— Виктор, — перебил его Бланес, — я хочу сказать, что это мог быть любой человек. Это мог быть я. Раньше я так не думал. Где-то в душе я всегда думал, что могу исключить себя из лотереи с Зигзагом, потому что я хорошо знаю, каков я в душе, или мне кажется, что знаю… Сейчас я думаю, что никого нельзя исключить. В этой лотерее принимает участие все человечество.
— И все же, — заговорила Элиса, — мы должны узнать, кто это. Если это не Жаклин, у него есть еще двадцать четыре часа, чтобы совершить новое нападение…
— Ты права, самое главное сейчас — задержать Зигзага, — согласился Бланес. — Мы должны посмотреть обработанное изображение.
— Я могу попробовать сделать это сейчас, — предложила она.
— Не знаю, подходящий ли сейчас момент…
— Подходящий, — сказал Виктор. — Пока меня вели по корпусу, я видел, что на станции осталось только двое солдат, которые спят в лаборатории Зильберга, и один дежурит у комнаты, где заперли Картера. — Он обернулся к Элисе. — Если ты войдешь через первый корпус, то сможешь пробраться в зал управления незамеченной…
Я попробую, сказала Элиса. Изображение уже должно быть четким.
— Я с тобой, — вызвался Виктор.
Они посмотрели на Бланеса, тот кивнул.
— Хорошо, я буду дежурить в кухне на случай возвращения Гаррисона и его людей. Нам нужно действовать быстро. Когда мы узнаем, кто такой Зигзаг… мы уничтожим все данные, чтобы «Игл Груп» никогда не узнала о случившемся.
Она кивнула, зная, что он имеет в виду. Мы уничтожим все, включая того из нас, кто окажется Зигзагом.
Они разделились там же, и Бланес порывисто обнял ее. Потом немного отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза, и проговорил:
— Элиса, Зигзаг — это просто ошибка, я в этом уверен. Ошибка на бумаге, а никакое не злобное чудовище. — Тут он улыбнулся, и его голос прозвучал, как голос преподавателя, которым она когда-то так восхищалась: — Иди и исправь наконец эту дурацкую ошибку.
«Самое главное сейчас — задержать Зигзага», — с этими словами Бланеса Гаррисон был более чем согласен. Однако, утверждая, что это не злобное чудовище, ученый глубоко ошибался.
Это было как раз злобное чудовище. Этому у него были веские подтверждения. Самое большое зло, которое когда-либо ступало по лицу Земли. Настоящий и единственный Сатана.
Он тяжело встал — годы начинали давить на него, положил наушники в карман и сказал Юргенсу, что можно уже складывать небольшую антенну направленного микрофона, с помощью которого они прослушивали разговор, сидя в ста метрах от ученых под укрытием пальм. Его мысль отослать солдат обыскивать остров, а самим подождать у станции с микрофоном наготове сработала.
— Мы в невыгодном положении, потому что ученые тут — они, — заметил он, наблюдая за гармоничным пятном, каким издалека казалась ему Элиса — на ней было так мало одежды, что отсюда она выглядела нагой. — Но и плюс в нашем положении тот же. Они — ученые, а значит, малые дети. Я был уверен, что Бланес нам солгал, чтобы остаться наедине со своими коллегами. Однако его маленькая ложь помогла нам… Оно и лучше, что войска смотрят в другую сторону: нам не нужны свидетели, так ведь? В конце концов, нам не приказывали уничтожать их сейчас. Но мы это сделаем. Это будет наша тайна, Юргенс. Мы все вырежем, все очистим… Хорошо?
Юргенс не стал возражать. Гаррисон повернулся и взглянул на него. После приземления на Нью-Нельсоне он приказал ему ждать где-нибудь в скрытом месте до наступления подходящего момента для использования его необыкновенных способностей.
Теперь этот момент настал.
— Ты пойдешь в корпуса. Обойдешь кругом, чтобы Бланес тебя не увидел, и убьешь Бланеса и Картера прямо сейчас. Потом подождем, пока двое других получат то, что ищут, а когда они закончат, ты убьешь Лоперу на глазах барышни. Я хочу, чтобы она это видела. А ее закроешь в одной из комнат, и мы ее допросим. Нам нужно получить отчет. До приезда комиссии у нас с тобой будет целый день, чтобы заставить ее заговорить… Мы славно повеселимся. Завтра утром здесь не должно быть ни одного живого ученого…
Пока Юргенс медленно удалялся, чтобы выполнить приказ, Гаррисон набрал в грудь воздуха и посмотрел на море, на расходящиеся облака, на солнце, которое пробивалось сквозь них тонкими лучами. Впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым.
Рядом с Юргенсом он не боялся даже Зигзага.
Боже мой, что мы наделали!
Роберт А. Льюис, второй пилот самолета «Энола Гей», сбросившего бомбу на Хиросиму
160 секунд
Он лежал на спине. Время от времени открывал глаза и смотрел, как за грязным окошком становится все светлее; шелест дождя слабел. По его расчетам, должно было быть около десяти утра, но точно знать время он не мог, потому что в его часах с компьютером не было батарейки — накануне ночью он вытащил ее, поверив тому ученому, который утверждал, что таким образом они смогут избежать нового нападения.
Бедный идиот.
Его заперли в одной из комнат третьего корпуса под охраной одного солдата — краешек каски виднелся в окошко двери. Чувствовал он себя сносно, принимая во внимание все обстоятельства, связанные с теплым «приветствием», полученным во время ареста (из носа и рта шла кровь). Двое молодых солдат, растерявшихся больше, чем он, задержали его в кинозале под дикие крики ученых. Ясно, что он сразу сдался.
Теперь Пол Картер раздумывал над своим будущим.
Особых иллюзий по этому поводу он не питал — он знал, что рано или поздно Гаррисон прикончит его. Если повезет. Если нет, то его убьет Зигзаг. Вопрос не в том, что произойдет, а в том, как и когда.
Он попытался придумать какой-нибудь план действий, потому что хоть и был готов принять смерть, которую уготовит ему Гаррисон, в случае с Зигзагом дело обстояло иначе.
Ему казалось, что за всю свою долгую жизнь он уже видел все, что одно человеческое существо способно сделать с другим, и он знал, что вариантов гораздо больше, чем можно было бы предположить. Однако Зигзаг выходил за рамки всего им виденного.
Он не солгал Гаррисону в ответ на его вопрос — он действительно не знал большую часть вещей, связанных с Зигзагом. Как ни старался он слушать объяснения Бланеса, раздвоения и энергия казались ему не менее непостижимыми, чем эсперанто; только ученым было под силу понять, что они сами создали. Не солгал он, и когда сказал, что предал «Игл Груп» из страха — если кто-то думал, что таким людям, как он, чувство страха чуждо, он глубоко ошибался.
И с тех пор, как он вошел в кинозал через всего каких-то пять минут после того, как оттуда вышел (в поисках этого идиота-падре) и увидел то, что там было, этот страх переродился в неподдающуюся никакому контролю панику.
Называй как хочешь: хоть паникой, хоть Воздействием, хоть стрёмом.
При свете спичек, которые умыкнул у него падре, он разглядел все: разломанные стулья и экран; кровь на стенах и на полу, как после взрыва; лицо, или полчерепа, или что это было — валялось у его ног, как маска; повсюду вокруг — куски тела… Он знал, что это не было делом рук сумасшедшего или результатом совершившегося пять минут назад преступления — это были следы медленной, методичной работы существа, выходившего за пределы рационального. Он был склонен поверить в демонов.
Ко всему прочему, ученые с их сложными теориями утверждали, что этот демон мог возникнуть из него самого. Это вселяло в него страх уже не только за свою жизнь, но и за жизнь Камарии и Саиды, его жены и дочери. Кто знает, что может с ними случиться, если он выживет?
Лучше всего как можно скорее умереть. Или попробовать бежать. Удрать от Зигзага и от Гаррисона, если только возможно удрать от обоих и если — при мысли об этом у него кровь стыла в жилах — это разные источники опасности.
Потому что он был все больше уверен в том, что Гаррисон спятил.
И с ума его свел Зигзаг.
104 секунды
Его что-то тревожило, но причину этого беспокойства он толком определить не мог.
Дождь перестал, и солнечный свет расцвечивал день, проглядывая между слоями туч и, как всегда, начиная с моря. Свету нравилось море. Бланесу нравилось и то, и другое. Это поразительное зрелище, этот мир волн и частиц, образующих звуки и цвета, живых существ и предметы, вдруг представал перед его усталыми глазами, как бы говоря: «Смотри на меня, Давид Бланес. Смотри, как прост мой секрет».
Нет, он был не прост, и Бланес это знал. Это была глубокая и сложная тайна, разгадка которой, пожалуй, превосходила возможности понимания человеческого разума. Этот секрет включал в себя все: от самого большого до самого малого и незаметного — и Орион, и черные дыры, и квазары, и в то же время микромир атомов, субатомные струны и (почему бы и нет?) причину, по которой умер его младший брат, его учитель Альберт Гроссманн и его друзья Зильберг, Крейг, Жаклин, Серджио и столько других людей. Ничто нельзя исключить из разгадки: если физика призвана познавать всю действительность (а он считал, что это так), такие вещи, как Зигзаг, смерть его брата и последние минуты жизни Гроссманна, Райнхарда и Жаклин тоже должны были быть частью вопроса в той Великой Загадке, которую пытаются разгадать люди от Демокрита до Эйнштейна.
