Побольше, раскрывает пасть и норовит схватить не только сочный свежий кусок, но и руку, которая этот кусок протягивает.
«Воспитывать надо, – размышлял Феликс Михайлович, – дрессировать. Учить уму-разуму…»
Капитан Леонтьев в который раз набирал номер Елагиной, но трубку никто не брал. Он решил, что к вечеру Вероника Сергеевна все-таки должна появиться дома, а сейчас самое время сообщаться с родителями Ракитина.
– Да, конечно, приходите. Можно прямо сейчас, – услышал он в трубке очень тихий, хриплый мужской голос, – Надежда Семеновна говорила о вас, и Машенька рассказывала. Мы вас ждем.
– Юрий Петрович, вы, случайно, не знаете, где я могу найти Резникову Зинаиду Романовну? – спросил капитан просто так, на всякий случай. Исчезновение Резниковой нравилось ему все меньше, он уже знал, что в Петербург она не возвращалась, ни у матери своей, ни на работе не появлялась.
– Она должна прийти к нам сегодня, – ответил Ракитин-старший, – мы как раз ее ждем.
– Правда? – обрадовался капитан. – Вот и отлично. Я давно ее разыскиваю. Знаете, если вдруг я задержусь или она сегодня не появится у вас, в общем, если мы с ней разминемся, вы попросите ее обязательно позвонить мне, – он продиктовал свой служебный номер.
– Да, конечно, не беспокойтесь. Обещаю, она вас дождется. Знаете, я вообще хочу сказать вам большое спасибо. Вы – единственный, кто пытается что-то сделать для нашей семьи.
– Работа у меня такая, – усмехнулся капитан, – служба.
Когда он выходил из кабинета, на его столе зазвонил телефон. Он замер на секунду. У него было не больше двух часов, чтобы съездить к Ракитиным. Время слишком дорого. Он ведь не прямыми служебными обязанностями занимался, и если сейчас придется отменить этот визит, то потом неизвестно, когда опять удастся выкроить время.
И все-таки трубку взял.
– Андрей Михайлович, здравствуйте. Это Лукьянов из Института судебной медицины. Я звонил вам домой вчера вечером, но вас не было. Заключение по Астаховой готово. Если хотите, можете подъехать прямо сейчас.
– Спасибо… – капитан растерялся, – спасибо, Петр Евгеньевич. А вечером нельзя?
– Вечером я улетаю. Отпуск у меня.
– Ну хорошо. Я буду у вас через двадцать минут. «Ладно, – решил капитан, – это действительно важно, если он разыскивал меня, если сам позвонил. Придется опоздать к Ракитиным».
Лукьянов выглядел еще более усталым и мрачным, чем в первый раз. Он молча пожал капитану руку, молча протянул бумагу – заключение эксперта, в котором говорилось, что по его, доктора Лукьянова, мнению, смерть Астаховой З.А. была насильственной.
– При детальном осмотре я обнаружил в ротовой полости перо от подушки, – произнес он усталым, тусклым голосом. – Всего лишь перышко. Стало быть, у нас получается большая вероятность механической асфиксии. Есть и другие признаки быстро наступившей смерти, такие, как мелкие кровоизлияния в соединительной оболочке глаз, темная жидкая кровь, полнокровие внутренних органов, подплевральные и подэпикардиальные мелкие кровоизлияния. В общем, никаких
Таблеток ваша свидетельница не пила. Придушили ее, тихо и аккуратно. Учитывая количество алкоголя в крови, сделать это было не так уж сложно. И между прочим, в протоколе осмотра не упомянут стакан, в котором была вода.
– То есть? – не понял капитан.
– Хотя бы остатки чистой воды. Она что, такое количество желатиновых капсул водкой запивала? Вряд ли, решившись покончить с собой, заглотнув горсть снотворного, пьяная в дым женщина станет мыть посуду. Почему это сразу не пришло в голову вашим трассологам? – Спасибо вам, Петр Евгеньевич, – капитан пожал жесткую холодную руку доктора. – Вы очень мне помогли. Спасибо.
– Да не за что, – Лукьянов тяжело опустился на стул, закурил и тихо, сердито пробормотал себе под нос:
– «Натуралисты»… Подумаешь, пожилой пьяной женщине вжали лицо в подушку, оставили на журнальном столике пустую баночку из-под таблеток, тиснули на ней пальчики покойной. За что им только деньжищи такие платят, этим пресловутым киллерам-"натуралистам"? Не понимаю…
– Я прошу вас, возьмите трубку, – в десятый раз повторял Костик, пытаясь сунуть Нике радиотелефон. Минуту назад он сам набрал код Синедольска и номер спецсвязи, сообщил Григорию Петровичу, что произошло.
– Девочка моя, послушай, почему ты не веришь в простую случайность? Если она тебе сказала, будто я угрожал по телефону, то это не правда, то есть, возможно, я наболтал что-то сгоряча… – Гриша кричал так громко, что она отлично слышала каждое слово. Аппарат захлебывался у Костика в руке. Второй, свободной рукой, он крепко держал Нику за плечо. Стасик уже успел подъехать к ним, «Мерседес» стоял рядом, дверца была распахнута.
– Ну хорошо, ты можешь мне не верить. Но подумай, разве стал бы я это делать таким образом, прямо у тебя на глазах? Опомнись, Ника…
Она уже опомнилась. Она знала, что сейчас главное – не сесть в машину. Конечно, они могут затолкать ее силой, но пока не заталкивают. Народу вокруг много.
– Да, Гриша. Я тебе верю, – спокойно произнесла она, взяв наконец телефон в руку, – не нервничай. Но только очень тебя прошу, объясни ты им, что сейчас мне надо побыть одной. Совсем немного. Об этом я могу тебя попросить?
– Ника, я понимаю, но и ты пойми меня. Это опасно. К тому же ты опаздываешь на самолет.
– Я должна зайти к родителям Никиты, хотя бы на несколько минут. Я в двух шагах от их дома. Они ждут Зинулю. Я должна сказать им, и вообще, мне надо увидеться с ними, раз уж не смогу быть на похоронах.
– Нет, Ника. Это невозможно. У тебя самолет через полтора часа.
– Гриша, ты понимаешь, что я потеряла двух очень близких людей? – спросила она совершенно спокойно.
– Конечно, девочка, конечно, я знаю, как тебе больно сейчас, но это пройдет. Надо жить дальше. Ты вернешься, и я сразу отправлю тебя в Швейцарию, к Митюше. Он скучает по тебе. Он звонил сегодня утром. Сдал первый экзамен на «отлично». Он спрашивал, где мама, но видишь, я даже не сумел ему ничего объяснить.
– Зачем что-то объяснять ребенку? – спросила Ника хрипло. – Он мог бы позвонить мне на сотовый, и московский наш номер ему известен. Какой был первый экзамен?
– Математика. А на сотовый он тебе пытался дозвониться, но…
– Гриша, давай мы с тобой позже это обсудим. Сейчас мне надо побыть одной.
– Я уже сказал, это невозможно.
– Но я ведь не арестована. Я не могу тебе верить, когда за мной постоянно следят, не оставляют ни на секунду, шага не дают ступить. Это оскорбительно, в конце концов, и для меня, и для тебя тоже.
Он молчал довольно долго, потом откашлялся и произнес:
– Тебя охраняют, а не следят. Хорошо. Передай трубку Костику.
– Да… Я понял, Григорий Петрович. Да, конечно, – кивнул Костик, выслушав короткий монолог своего шефа, и вернул телефон Нике.
– Ты можешь зайти к родителям Никиты. Но только на несколько минут. Иначе опоздаешь на самолет. Ребята подождут тебя в машине у подъезда.
– Спасибо, Гришенька. – Она нажала кнопку отбоя и бросила телефон в отрытую дверь, на заднее сиденье «Мерседеса».
Площадь продолжала жить своей обычной жизнью, небольшая толпа зевак рассосалась, «Скорая» увезла Зинулю, движение возобновилось.
– Мы подвезем вас к подъезду, – любезно предложил Костик, но Ника уже рванула в переулок, не оглядываясь. Сумка тяжело болталась на плече. Вбежав во двор дома Ракитиных, она прошмыгнула между ракушками, пересекла открытую спортивную площадку, поднырнула под рваную сетку, выбежала в параллельный переулок, подняла руку. Остановилась бежевая «Волга».
– Савеловский вокзал. Сорок, – произнесла Ника, усаживаясь на заднее сиденье и пытаясь отдышаться.
– Очень спешим? – спросил, обернувшись, пожилой благообразный водитель.
– Да. Очень.
– Тогда пятьдесят.
– Хорошо, только побыстрее, пожалуйста. «Волга» тронулась, Ника откинулась на мягкую спинку сиденья, закрыла глаза. Слезы текли сами собой, она ничего не могла поделать. Супергерои в таких случаях стискивают зубы, двигают желваками, сжимают кулаки, кусают губы и костяшки пальцев. Ника просто плакала, безутешно, совершенно беззвучно. И не видела, как выруливает сзади, из-за поворота, темно-лиловый «жигуленок».
– Простите, я опоздал, – сказал капитан Леонтьев, переступая порог квартиры Ракитиных, – к сожалению, у меня совсем мало времени. Зинаида Романовна уже пришла?
– Вы знаете, до сих пор нет. Честно говоря, мы уже начали беспокоиться.
Ольга Всеволодовна Ракитина, царственная высокая дама с тяжелым серебристо-седым узлом на затылке, проводила капитана в гостиную.
– Она звонила часа три назад, – добавил Юрий Петрович.
Капитан машинально отметил про себя, что Никита был больше похож на мать, чем на отца. У отца лицо круглей, тяжелей, темные глаза, черные, с проседью, волосы.
