— И пробовали ли они сами провести подобный эксперимент? — договорил за него крестный.
— Очень сомнительно. Для управления источником света им потребовалось бы дополнительное оснащение. Однако гравировка на стекле просто поразительна. «Меланхолия I» Дюрера посвящена сатурническим магическим опытам, а «Меланхолия II», вероятнее всего, изображает святого Джерома, покровителя алхимиков. До сих пор не утихают слухи, что существовала и третья гравюра, но она утрачена. На нашей стеклянной пластинке проставлена только римская цифра III. Но что, если она создана рукой Дюрера? Тогда вот вам и недостающая часть всей головоломки! Умение вызвать ангела на любом из трех уровней инициации является наилучшим свидетельством высочайшего мастерства и учености, а Дюрер, без сомнения, был приверженцем герметической философии. Словом, вам решать, подлинник это или подделка.
Люси в душе чувствовала себя обманутым ребенком. Чтобы сохранить естественность ее реакции, Алекс в тот день не предупредил ее заранее о том, что должно произойти в «Белом олене», а только попросил быть готовой ко всему. Да и в своих последующих объяснениях он явно многое намеренно упускал. Люси была убеждена, что игра еще не кончена.
— То есть в ту ночь не было ничего этакого, если не считать появления ангела?
Алекс кивнул.
— Значит, по-твоему, доктор Ди никогда не вызывал ангелов? И знал, что это просто фокус?
— Я смотрю на это иначе, Люси. Язычникам, проходящим обряд посвящения, была обещана «эпоптея» — способность узреть богов во время инициации. Они действительно обретали такую способность, но сообщал им ее, как описано в многочисленных романах, искусный маг, он же гипнотизер. Ди тоже славился подобными умениями. И Просперо прибегает к тому же средству, чтобы благословить союз Миранды и Фердинанда. Ди назвал бы это «алхимической свадьбой».
— Иными словами, он мошенничал, — перебила его Люси.
— Я бы не сказал. Наука для Ди являлась магическим средством или даже частью самой магии. Искусство творить чудеса при помощи математики доказывало богоподобность человека и его потенциальное превосходство над ангелами — то, что Пико принимал за абсолютную истину и что очень близко взглядам нашего Амаля. В рукотворных чудесах тогда видели отражение божественной реальности. Даже Шекспир называл своих персонажей «призраками» — тенями изображаемых ими людей.
— И все же, Алекс, есть люди, которые видят ангелов, точно так же как есть и те, кто встречается с привидениями, и те, кто постигает Бога, не нуждаясь ни в каких логических обоснованиях. Это вера — нечто таящееся в самой тьме, недоступное для просвещенного ума. Наверное, это сродни пониманию музыки. Об этом же говорит Шартрский собор: тьма таинственна, как и свет, как бесконечность, открытая Бруно. Она кристаллизуется в нас в ответ на наше стремление постичь неуловимое.
Внимательно слушавший ее Амаль одобрительно положил руку на плечо Люси:
— Вы правы, Люси, или, по крайней мере, высказываете и мое мнение. Элиот[146] считал, что мы должны проявить терпение и тогда на нас снизойдет бесконечная божественная тьма. Сквозь закопченное стекло мы видим свет самых дивных оттенков; его тончайшие нюансы подобны переливам мелодии. Кому дано видеть его, или слышать, или ощущать, тот видит, слышит и ощущает; через свой отклик мы поднимаем душу до божественных высот.
— Похоже на правду, — согласился с ним Алекс. — Если ваш уровень эрудиции позволяет видеть ангелов, духов или богов, то вы все это, несомненно, увидите. Если же они не являются частью вашего мышления, то, соответственно, вы их не увидите. Есть люди, которые могут инициировать их появление, воплощать их в реальность. Другие — например, моя мама — воспринимают так называемые «теллурические потоки», которые текут под нашими ногами. Ты схожа с ней в этом, Люси, — ты ощущаешь мелодию их журчания и воочию видишь исходящее от них сияние. В конце концов, кто может решить раз и навсегда, какое из этих типов восприятия верное, а какое — только иллюзия?
Люси поцеловала его за эти слова. Они оба видели мир немного различно, но не оспаривали восприятие другого. Люси ничуть не сомневалась в своем новом, необычайно отчетливом видении мира, пришедшем к ней после болезни, а поскольку никто и не думал укорять ее за это, она не чувствовала потребности насаждать его другим, не собиралась навязывать Алексу мистические подробности пережитых событий. Двадцать третьего апреля, в день Шекспира и святого Георгия, тридцать четвертый градус зодиака позволил ей заглянуть в зазор между мирами, породив видение, свидетелями которого они с Тамплем и оказались. Последний поплатился за это остатками здоровья. Она не смогла бы описать свои наблюдения Алексу во всей полноте: и преследующий ее повсюду аромат роз, и повторяющиеся время от времени вспышки света, которые другой на ее месте принял бы за ангельские образы. Алекс слишком ценил ее интеллект, чтобы препятствовать множественным проявлениям ее индивидуальности, и никогда бы не отказался выслушать ее. Великодушие разума не позволило бы ему ограничивать ее перспективы. Все эти качества в глазах Люси придавали Алексу ту моральную силу, какой она до сих пор не встречала ни в одном мужчине.
Пока Макс с дедушкой упаковывали оборудование, а прочие гости осматривали собор снаружи, Алекс с Люси снова побродили по лабиринту, который они вчера прошли вместе. Затем крестный Алекса и монсеньор Шартра поделились с ними своими воззрениями на некоторые спорные вопросы, связанные с собором. Оказалось, что в Лукке точно такой же лабиринт выгравирован на одной из колонн, а под ним есть надпись на латыни: «Этот лабиринт создан критянином Дедалом. Никто не нашел выхода из него, кроме Тесея — благодаря нити Ариадны».
Монсеньор признался, что здешний лабиринт он понимает как метафору борьбы человеческой души с обитающими в ней демонами на извилистых жизненных тропах. Эта борьба началась еще во времена Адама и Евы и наглядно представлена на одном из окон-розеток собора. Триумф Тесея, и святого Георгия, и Христа в пустыне знаменует обретение душой возможности снова попасть в Рай. Ариадна с нитью — это Божье милосердие, путь искупления. «И на этот раз не обошлось без женщины», — подумала Люси.
В сознании Алекса эти идеи были связаны с выходом Люси из ее личного лабиринта и обретением новых сил для поиска своего личного рая; они подсказали ему, как ей удалось стать для него путеводной нитью и пробудить от затянувшейся зимней спячки. Вчера Люси нашла способ убедить его, что лабиринт обладает способностью порождать алхимию: исцелять душу, катализировать изменения чувственного и интеллектуального восприятия — если ты готов к этому. Все это она ощутила на себе и надеялась, что и Уилл тоже. Люси предположила, что белые розы, подаренные им Шан, — своеобразная дань зарождающейся в ней женской силе, которую она пока в себе не осознала, — и вместе с тем способ выражения Уиллом безоговорочной, хоть и лишенной страсти любви к Шан. В один прекрасный день Шан откроет лучшее в себе — она уже на пути к совершенству.
Лабиринт явился для Алекса олицетворением общей составляющей всех верований. Сегодня видеть его мешали вновь расставленные скамьи, но вчерашний день подарил несказанное удовольствие, когда, словно отыскивая математическую задачу, заложенную в огромном сооружении, Алекс бродил по извилистым дорожкам рука об руку с любимой и подсчитывал каждый поворот к центру. Алекс заранее знал, сколько их будет: тридцать четыре раза тропа приводила их к сердцу лабиринта и столько же раз уводила обратно к периферии. Шартрский собор был непостижимой точкой на осях солнца, луны и всего мира, местом преодоления времени и пространства, воротами познания другого мира — если верить в это.
Обнимая Люси за талию, Алекс вместе с ней рассматривал цветных ангелов, взирающих на них с красочного окна-розетки с изображением Страшного суда. Привычный запах ее духов вызвал у него улыбку. Неожиданно до их слуха донесся знакомый голос с американским акцентом: кузен Алекса что-то горячо доказывал Генри, Максу и Шан, руку которой он не выпускал. Оказывается, вся компания внимательно разглядывала ту же библейскую сцену.
— Все их воззрения служат только их собственным интересам. Доктрина Вознесения притязает на постоянство трактовки пророчеств Ветхого Завета в крайне негативном, шовинистском, апокалиптическом ключе. Уолтерс и иже с ним отодвигают на второй план христианскую идею всеобщего милосердия и справедливости. Но, как уже высказался Саймон, в моей стране у них находится предостаточно благодарных слушателей в верхах общества, и среди них — президент, принимающий на веру многие из их положений. Мы должны найти способ обуздать этих людей, ограничить их влияние, иначе их воздействие на будущее христианства может оказаться весьма разрушительным, более того, может свести на нет усилия по достижению мирового религиозного консенсуса.
