— Да, я помню. Какая-то учительница сказала, что боялась ее, когда она училась в средней школе.
— Биргитта Миоос.
— Да, точно.
— Есть довольно много подробностей о том времени, когда Лисбет лежала в детской психиатрической больнице, плюс уйма деталей о приемных семьях, в которых она жила, когда была подростком, о драке в Старом городе и прочее.
— Да. И в чем же соль?
— Ее забрали в психиатрическую больницу незадолго до того, как ей исполнилось тринадцать лет.
— Да.
— Но там ни слова не сказано о том, почему ее отправили в лечебницу.
Микаэль помолчал.
— Ты думаешь, что…
— Я думаю, что если двенадцатилетнюю девочку направляют в психиатрическую лечебницу, то для этого должен иметься весомый повод, нечто важное, случившееся перед этим. А в ее случае должно было произойти какое-то заметное событие в биографии, что-то совсем из ряда вон выходящее. А между тем никакого объяснения нет.
Микаэль нахмурился.
— Малин, мне известно из надежного источника, что существует полицейское расследование по делу Лисбет Саландер, датированное февралем девяносто первого года, когда ей было двенадцать лет. В журнале такая запись отсутствует. Я как раз хотел просить тебя поискать это дело.
— Если велось следствие, то о нем, конечно, должна иметься запись в журнале. Ее отсутствие незаконно. Ты действительно обнаружил такой факт?
— Нет, но мой источник говорит, что оно не отмечено в журнале.
Малин помолчала секунду:
— А насколько можно положиться на твой источник?
— На него можно положиться вполне.
Малин еще немного помолчала. Вывод пришел им в голову одновременно.
— Служба безопасности, — сказала Малин.
— Бьёрк, — добавил Микаэль.
Вторник, 5 апреля
Пер-Оке Сандстрём, сорокасемилетний независимый журналист, вернулся к себе домой в Сольну вскоре после полуночи. Он был немножко под хмельком, поскольку пытался алкоголем приглушить панику, затаившуюся где-то в животе. Весь день он провел в бездействии, томясь от страха.
Минуло уже почти две недели с тех пор, как в Энскеде был застрелен Даг Свенссон. В тот вечер услышанная по телевизору новость ошарашила Сандстрёма. Он даже ощутил прилив облегчения и надежды: Свенссон мертв и тем самым, возможно, будет покончено с книгой о трафике секс-услуг, в которой он собирался разоблачить Сандстрёма. Вот черт! Из-за одной лишней шлюхи и так влипнуть!
Он ненавидел Дага Свенссона. Он упрашивал его и умолял, буквально ползал на коленях перед этой сволочью!
В день после убийства Сандстрём, охваченный эйфорией, не мог связно мыслить. И только на следующий день он по-настоящему задумался. Раз Даг Свенссон работал над книгой, в которой он собирался выставить его на всеобщее обозрение в качестве насильника с педофильскими наклонностями, то можно было с достаточной степенью вероятности предположить, что полиция докопается до его шалостей. Господи! Его же могут заподозрить в убийстве!
Его панический страх несколько поутих, когда во всех газетах на первой странице появилась фотография Лисбет Саландер. Кто, черт возьми, такая эта Лисбет Саландер? Он ничего о ней не слышал. Но полиция явно считала ее главной подозреваемой, и, согласно публичному заявлению одного прокурора, дело уже шло к раскрытию убийства. Возможно, интерес к его персоне не успеет возникнуть. Однако он по собственному опыту знал, как журналисты порой придерживают некоторые материалы и записи. «Миллениум». Паршивый, грязный журналишко с незаслуженно хорошей репутацией! На самом деле он такой же, как все остальные. Роют землю, поднимают крик и причиняют вред людям.
Он не знал, в какой стадии находится работа над книгой, не знал, что им известно, и ему некого было спросить. Он чувствовал себя словно в каком-то вакууме.
Всю последующую неделю он то и дело переходил от паники к эйфории. Полиция его не искала. Может быть (везет же иногда дуракам), он выйдет сухим из воды. А если не повезет, то его жизнь кончена.
Он вставил ключ в замок и повернул. Отворив дверь, он внезапно услышал у себя за спиной шипение и ощутил парализующую боль в пояснице.
Гуннар Бьёрк никак не мог уснуть и сидел на кухне в пижаме и халате, размышляя в темноте над своей дилеммой. За всю свою многолетнюю карьеру он еще ни разу не попадал в такую неприятную ситуацию. Вдруг зазвонил телефон.
Сперва он не хотел отвечать. Взглянув на часы, он увидел, что шел уже первый час, но телефон продолжал звонить, и после десятого звонка он не удержался. А вдруг это что-то важное!
— Говорит Микаэль Блумквист, — послышалось в трубке.
Вот черт, только этого не хватало!
— Уже первый час ночи. Я спал.
— Извиняюсь. Но я подумал, что вам будет интересно узнать то, что я вам скажу.
— Что вам надо?
— Завтра в десять часов я устраиваю пресс-конференцию по поводу убийства Дага Свенссона и Миа Бергман.
Гуннар Бьёрк с трудом проглотил застрявший в горле комок.
— Я собираюсь рассказать о деталях неоконченной книги Дага Свенссона о секс-мафии. Единственным клиентом проституток, которого я собираюсь назвать по имени, будете вы.
— Вы обещали, что дадите мне время…
Услышав панический страх в своем голосе, он замолчал.
— Прошло уже несколько дней. Вы обещали позвонить мне после выходных. Завтра — вторник. Либо вы будете говорить, либо завтра я провожу пресс-конференцию.
— Если вы устроите пресс-конференцию, то никогда ничего не услышите о Зале.
— Возможно. Но тогда это будет уже не моя проблема. Тогда вам придется объясняться не со мной, а с официальными следователями. И разумеется, со всеми СМИ Швеции в придачу.
Дальнейшие переговоры были напрасны.
Бьёрк согласился на встречу с Микаэлем Блумквистом, но сумел отсрочить ее до четверга. Еще одна короткая передышка. Но он был подготовлен.
Теперь либо пан, либо пропал!
Сандстрём не знал, сколько времени он пробыл без сознания, но, придя в себя, понял, что лежит на полу своей гостиной. У него болело все тело, и он не мог пошевельнуться. До него не сразу дошло, что руки у него связаны за спиной чем-то похожим на изоляционную ленту и ноги тоже связаны. Широким куском той же изоляционной ленты у него был заклеен рот. В квартире был зажжен свет, жалюзи опущены. Он не мог понять, что происходит.
Потом он расслышал какие-то звуки, доносившиеся из его кабинета. Он затих и прислушался: слышно было, как там кто-то выдвигает и задвигает ящики. Грабители? Он различил шуршание бумаги: кто-то рылся в его ящиках.
Прошла целая вечность, прежде чем сзади послышались шаги. Он попытался повернуть голову, но никого не разглядел.
Он старался сохранить спокойствие, но внезапно через его голову скользнула веревочная петля. На шее затянулась удавка. От испуга у него чуть было не опорожнился кишечник. Взглянув вверх, он увидел, что веревка тянется к блоку, прикрепленному к крюку, на котором раньше висел комнатный светильник. Тут его враг подошел к нему с другой стороны и очутился в поле зрения. Первой показалась пара маленьких черных сапожек.
Он не знал, что ожидал увидеть, однако, подняв глаза, испытал сильнейшее потрясение. В первый момент он не узнал сумасшедшую психопатку, чья фотография с самой Пасхи красовалась во всех киосках Пресс-бюро. Сейчас у нее была короткая стрижка, и она не походила на свою фотографию в газетах. Она была во всем черном — в черных джинсах, черной расстегнутой короткой хлопчатобумажной курточке, черной майке и черных перчатках.
Но больше всего его напугало ее лицо. Она была загримирована: на губах черная помада, черная обводка вокруг глаз и наводящие жуть резкие черно-зеленые тени, а остальное лицо вымазано белилами. От левого виска до правой стороны подбородка шла через все лицо широкая полоса красного цвета.
Получалась какая-то гротескная маска, и вид у нее был совершенно безумный.
Его мозг не соглашался принять это зрелище. Оно казалось нереальным.
Лисбет Саландер взялась за конец веревки и потянула. Он почувствовал, как веревка сжала ему горло, и в течение нескольких секунд не мог продохнуть, сучил ногами, стараясь опереться ступнями о пол. Благодаря блоку и талям ей не потребовалось почти никаких усилий для того, чтобы поднять его на ноги. Когда он встал перед ней во весь рост, она перестала тянуть и намотала конец веревки вокруг трубы отопления, закрепив его затем морским узлом.
Сделав это, она исчезла из его поля зрения и оставила его одного более чем на пятнадцать минут. Вернувшись, она взяла стул и уселась напротив. Он старался не смотреть на ее размалеванное лицо, но не мог отвести глаза. На стол она положила пистолет. Его пистолет. Она нашла его в гардеробе в коробке из-под башмаков. «Кольт-1911 Гавернмент» — он хранил это не совсем законное оружие уже несколько лет, купив по случаю у одного знакомого, но ни разу не сделав даже пробного выстрела. Она вынула магазин и прямо у него на глазах вставила патроны, потом загнала магазин в рукоятку и отправила в ствол пулю. Пер-Оке Сандстрём едва не лишился чувств, но заставил себя посмотреть ей в глаза.
