Лейтенант Браун поднял его повыше и стал разглядывать.
— Ты понимаешь, что это, Брюс? — наконец спросил он.
— Еще бы! — закивал его напарник.
— А что это? — заинтересовался журналист.
— Это кусок коврового покрытия из автомобиля. Помните, в машине Фергюсона со стороны переднего пассажирского сиденья был вырезан кусок ковра? Это — он самый… Там что-нибудь еще есть? — снова спросил Тэнни.
— Кажется, нет… А впрочем, постойте!..
С этими словами Уилкокс извлек из выгребной ямы что-то напоминавшее кусок слежавшихся экскрементов и протянул своему начальнику.
— Видите? — Лейтенант обернулся к журналисту.
Присмотревшись, Кауэрт понял, что перед ним свернутые джинсы, рубашка, кроссовки и носки, перевязанные шнурками. Конечно, одежда не один год провалялась в экскрементах и негашеной извести и превратилась в лохмотья, и все же журналист безошибочно понял, что именно перед ним.
— Уверен, что на этой одежде мы найдем кровь Джоанны Шрайвер, — заявил Уилкокс.
— Там еще что-нибудь есть?
— Кажется, нет, — порывшись лопатой в экскрементах, ответил Брюс.
— Тогда вылезай!
— С огромным удовольствием, — ответил Уилкокс и, закряхтев, выбрался из нужника.
Браун, Кауэрт и Уилкокс молча разложили найденную ими одежду на солнце.
— Это можно отправить на анализ? — спросил наконец журналист.
— Думаю, да, — ответил лейтенант Браун, — но не вижу в этом особого смысла.
— Вы правы, — согласился Кауэрт.
Уилкокс пытался привести себя в порядок.
— Прости меня, Тэнни, — пробормотал он, очищая одежду. — Мне нужно было в самый первый раз залезть в эту проклятую яму!
— Ничего страшного, — ответил лейтенант. — Тогда ты был еще новичок. Это мне нужно было лично проверить, как вы тут проводите обыск… Но теперь-то мы всё знаем, правда? — Тэнни Браун повернулся к Кауэрту.
Журналист молча кивнул.
Собрав одежду и кусок ковра из машины Фергюсона, трое мужчин двинулись к автомобилю.
Неподвижно стоявшая на заднем крыльце старуха все еще наблюдала за ними, беспомощно опустив дрожащие руки. Вдруг она сжала кулак и погрозила им:
— Это ничего не значит! Мы просто выбрасываем туда всякий мусор! Это ровным счетом ничего не значит!
Детективы и журналист прошли мимо миссис Фергюсон, не обращая на нее никакого внимания, а она все кричала:
— Это ничего не значит! Ты что, не слышишь меня, Тэнни Браун?! Это ничего не значит!
Поднялся легкий ветерок, подхватил слова старухи и унес их куда-то в сторону.
Браун бесцельно колесил на машине по улицам родного городка. Сидевший рядом с ним Кауэрт ждал, когда лейтенант что-нибудь скажет. Они высадили Уилкокса с найденными в выгребной яме вещами возле криминалистической лаборатории, и журналист думал, что они с лейтенантом сразу же поедут к нему в кабинет разрабатывать план дальнейших действий, но вместо этого Тэнни медленно кружил по городу.
— Что мы будем теперь делать? — не выдержал наконец Кауэрт.
— Видите ли, — негромко проговорил Браун, — Пачула все-таки довольно захолустный городок. Это вам не Пенсакола или Мобил! Но, кроме Пачулы, я ничего не знал. Собственно говоря, меня ничего, кроме нее, особенно и не интересовало. Даже когда я служил в армии, а потом учился в колледже в Таллахасси, я всегда знал, что в конечном счете вернусь в Пачулу. А вы, Кауэрт? Где вы чувствуете себя как дома?
Журналист вспомнил маленький кирпичный дом родителей, в котором вырос. Дом стоял в глубине улицы, а во дворе перед ним рос раскидистый дуб. В углу большого крыльца были устроены скрипучие маленькие качели, на которых никто никогда не качался, и в конце концов они совсем заржавели. Потом Кауэрт вспомнил редакцию своего отца такой, какой он видел ее ребенком, двадцать лет назад, еще до появления вездесущих компьютеров. Казалось, понимание мира пришло к Мэтью среди погнутых серо-стальных письменных столов под тусклыми лампами дневного света, под беспрестанный звон телефонов, гомон голосов в редакции, шорох в вакуумных трубах, соединявших ее с наборной мастерской, и треск пишущих машинок, на которых машинистки строчили повесть о событиях уходящего дня. Взрослея, Кауэрт страстно хотел убраться от всего этого куда-нибудь подальше. Но куда бы он ни бежал, везде все было одно и то же, только больше и, возможно, лучше. В конечном счете журналист оказался в Майами, в редакции одной из ведущих газет страны. Вся жизнь его состояла из слов, словно из кирпичей.
«Наверное, слова меня и погубят», — подумал Кауэрт и ответил:
— У меня вообще нет дома, только работа.
— А разве это не одно и то же?
— Возможно. Иногда трудно различить.
Лейтенант Браун кивнул, и журналист снова спросил:
— Что мы будем теперь делать?
— Теперь, — задумчиво пробормотал полицейский, — мы знаем, кто настоящий убийца Джоанны Шрайвер.
И Кауэрт, и Браун уже давно обо всем догадывались, и все равно случившееся стало для них своего рода откровением.
— Но ведь вам ничего с ним не сделать, правда?
— В суде — ничего. Там нам сразу припомнят, как мы применяли силу на допросе. И за сегодняшний обыск без ордера по головке не погладят.
— И мне тоже ничего с ним не сделать, — уныло пробормотал Кауэрт.
— Почему? Что вам мешает написать про него новую статью?
— Вы хоть представляете себе, что тогда будет?!
Лейтенант внезапно направил машину к обочине, ударил по тормозам, остановился и всем корпусом развернулся к журналисту:
— И что же тогда будет?! Что же, скажите на милость, тогда будет?!
— А вот что! — покраснев, заговорил Кауэрт. — Стоит мне написать такую статью, как на нас набросится вся пресса страны. Вы считаете себя уже пострадавшим от журналистов, но и представить себе не можете, на что они способны, почувствовав вкус крови. Нашей с вами крови! Еще бы! Болван-полицейский и олух-журналист выпустили на свободу опаснейшего убийцу! Нас же порвут на куски!
— А что будет с Фергюсоном?
— Ему-то как раз ничего не будет! — поморщился журналист. — Он просто станет все отрицать и ослепительно улыбаться в объективы. Скорее всего, он заявит, что мы сами подбросили эту одежду к нему в сортир. Он может высказать предположение, что вы нашли это полусгнившее барахло где-нибудь в другом месте. Примерно так же, как мы нашли нож, о котором нам сказал Салливан. Вы ведь один раз уже били его на допросе, и люди легко поверят в то, что вы способны на все. И еще скажут, что я вас покрываю…
Тэнни открыл было рот, чтобы возразить, но Кауэрт еще не закончил своей тирады:
— Потом Фергюсон подаст на нас в суд за клевету. Помните, как в «Роковом виденье» капитан Макдональд подал в суд за клевету и все сразу позабыли о том, что его обвиняют в убийстве жены и детей, и дружно набросились на того, кто его якобы оболгал?! Представьте себя в телевизионной студии. На вас направлены прожекторы и нацелены объективы камер, а ведущие начинают задавать вам вопросы вроде: «Неужели вы действительно приказали своему подчиненному бить мистера Фергюсона, хотя прекрасно знали, что это противозаконно и что его сразу же освободят, стоит кому-нибудь об этом узнать?» Что бы вы ни ответили на этот вопрос, у всех сложится впечатление, что подбросить улики в дом Фергюсона для вас — пара пустяков!
— А что грозит вам? — спросил лейтенант.
— Со мной обойдутся не лучше. Америка давно привыкла к убийцам и довольно снисходительна к ним. Но она беспощадна к неудачникам. Мне скажут: «Мистер Кауэрт, вы получили Пулицеровскую премию за то, что продемонстрировали невиновность мистера Фергюсона. Какую премию вы рассчитываете получить, доказывая теперь обратное?» Потом все хором завопят: «Так все-таки виновен Фергюсон или нет?! Зачем вы морочите нам голову, Кауэрт?! Почему вы ничего не сказали, когда у вас появились первые подозрения? Кого вы покрываете? Какие еще ошибки вы совершили? Вы вообще способны отличить ложь от правды, мистер Кауэрт?!» Поймите, детектив, виноватыми во всем окажутся только два человека — мы с вами!
— А Фергюсон?!
— Фергюсона никто и пальцем не тронет. Может, ему и придется немного понервничать, но на его свободу больше никто не покусится. Возможно, в некоторых кругах он даже станет героем…
— И?..
— И будет дальше преспокойно вытворять все, что ему заблагорассудится!
Кауэрт вылез из машины, чтобы немного остыть. Неподалеку он заметил старомодную парикмахерскую с традиционным вращающимся трехцветным столбиком возле дверей. Красно-бело-синие полосы на столбике беспрестанно крутились как олицетворение безысходности. Краем глаза журналист заметил, что Браун тоже вылез из машины и стоит у него за спиной.
— А что, если Фергюсон и так уже вытворяет все, что ему заблагорассудится? — пробормотал наконец полицейский.
