Мой начальник подробно интересовался всем, что со мной происходило. Так что я вызвал своего адвоката и представителя Фонда помощи детективам. И ближе к вечеру мы решили почти все проблемы.
На десятой авеню падал легкий снежок. Сквозь огни уличных фонарей и свет автомобильных фар с шестого этажа было видно, как кружатся снежинки.
Моя классная комната наполнялась студентами, но я не оборачивался. Это было первое занятие в новом семестре, в список студентов я не заглядывал, но знал, что их должно быть около тридцати. Название курса – "Криминальное законодательство", более конкретная тема – "Расследование убийств". Курс рассчитан на тридцать два часа, по средам, плюс семинары.
На двух последних занятиях будем рассматривать наиболее нашумевшие убийства. Мы не будем касаться случая нескольких убийств подряд в Норт-Форке на Лонг-Айленде. Об этом я сразу заявлю студентам.
Я написал на доске свое имя, под ним – название курса для будущих Шерлоков Холмсов и номер аудитории, чтобы они были уверены: попали куда надо.
Сделка с департаментом полиции Нью-Йорка включала несколько пунктов: пенсия по инвалидности в три четверти жалованья, снятие с меня всех обвинений, помощь департамента с получением звания адъюнкт-профессора и двухгодичный контракт с колледжем криминальной юстиции имени Джона Джея. Взамен с меня потребовали ухода на пенсию и положительных публичных откликов о деятельности департамента полиции Нью-Йорка и его руководства.
Прозвенел звонок, от окна я подошел к кафедре.
– Добрый вечер. Меня зовут Джон Кори, я бывший детектив по расследованию убийств, департамент полиции Нью-Йорка. На доске вы найдете краткое описание курса, название обязательных и рекомендуемых учебных пособий, темы, предлагаемые для рефератов и проектов. Проекты будете представлять на классных занятиях.
"Это значительно укоротит время на чтение лекций", – подумал про себя.
Я встретился глазами с несколькими студентами в первых рядах. Их возраст – от восемнадцати до восьмидесяти лет, половина – мужчины, половина – женщины, белые, черные, выходцы из Азии и Латинской Америки, один парень в тюрбане, две женщины в сари, католический священник.
Итак, на меня смотрели умные глаза, одобрительные кивки сопровождали вступительное слово. Мы все испытывали радость общения, что далеко не всегда происходит в классной комнате.
– Мы будем также изучать некоторые ненаучные подходы в деле расследования убийств, такие, как использование предчувствий и интуиции. Постараемся понять их значение...
– Извините, детектив!
Я посмотрел вверх и увидел поднятую руку, помахивающую, чтобы привлечь мое внимание. Рука, естественно, принадлежала чьему-то телу, но это женское, судя по руке, тело не было видно из-за фигуры огромного парня.
– Да, что вы хотите?
Бет Пенроуз встала в полный рост. А я чуть не свалился от неожиданности на пол.
– Детектив Кори, будете ли вы касаться вопросов законности обысков и изъятий имущества, прав подозреваемых в случае несанкционированных обысков, вопросов о том, как вести себя с партнерами по профессии, чтобы не вызывать его или ее раздражения?
В аудитории раздался смех. Но мне не было забавно.
Откашлявшись, я сказал:
– Я... Сделаем пятиминутный перерыв, я сейчас вернусь.
Вышел из класса и пошел по коридору. В других классах шли занятия, и в коридоре было пусто. Я остановился у фонтанчика с водой и сделал пару так необходимых глотков.
С расстояния нескольких футов за мной наблюдала Бет Пенроуз. Постарался ее рассмотреть: тугие голубые джинсы, горные ботинки, фланелевая рубашка в клетку, рукава завернуты, верхние пуговицы расстегнуты.
– Как твое пулевое ранение? – спросил я ее.
– Все в порядке. Просто царапина, но шрам остался.
– Расскажешь о нем внукам.
– Точно.
Мы рассматривали друг друга.
– Ты так мне и не позвонил.
– Да. Не позвонил.
– Дом Фанелли держал меня в курсе твоих дел.
– Вот как? Я разобью ему нос, когда увижу.
– Ты этого не сделаешь. Он мне нравится. Жалко, что он женат.
– Это он так говорит. Ты поступила в мой класс?
– Конечно. Пятнадцать занятий, по два часа каждое, по средам.
– И ты добираешься сюда из самого...
– Из Хантингтона. Меньше двух часов на автомобиле или поезде. Занятия кончаются в девять, так что к вечерним новостям в одиннадцать я уже дома. А как поживаешь ты?
– Уже дома к новостям в десять.
– Я имею в виду, чем, кроме преподавания, ты занимаешься?
– Этого вполне достаточно. Три дневных урока, один вечерний.
– Скучаешь по службе?
– Полагаю... да. Скучаю по работе, по парням. Ведь тогда я чувствовал, что делаю что-то полезное. Точно не скучаю по всей этой бюрократии и прочей ерунде. Время уходить наступило. А как ты? Все ловишь преступников?
– Конечно. Я герой. Меня уважают. Мною гордится полиция и женский пол. – Она изменила предмет разговора: – Слышала, тебя несколько раз вызывали в офис окружного прокурора в Суффолке.
– Да, они до сих пытаются разобраться во всем, что тогда произошло. Старался помочь чем мог. Правда, надо принимать во внимание мои травмы головы, что вызвало выборочную потерю памяти.
– Поэтому ты и позабыл позвонить мне?
– Нет. Я не забыл об обещании.
Она оставила эту тему и спросила:
– Ты был в Норт-Форке со времени...
– Нет. Не был и, скорее всего, не буду. А ты?
– Мне понравилось это место, и я купила там маленький летний коттедж с несколькими акрами земли. Вокруг фермы, напоминают ферму моего отца, когда я была ребенком.
Я молчал. Не знал, куда может завести этот разговор. Но мне стало ясно, что Бет Пенроуз совершает трех-четырехчасовые поездки каждую среду не только для того, чтобы выслушивать мудрые слова мастера своего дела.
– Местный торговец недвижимостью сказал, что дом твоего дяди продан.
– Да. По некоторым причинам меня это огорчает.
– Ты можешь в любой уик-энд посетить мой коттедж.
– Но предварительно позвонить?
– Я живу одна. А ты?
– А что тебе доложил мой бывший партнер?
– Он сказал, что ты один.
– Но не одинок.
– Он сказал, что у тебя нет никого определенного.
Я не ответил и взглянул на часы.
Она сменила тему и проинформировала:
– Мои источники в офисе окружного прокурора сообщили, что скоро будет суд. Никаких юридических сделок с обвиняемым. Они хотят доказать предумышленное убийство и добиться смертного приговора.
Я кивнул. Тут стоит сказать, что Тобин выжил, выпотрошенный и оскальпированный. Но это меня не сильно удивило: я знал, что не нанес ему смертельных ран. Я не резал артерий, не всаживал нож в сердце, не перерезал горло. Может быть, мне надо было это сделать. Но подсознательно, полагаю, чувствовал, что не могу совершить убийства. Правда, после моих попыток расправиться с ним, он мог умереть от шока или потери крови. Но получилось так, что он оказался в одиночной камере в ожидании либо пожизненного заключения, либо электрошока центральной нервной системы. А может быть, смертельного укола. Думаю, правосудие сделает свой выбор. Со своей стороны, я за старую добрую искровую дугу. Хотел бы, как официальный свидетель, увидеть дым из его ушей.
Мне не дозволено посещать это дерьмо, но я сделал так, чтобы он узнал номер моего телефона. Этот говнюк звонит мне раз в пару недель. И я напоминаю ему, что жизнь, полная вина, женщин, песен, "порше", скоростных катеров и поездок во Францию, закончилась. Что вскоре его на рассвете выведут из камеры и казнят. Он, в свою очередь, утверждает, что уйдет от наказания и тогда мне не поздоровится.
Бет сказала:
– Я была на могиле Эммы Уайтстоун, Джон.
Я промолчал.
– Ее похоронили на прекрасном старом кладбище рядом с другими Уайтстоунами. Некоторым могилам по триста лет.
Я снова промолчал.
– Я только раз видела ее, в твоей кухне. Она мне понравилась. Решила положить цветы на ее могилу. Ты должен сделать то же самое.
Я кивнул. Да, я был обязан зайти в цветочный магазин, обязан был быть на похоронах. Но я не мог...
– О тебе спрашивал Макс.
– Я был в этом уверен. Он думает, что я сижу на золоте и драгоценных камнях стоимостью двадцать миллионов долларов.
– Это так?
– Конечно. Вот поэтому я и подрабатываю здесь дополнение к пенсии по инвалидности.
– Как твое легкое?
– Отлично.
Я заметил, что несколько моих студентов стали проявлять нетерпение, кто отправился в туалет, кто курил.
– Должен возвращаться в класс, – сказал я Бет.
– Хорошо.
Мы медленно шли по коридору и она спросила:
– Думаешь, сокровища капитана Кидда найдутся?
– Нет. Полагаю, параноик Пол Стивенс так их запрятал, что они пролежат там еще три сотни лет.
– Ты, наверное, прав.
– А может быть, и не прав. Может быть, эти чертовы сокровища должны навсегда остаться там, где и лежат.
