Он горько улыбнулся:
— Не знаю, будет ли пересмотрен мой приговор и буду ли я публично реабилитирован. Боюсь, что мне не под силу привести в движение такой судебный аппарат. В любом случае было решено немедленно выпустить меня на свободу. Учли и состояние моего здоровья.
Малез нахмурился. Он не любил покорных людей.
— Вы больны?
— Да.
— Что с вами?
— Не знаю.
Схватив носовой платок, юноша попытался подавить поднимающийся в груди хрип.
— Вы кашляете?
— Немного.
— Дайте мне вашу руку. У вас есть температура?
— Думаю, да. В определенное время.
— Что у вас болит?
— Непреодолимая усталость. Головокружения, помрачения…
— Есть аппетит?
— Нет.
— Спите хорошо?
— Плохо. Я… я думаю, что там простудился. Несколько дней так кашлял, что у меня грудь выворачивало.
— Были у врача?
— Нет.
— Почему?
Леопольд Траше понизил голос, словно от смущения:
— Я не жаловался, никому ничего не говорил…
— Почему?
Комиссар никогда не уставал повторять один и тот же вопрос.
Ответ был неожиданно простым:
— Хотел умереть…
— А теперь?
— Я боюсь… я хочу жить!
— Как вышло, что мать не предупредили о вашем освобождении?
— Я возражал…
— Почему я нашел вас здесь, а не у нее в объятиях? Юноша промолчал.
— Похоже, вы скрываетесь?
— Да! — яростно выкрикнул Леопольд. — Не нужно, чтобы она меня видела! Пока еще рано. Не в моем нынешнем состоянии!
— Зачем, в таком случае, вы укрылись именно в этой деревне?
— А куда, скажите, мне было деться? Я нигде никого не знаю. А здесь, я знал, меня приютят, обо мне, в случае нужды, позаботятся…
— Вы долго работали на этой ферме?
— Больше года.
— И вами были довольны?
— Думаю, да.
Малез злился. Сам не зная точно, почему. Но злился.
— За какое число была газета, которую вы купили?
— Подождите… Я купил ее по выходе из тюрьмы… За 21-е.
— Но вас выпустили 20-го?
— Кажется, да… Да.
По мере того, как допрос продолжался, волнение юноши явно возрастало.
— Когда вы добрались сюда? В течение дня? Вечером?
— К вечеру.
— Каким поездом?
— Я не ехал поездом. Добрался попутным грузовиком, сидел рядом с водителем. Я… я небогат.
— В котором часу вы приехали?
На этот раз молодой человек возмутился:
— Почему вы мне устраиваете этот допрос?
На его щеках вспыхнули два красных пятна:
— Случайно, не подозревают ли меня снова в преступлении, совершенном кем-то другим?
Малез прикусил губу.
— Отвечайте! — резко продолжал он. — Это в ваших интересах.
— Ну что же, насколько могу припомнить, было около девяти часов, может, девять тридцать…
— И вы сразу же легли?
— Нет. Г-н Фализ заставил меня поесть, ему также хотелось услышать подробности моего заключения, моего освобождения… Затем вернулась Жанин…
— Жанин?
— Его дочь.
— Так что, когда вы легли, было уже?..
— Десять тридцать, может быть, одиннадцать.
— Конечно, вы сразу же уснули?
— Нет. Я был слишком возбужден, слишком устал! Около полуночи Жанин услышала, как я кашляю, и принесла мне чашку горячего молока и таблетку. Вскоре я, должно быть, и заснул.
— А! — произнес Малез, с трудом скрывая свое разочарование. — Послушайте, буду с вами откровенен… В тюрьме вы должны были слышать о кончине Жильбера Лекопта через несколько часов после вашего ареста?
Молодой человек знаком подтвердил.
— Так вот, Жильбер умер не своей смертью! Его убили!
— Убили! — пролепетал мертвенно-бледный Леопольд.
Капельки пота покрыли его лоб. Он машинально вытер влажные руки о постельную простыню:
— Кто? Как?
— Вот этого-то я еще и не знаю! — неохотно признался комиссар.
Он не отводил глаз от собеседника:
— На след меня навело похищение манекена, манекена, который — вы припоминаете? — был сделан по образу и подобию умершего. В результате стечения обстоятельств, которые остаются невыясненными, его приобрел и выставил в витрине своей лавки г-н Деван, торговец-портной со Станционной улицы. Однажды вечером — послушайте, как раз в вечер вашего возвращения в деревню! — кто-то завладел им, изуродовал ударами ножа, а затем отправился к железной дороге, где и оставил, причем таким образом, что его обязательно переехал бы утренний поезд. А я как раз находился в том поезде! Это побудило меня сойти и остаться здесь…
— А! — произнес Леопольд с пустым взглядом.
— Вы не видите связи?
— Признаюсь…
— Никогда не признавайтесь! — оборвал комиссар, резко поднявшись и зашагав по комнате. — Нужно срочно оповестить мать о вашем освобождении! — вдруг продолжил он. — Если бы она раньше об этом услышала, то не попыталась бы меня отравить…
И, не оставив на этот раз своему собеседнику времени прийти в себя от изумления, он в нескольких словах изложил ему в хронологическом порядке события, в которые оказался замешан последние три дня.
— С трудом могу поверить, что мне не снится! — пробормотал Леопольд, когда Малез закончил свой рассказ. — И, очевидно, вы заподозрили меня?
— Меньше всего на свете! — лицемерно возразил комиссар. — Но согласитесь, что ваше поведение следовало прояснить.
Казалось, Леопольд сгорает от желания задать какой-то вопрос. Покраснев, словно девочка, он наконец решился:
— Если я правильно вас понял, вы несколько раз по долгу службы побывали в доме на Церковной площади?
— Трижды.
— Вы видели мою мать… Кого еще? Лауру?
— Мадемуазель Лауру, мадемуазель Ирэн, всю семью!
— Она… Она все так же…
В юноше происходила тяжелая внутренняя борьба. Наконец он выговорил:
— …красива?
— Вы о ком? — жестко переспросил Малез, хотя отлично все понял.
— О мадемуазель Лауре.
В дверь поскреблись.
— Не знаю. Вы сами увидите! — пробормотал комиссар, открывая дверь.
Это Жанин Фализ тревожилась за здоровье своего больного. Вероятно, и на лестничной площадке она находилась дольше, чем можно было подумать.
— Один вопрос! — сказал Малез уже на лестнице, когда девушка провожала его к выходу. — Действительно ли Леопольд Траше в день своего приезда лег спать около одиннадцати часов, а вы принесли ему в комнату чашку молока около полуночи?
Через секунду он, не оборачиваясь, уже шагал по дороге.
— Жильбера Лекопта убивают, когда он уже на дороге в тюрьму, — размышлял он. — Из моей комнаты в трактире я вижу убийцу — это был, несомненно, убийца, — идущего со второй жертвой на плече к железнодорожному полотну, когда он пьет чашку молока в постели… Манекен исчезает из дома Лекоптов, когда он находится от этого дома на расстоянии целой деревни… Не будем же больше об этом думать!
21. Траур Лауры
— Здравствуйте, Ирма! — воскликнул Малез еще на пороге, желая доказать служанке, что между ними все остается по-старому.
Но он не успел вымолвить и этих двух слов, как служанка убежала от двери, словно ей явился сам дьявол во плоти.
«Ну вот, — вздохнул про себя комиссар. «Теперь я ее пугаю!»
И, сам распахнув дверь, вошел в вестибюль с уверенностью человека, приносящего доброе известие, спокойно скинул плащ и повесил на вешалку, как будто был уверен, что одна из молодых женщин не преминет сейчас же выйти к нему навстречу.
Когда он обернулся, Лаура действительно выходила из нежилой комнаты.
— Здравствуйте, мадемуазель! Это снова я! — весело произнес он. — Не согласитесь ли вы уделить мне минутку для беседы?
Девушка наклонила голову и открыла дверь на веранду. В то же мгновение дремавшая у печи Маргарита прыжком выскочила из своей корзины и с яростным лаем бросилась на вновь прибывшего.
Наклонившись, Лаура схватила ее и вынесла в сад.
— Спасибо, — только и сказал Малез.
Сестра Эмиля, как он заметил, была одета в то же черное платье, что и накануне и позавчера, с той лишь разницей, что его больше не украшал белый воротничок.
