в труп Тристана. Если сейчас он обратится в Блуждающего, тогда всё, мы все приговорены. Это конец.
…Не успела я додумать мысль о конце, как вдруг повторно резко подпрыгнула на месте от очередного страшного звука, заставившего волосы на моей голове встать дыбом.
В входную дверь нашего номера что-то ударилось. Трижды. Это был… Это был очётливый стук чьих-то костяшек о дверь, ненадёжно отделяющую нас от внешнего мира.
Я не открывала дверь. Естественно я не открывала её! Но тот, кто находился по ту сторону, не переставал её царапать. Так может вести себя либо не отдающий отчёта своим действиям, либо наоборот предельно чётко отдающий отчёт своим действиям человек. Так что в сложившейся ситуации лишь одно было ясно как день – незваным гостем определённо точно был человек. Минимум один… В количестве я не была уверена тоже.
Возня у двери продолжалась целых пять минут. Когда же я решила, что он ушёл, за секунду до облегчённого выдоха, так и не вырвавшегося из моих сжатых лёгких, я услышала ещё более страшный звук – кто-то вставил ключ в дверной замок.
В десятый раз за прошедшие пять минут страха я вскинула пистолет, выставив его прямо перед своей грудью, держась за него двумя трясущимися руками, словно за последнюю спасительную соломинку.
Дверь медленно начала открываться. Так медленно, что, кажется, тот, кто её открывал, надеялся, что к моменту её открытия я просто свалюсь замертво от разрыва сердца…
Наконец дверь остановилась в полуоткрытом состоянии… В комнату начал кто-то медленно проникать. Сначала я увидела руку… Суховатая и покрытая вздувшимися венами, она вцепилась в край двери… Затем я увидела всклокоченные волосы… Затем глаз, обрамлённый сетью глубоких морщин…
– Закройте дверь, – через сжатые до боли зубы прошипела я.
Я стояла у изножья кровати, в которой лежал труп Тристана. Слева от меня была закрыта дверь, за которой спали Спиро с Клэр. Это безумие, но обращаясь к незваному гостю я шептала, сама не зная, кого именно боюсь разбудить: детей или труп Тристана.
– Пожалуйста, опустите Ваше оружие, – в ответ мне вдруг раздался приглушённый старческий голос. В следующую секунду незваный гость полностью проник в комнату. – Я здесь не для вреда. Мне просто нужно с Вами поговорить.
Передо мной стоял старый, совершенно седой еврей лет примерно шестидесяти пяти – семидесяти с причёской а-ля Эйнштейн. Он выглядел душкой, этаким миловидным одуванчиком, и потому казался мне ещё более опасным.
– Зачем Вам со мной говорить? – вместо “уходите прочь” вдруг произнесла я.
– Потому что это последняя ночь моей жизни.
– Вы заражены! – мгновенно попыталась сделать шаг назад я, но врезалась пятками в деревянное изножье кровати.
– Что Вы, нет! – замахал руками старик и сделал то, что не должен был бы делать человек, находящийся на мушке вооружённого собеседника – он повернулся ко мне спиной. Сначала я не поняла, зачем он так поступил, из-за чего напряглась ещё больше, хотя до сих пор мне казалось, что больше просто невозможно, как вдруг он просто аккуратно закрыл за собой входную дверь. Этот поступок мог означать только одно – он намеревался остаться. Даже несмотря на то, что факт моего протеста относительно его присутствия здесь был максимально очевиден. Меня это привело в настоящий ужас. Кажется, на какой-то короткий промежуток времени я даже потеряла дар речи. Мои руки затряслись ещё сильнее.
– Я не заражён, уверяю Вас, – обернувшись и настораживающе засунув одну руку в карман своего кардигана, продолжил невозмутимым тоном говорить незнакомец. – Я просто хочу умереть на рассвете грядущего дня.
Мои руки, сжимающие пистолет, дрожали как при землетрясении. Я даже не верила в это. Мысленно я говорила себе: “Да ладно тебе, притворщица, ты уже убивала людей!”, – но всё равно ничего не могла с собой поделать. Кажется, я отчаянно не хотела стрелять в живого человека. И понимала, что, скорее всего, это неизбежно. Снова. Снова эта треклятая неизбежность…
– Простите, что я врываюсь к Вам, – старик осторожно держался у двери, не делая ни шага по направлению в мою сторону. – Я пытался до Вас достучаться, хотя, конечно, догадывался, что Вы мне не откроете… А ключ я раздобыл на ресепшене, – он вытащил из кармана своего кардигана ключ с большим плоским брелком в виде квадрата и сразу же вернул его обратно в карман.
– Что Вам надо? – я не знала, что в подобной ситуации можно сказать ещё, ведь на просьбу уйти этот странный человек точно не отреагировал бы, раз уж он решился остаться здесь даже под прицелом огнестрельного оружия.
– Поймите меня правильно – я не хочу умереть просто так. Я хотел бы сделать хоть что-то. В последний раз. В своей жизни я совершил много полезного, так что бесполезным моё существование я не считаю, что уже можно счесть положительным итогом моей жизни. Однако, возможно, я ещё что-то могу. Поэтому, мисс, я хочу задать Вам Ваш же вопрос: что Вам надо? Подумайте хорошенько, ведь в наши дни любая мелочь, даже самая незначительная, может решить всё.
– Мне ничего не нужно от Вас, – продолжала говорить сквозь зубы я. – Уходите… – хотела бы я сказать “убирайтесь”, но я боялась вызвать в незнакомце резко негативные эмоции вроде гнева, боялась раздраконить того, кто не страшился стоять под прицелом заряженного пистолета.
– Вы меня боитесь. Не стоит. Потому как страх – самая страшная топь.
– Самая страшная топь – это безнадёжность, – не отдавая себе отчёта в том, что начинаю вступать со странным человеком в диалог, отозвалась я.
Старик замер. На его лице отобразилось отстранение.
– Вы правы, – вдруг, спустя несколько секунд тягостного молчания, произнёс он. – Как же Вы правы… А ведь Вы моложе меня, – глаза старика пронзили меня взглядом переполненным печали. Казалось, что его голубые глаза, в эти тяжёлые для нас обоих секунды, отражали в себе всю боль человечества, которая никак не могла из этих зеркал небесного цвета выплеснуться наружу, на землю – этот человек, почему-то, не мог плакать. Я поняла это. Почуяла, как птицы чуют губительную засуху. И в моей голове пронеслась отрезвляющая, ясная, страшная мысль: “Этот человек и вправду завтра будет мёртв”.
Не опуская своего пистолета, я предложила ему сесть на одно из двух кресел, стоящих рядом с журнальным столиком по правую руку от него, совсем рядом с выходом и достаточно далеко от нас (меня и Тристана). Потому что понимала, что он никуда не уйдёт.
Старый еврей принял моё предложение, ознаменовывающее осознание мной безысходности моего положения.
