Жара стояла дикая, не было ни малейшего ветерка, знамена беспомощно повисли, и знаменосцам приходилось трясти древками.
Почетные провожатые приподняли флаг, которым был покрыт гроб, и капеллан Имз произнес: «Помолимся». Поминальную молитву он закончил словами: «Даруй ей, Господи, вечный покой, и пусть светит над ней неугасимый твой свет. Аминь».
Семеро стрелков дали по три винтовочных залпа. Когда звук последнего залпа замер вдали, горнист у лафета протрубил отбой. Я люблю отбой, и правильно, что этот сигнал, который солдат слышит перед отходом ко сну, играют над его могилой перед началом последнего, долгого сна. Собравшимся он напоминает, что как день сменяет ночь, так и за отбоем последует побудка.
Носильщики сложили флаг и отдали его капеллану Имзу, а тот, в свою очередь, вручил его миссис Кемпбелл. Та приняла флаг торжественно и церемонно.
Должно быть, от палящего солнца, от винтовочных залпов, от звуков горна мне припомнилось лето 1970-го и мотель «Белые камелии», злачное местечко на шоссе в окрестностях Мидленда. Мне припомнилась полуночная вечеринка у бассейна, где не требовалось купального костюма. Господи, какие же мы были молодые, думал я, как ставили весь город на уши — сотни и тысячи жеребцов, взбрыкивающих от обилия гормонов и спиртного. Но мы не были беспечными юнцами, которые не думают о будущем, напротив, оно нависало над каждой нашей мыслью, над каждым словом. Над каждым лихорадочным свиданием.
Я вспомнил двух приятелей по пехотному училищу, которых на месяц назначили разгружать здесь самолеты с трупами в пластиковых мешках. Потом оба получили приказ отправиться — не во Вьетнам, нет, а в Германию, и они читали вслух и перечитывали в казарме этот приказ, как будто это было извещение юриста о наследстве или принадлежности к титулованному дворянству.
Нам казалось, что существует причинно-следственная связь между разгрузкой трупов из Вьетнама и желанием самому не стать трупом. Сотни ребят-пехотинцев добивались наряда на аэродром в надежде, что потом им выдадут билет в Германию или какое-нибудь другое безопасное местечко. Я тоже разгружал трупы на Джордан-Филдз, но расхожее мнение, будто начальство питает особые чувства к тем, кто ворочает мешки с человеческим мясом, оказалось неверным. Я получил приказ, гласящий: «Вам надлежит явиться на Оклендскую военную базу для дальнейшей отправки в Юго-Восточную Азию».
Я возвратился в настоящее, которое было таким же тяжелым, как и прошлое. Генерал и миссис Кемпбелл разговаривали с группой подошедших к ним людей — родственники, Фаулеры и помощник генерала капитан Боллинджер. Во время моего мысленного отсутствия гроб уже внесли в хвостовой люк самолета.
Внезапно из сопел четырех турбовинтовых двигателей вырвался огонь, и они оглушительно взревели. Генерал козырнул стоящим подле него, взял миссис Кемпбелл под руку, с другого бока ее взял под руку Джон — и все трое взошли по наклонному днищу в люк. Сначала я подумал, что они хотят в последний раз попрощаться с дочерью и сестрой, но потом понял, что генерал с супругой выбрали именно этот момент, чтобы покинуть Форт-Хадли и навсегда оставить армию. Так оно и есть: днище медленно поднялось и встало на место.
Механик дал знак пилотам, и тяжелая машина двинулась с площадки на взлетную полосу.
Вероятно, многие из присутствующих удивились внезапному отъезду Кемпбеллов на том же самолете, который должен доставить тело Энн в Мичиган. Но по зрелом размышлении — причем казалось, что эта мысль появилась в многочисленных головах одновременно, — все решили, что это наилучший выход для Кемпбеллов, для Форт-Хадли и в целом для армии.
«СИ-130» выкатил на взлетную полосу, набрал скорость и в миле от толпы оторвался от земли. Его силуэт вырисовался сначала над зеленой верхушкой леса, затем на голубизне неба. Люди, словно ждавшие сигнала, начали расходиться. Почетный караул, оркестр, носильщики — все строем проследовали к автобусам.
Я пошел к стоянке, откуда уже разъезжались машины. Синтия и Карл шли рядом. Синтия прикладывала к глазам платок.
— Что-то я себя неважно чувствую, — промолвила она.
Я дал ей ключи от машины:
— Посиди в кабине, включи кондиционер. Встретимся в третьем ангаре, когда отдохнешь.
— Нет-нет, сейчас пройдет, — сказала Синтия и взяла меня под руку.
— Пол, пора брать зверя, — напомнил Карл. — У нас совсем мало времени, и ничего другого мы не придумаем.
— Да, времени у нас мало, но что-нибудь придумать мы можем.
— Не вынуждай меня приказывать.
— Вы не имеете права отдавать приказ, который я считаю тактически неверным. Он усложнит работу ФБР.
— Такого права я не имею. Считаешь, что провести последнюю встречу с Кентом рановато?
— Да.
— Допустим. Но что сейчас?
— Позвольте мне, — сказала Синтия Карлу и, посмотрев на меня, спросила: — В ангаре, так?
Я ничего не ответил.
— Прекрасно, — сказал Карл. — Мы с мистером Бреннером подождем вас в машине.
Хватит, поупрямился, подумал я и пробурчал:
— Ладно, я сам. Все равно я по уши в дерьме.
Синтия кивнула. Я повернулся и увидел Кента. С двумя младшими офицерами он шел к своей служебной машине.
— Приходи через десять минут, — сказал я Синтии.
Я догнал Кента и похлопал его по плечу. Он обернулся. После секундного молчания я сказал:
— Полковник, мы можем поговорить наедине?
— Конечно, — ответил он, поколебавшись.
Кент отпустил подчиненных. Мы стояли на горячем бетоне перед ангаром. Мимо нас проезжали машины.
— Жарко на солнце. Давайте зайдем в ангар.
Мы шли с ним бок о бок, как два соратника-полицейских, идущих на одно задание. В общем, таковыми мы и были.
В третьем ангаре было прохладнее и намного тише.
Мы с Кентом прошли мимо «БМВ» Энн Кемпбелл и направились к тому месту, где было воссоздано ее жилье. Я показал на стул в ее «кабинете», и Кент сел. Кэл Сивер был в выходной форме, очевидно, только что вернулся с похоронной церемонии. Я отвел его в сторону:
— Кэл, попроси всех уйти отсюда. Пусть только Грейс пока останется. Мне нужно, чтобы она распечатала кое-какие выдержки из дневника капитана Энн Кемпбелл. — Я кивнул в сторону Кента. — Потом она тоже уйдет, но оставит дискету.
— Сделаем.
— От оклендского следопыта есть известия?
— Да. Говорит, что сейчас уже не может сказать с уверенностью. Но если бы его заставили сказать, то да, след Кента отпечатался прежде следа Сент-Джона.
— А крупицы краски с задетого дерева?
— Несколько часов назад я отправил чурбачок в Гиллем. Они определили, что краска соответствует тому типу, который используется на «Крейслере» для джипов. Кстати, где он, этот джип?
— Думаю, в гараже полковника Кента. Он на Бетани-Хилл живет. Так что есть смысл послать туда кого-нибудь — сфотографировать царапину на джипе и соскрести с него немного краски для сравнения.
— Но я не имею права...
— Имеешь-имеешь.
— Мне нужно письменное разрешение от его непосредственного начальника...
— Его непосредственный начальник подал в отставку и только что улетел в Мичиган. К тому же он сказал, что дает согласие на все, что положено сделать. Мы с тобой не на гражданке, Кэл, а в армии.
— Это я и без тебя знаю.
— Ты можешь сейчас продемонстрировать нам с Кентом схему следов на мониторе?
— Конечно, могу.
— Следы Кента пойдут первыми.
— Понятно. — Кэл глянул в сторону Кента, сидящего в кабинете Энн Кемпбелл. — Что, будешь брать?
— Не исключено.
— Ну что же, если это он, валяй.
— Попытаюсь. Но если вдруг выйдет наоборот — браслеты он защелкнет на мне, — будешь меня навещать?
— Не буду. Мне в Гиллем надо ехать. Но я напишу.
— И на том спасибо. Да, скажи еще охране у входа, чтобы фэбээровцев пока не пускали сюда.
— Будет сделано. Желаю удачи. — Кэл Сивер похлопал меня по плечу и ушел.
Я вернулся к Кенту и сел на диван.
— Надо уточнить кое-какие вещи до того, как сюда приедут фэбээровцы, — сказал я.
— Как я понимаю, ваш свидетель по делу о торговле оружием пустился в бега?
— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— Ну и как наше дело?
— Пока неопределенно. Время бежит, ФБР собирает силы, а у меня только один подозреваемый.
— И кто же это?
Я встал, скинул пиджак — на мне была сбруя с девятимиллиметровым «глоком». Кент последовал моему примеру — такая же сбруя с особым полицейским пистолетом 38-го калибра. Покончив с игрой «я тебе, ты мне», мы сели, расстегнули вороты рубашек.
— Кто же все-таки это? — снова спросил он.
— Об этом мне и хотелось поговорить с вами. Но подождем Синтию.
— Хорошо.
Я оглядел ангар. Уходили последние криминалисты, и только Грейс торчала перед компьютером. Синтии не было. При всем моем недовольстве ею, последние часы она заслуживает того, чтобы присутствовать при окончании дела — независимо от того, каким оно будет. Карл, я знал, присутствовать не пожелает — не столько из-за естественного стремления не подставляться в случае чего, сколько из уважения ко мне и к моей работе. Он никогда не опускался до того, чтобы пользоваться плодами трудов своих подчиненных, зато и промахов не прощал, особенно чужих.
