерно с амбар или самолетный ангар. Прямо на него с потолка светил мощный прожектор, грел обнаженное тело. Макс был голый. Чисто выбрит от лодыжек до промежности, кожа блестела, словно ее намазали маслом.
