– О маме позаботятся. Она уже в морге. И похоронами уже занимаются. Шесть-четыре, шесть-два, шесть-ноль. И четыре запоротые подачи. Четыре! Вы можете себе это представить?
– Мисс Делфин, – мрачно произнес Римо. – Убита ваша мать. Боюсь, полиция ничего не сможет сделать, а вот я смогу.
– Что вы имеете в виду? – спросила девушка.
В ней было какое-то дерзкое обаяние и такое милое личико, словно художник-мультипликатор специально нарисовал ее для рекламы зубной пасты. «Симпатичная», – подумал Римо. «Белая», – подумал Чиун.
– Убийство вашей матери, – сказал Римо.
– У нее больше нет проблем, а вот у меня есть. Оставьте меня в покое. Надо же, четыре двойные подачи! – Она покачала головой и отвернулась, но тут заговорил Чиун.
– Я могу научить тебя никогда не совершать повторных ошибок, – сказал он девушке, бросив на Римо презрительный взгляд. Ибо как он любил повторять: «Говорить правду дураку – значит, быть дважды дураком».
– Неправильных двойных подач, – поправила Бобби Делфин.
– Да, верно.
– Вы даже не знаете, как это называется.
– Я же не сказал, что буду учить тебя говорить об игре. Я буду учить тебя играть. Все спортивные игры одинаковы.
– Теннис не похож на другие игры.
– Он такой же, как все другие. И выигравшим оказывается тот, кто не дает невежеству победить себя.
– У меня было двадцать восемь профессиональных инструкторов, и мне не нужна жалкая философия какого-то азиата, – заявила Бобби.
– Ага, этот инструмент должен по чему-то ударять, – заметил Чиун, указывая на ракетку.
– Выставьте этих двоих за дверь, – обратилась Бобби к дворецкому.
Тут в мерцающем свете люстры мелькнули длинные пальцы Чиуна. В мгновение ока ракетка оказалась в его руках, а ошарашенная Бобби осталась стоять, открыв рот. Чиун едва заметно взмахнул ракеткой, а затем, легко подпрыгнув, сбил с люстры хрустальные подвески, словно урожай сверкающих ягод. В ту же секунду он был уже на земле, и хрусталинки посыпались в его раскрытую ладонь. А потом резким взмахом ракетки он, один за другим, отправил подвески в дальний конец зала, где стояло большое кресло. Семь хрусталинок проделали в парчовой спинке дырку с кофейную чашку величиной. Из дырки торчал белый пух.
– Вы ведь даже не переносили центра тяжести, не делали замаха, – восхищенно произнесла Бобби.
– Я пришел помочь, – сказал Римо.
– Заткнись, – ответила девушка.
– Пойду достану подвески, – сказал дворецкий.
– Заткнись, – последовал ответ.
– Забудь обо всем, чему тебя учили, – сказал Чиун. Ведь ты бьешь не ногами, а вот этим инструментом. Я берусь всему тебя научить, но прежде ты должна помочь мне.
– Говори как.
– Делай так, как велит мой ученик.
– А что ему нужно?
– Не могу тебе объяснить. Мне кажется, он и сам не знает, чего хочет.
Первым делом Римо обследовал кабинет миссис Делфин. Чиун наблюдал за ним, а Бобби сидела в кресле и от скуки барабанила пальцами по столу.
– Значит, здесь была убита твоя мать? – спросил Римо.
– Да, здесь, – и Бобби фыркнула, надув щечки. – Полицейские говорят, что здесь ничего нельзя трогать.
Кровь на письменном столе и на полу уже высохла. Вдруг Римо заметил какой-то окровавленный предмет с острой верхушкой и взял его в руки, повредив запекшуюся коричневатую пленку. Пресс-папье в форме пирамиды. Его края глубоко отпечатались на столе из твердого дерева. Очевидно, кто-то сильно оперся об него. Или кто-то на нем лежал. Затем Римо заметил в чернильнице желтое перо. Комната была выдержана в строгих тонах – коричневое полированное дерево, темные рамы, темная обивка, но это перо было ярко-желтым. Римо поднял его и заметил, что у него нет острия.
– До убийства твоей матери это перо было здесь? – спросил Римо.
– Не знаю. Это ведь ее кабинет. Я никогда сюда не входила. – И она, махнув ракеткой, посмотрела на Чиуна.
– Потом, – произнес он.
– А теперь я хочу поговорить с полицейскими и взглянуть на тело, – сказал Римо.
Лейтенант из отдела по расследованию убийств встретил скорбящую дочь Бобби Делфин и двух ее друзей в городском морге, который напоминал огромную больничную палату в белых тонах с большими стальными ящиками, установленными в ряд с одной стороны.
– Послушайте, – сказал лейтенант – в углу его губ прилипла незажженная и растрепанная сигара, – из-за вас я нарушил все свои планы. Но я тоже нуждаюсь в помощи. Надеюсь, мисс, вы уже в состоянии ответить на некоторые вопросы.
Бобби взглянула на Римо. Он кивнул.
– Мы не думаем, что убийство совершено по личным мотивам, но все же, мисс Делфин, не можете ли вы назвать кого-нибудь, кто имел зуб на вашу мать? Кто мог желать ее смерти? – спросил лейтенант.
– Да любой, кто ее близко знал, – ответила Бобби и снова изобразила рукой движение ракетки.
«Потом», – сделал ей знак Чиун.
– Включая и вас?
– Нет. Я же говорю: кто близко ее знал. Что полностью исключает меня и пять ее мужей.
– Значит, она была человеком холодным?
– Только с родственниками. С остальными она держалась враждебно и заносчиво.
– А не занималась ли ваша мать какой-либо рискованной деятельностью?
– Назовите любые шесть вариантов. Она была членом многих организации и заседала в таком количестве комитетов, что тому убитому конгрессмену и не снилось.
– Мы уже нашли человека, который работал с ней в одном из таких комитетов. В комитете по сохранению музейных ценностей. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Нет, – ответила Бобби, и Чиуну вновь пришлось сделать ей знак, что теннис придется отложить на потом.
– Как на ваш взгляд, у вас хватит выдержки взглянуть на останки? Завтра будет произведено вскрытие.
– А мне сказали, что у нее вырвали сердце. Какой же смысл тогда проводить вскрытие? – удивилась Бобби. – Ведь она скорее всего умерла из-за этого.
– Было совершено убийство. Таков порядок.
Лейтенант выдвинул стальной ящик, который снаружи походил на ящик картотеки. Белая простыня в коричневых пятнах покрывала что-то, состоявшее из возвышенностей и углублений, словно предгорья Вайоминга в миниатюре.
– А теперь возьмите себя в руки, – и с этими словами лейтенант откинул простыню.
Лицо миссис Делфин представляло собой замороженный, воскового цвета, искаженный кусок плоти. Рот был приоткрыт, и морщины, успешно скрытые при жизни, теперь выступили наружу, испещрив все лицо. Дряблые груди обвисли, словно растаявший зефир в целлофановых пакетах. А там, где когда-то была грудная клетка, теперь зияла темная дыра с запекшейся кровью по краям.
– Мы считаем, что убийцы использовали какой-то примитивный нож и клещи, объяснил детектив. – Тщательный анализ дал те же результаты, что и по делу об убийстве конгрессмена. Большую помощь в расследовании оказало ФБР. Они даже пригласили кардиологов и хирургов.
– Что такое клещи? – тихо поинтересовался Чиун.
– Это такая штука, с помощью которых тянут, что-то вроде щипцов, – ответил лейтенант.
Чиун мотнул головой. Тонкая бородка взлетела вверх и замерла.
– Нет, – произнес он. – Ваши эксперты ошибаются. Рана нанесена каменным ножом.
– Откуда вы знаете, черт возьми? – недоверчиво воскликнул лейтенант.
– Просто смотрю. Если вы присмотритесь хорошенько, то увидите, что здесь нет разрывов, которые возникают, когда тело в ярости рвут руками. А есть маленькие горизонтальные надрезы вдоль артерий, которые сделаны каменным ножом. Вы когда-нибудь мастерили каменный нож?
Детектив ответил отрицательно.
– Для изготовления каменного ножа, – принялся объяснять Чиун, – камень обтесывают, заостряя края, а не точат, как металлический нож. Поэтому такие ножи в каких-то местах остры, а в каких-то тупы. Обычно их используют, подобно пиле, предварительно вонзив во что-то. Понимаете?
– Вы не шутите? – спросил детектив. Он наклонился над трупом, и пепел с незажженной сигары упал в грудную полость. – Извините, – пробормотал он. С минуту он напряженно размышлял. – А не сможете ли вы нам еще кое в чем помочь? – произнес наконец он. Из нагрудного кармана своего до блеска начищенного мундира он достал свернутый в трубочку листок.
Он был восьми дюймов в ширину и двадцати четырех дюймов в длину. Когда его развернули, все увидели двенадцать темных полосок с текстом.
– Что это такое? – спросил детектив, протягивая бумагу Чиуну. И пояснил: – Это ксерокопия. Оригинал был найден под головой трупа.
Чиун внимательно посмотрел на листок. Тщательно изучил края. Пощупал бумагу, затем с умным видом кивнул.
– Это копия документа, сделанная американской машиной для производства подобных копий.
– Да, нам известно, что это ксерокопия, но что означают эти надписи?
– Написано на двенадцати языках. Один из них мне не известен, я никогда не видел подобной письменности. Китайский я знаю, французский и арабский знаю, иврит и русский – тоже. А вот та же надпись на настоящем языке – по-корейски. Санскрит и арамейский я знаю. Суахили, урду и испанский знаю. Но язык первой надписи мне не известен.
