Они направились к выходу. Дюру украдкой подмигнул полицейским, и те не стали задерживать художника.
Раздался звонок, и публика устремилась в зрительный зал.
А Дюру уже сидел в кабинете Фара и говорил ему, потирая себе шею:
— Не я буду, если завтра сюда не притащится весь Париж. Этот болван дарит нам целое состояние. Это — какая-то ходячая реклама. Вы увидите, что я еще придумал. Газеты ни о чем больше не будут писать.
И он побежал в фойе к Марселю Всезнайке.
Тот сидел, как-то нахохлившись, и ковырял пальцем в носу.
— Вот что, мой мальчик, — сказал Дюру, облокачиваясь на стол и убедившись, что кругом никого нет. — Ты завтра же пойдешь в полпредство и тоже заявишь, что ты настоящий Митя. Русский язык ты вполне мог позабыть за эти годы...
— Никуда я не пойду.
— Как не пойдешь?
— Так. Очень просто... вы мне не сказали, что у этой Маруси есть живой брат... Свинья вы этакая.
— Что?..
— Свинья вы этакая.
Дюру даже вспотел весь от ярости.
— Ты что это?..
— Ничего... Я домой иду.
— Как домой?..
Администратор поглядел с секунду в глаза мальчику.
— Слушай, — сказал он, — я понимаю, в чем дело. Ты за это получишь тысячу франков.
Марсель встал.
— У вас щеки не чешутся? А то я и почесать могу.
— Да, ты...
— Успокойтесь... Подлости за деньги я делать не стану. Коли он настоящий брат, стало-быть, мне надо смываться.
— Две тысячи хочешь?
Мальчик свистнул.
— Я — рыцарь, — сказал он важно, — убирайтесь к чорту!
И с этими словами он направился к выходу...
— Не вздумайте поднанять другого, — прибавил он, обернувшись, — я всех ребят знаю... Буду у двери караулить...
— Пять тысяч франков, — прошептал Дюру, не замечая, что на него косятся удивленные распорядители.
Но Марсель опять только свистнул. Гордо вышел он из ярко освещенного подъезда «Геракла». Он поддержал честь парижского гамена.
XI. ТОРЖЕСТВО ХУДОЖНИКА АРМАНА
Газета «Маленький Парижанин» поместила на другой день такую заметку.
СКАНДАЛ В КИНЕМАТОГРАФЕ «ГЕРАКЛ».
Знаменитый «брат Маруси» оказался просто парижским гаменом по прозвищу Всезнайка.
Дирекция наняла его «для рекламы». Вот на какие шантажи пускается почтенный господин Фар для поправления своих дел. Вчера отыскался настоящий брат. Произошел большой скандал. Надо надеяться, что публика сумеет проучить господина Фара за его наглое издевательство и перестанет посещать его огромный, но, к слову сказать, довольно уродливый театр. Тем более, что в Париже имеется такой первоклассный кинотеатр, как, например, «Меркурий».
Очевидно, редакция «Маленького Парижанина» получила солидный куш от «Меркурия».
* * *
Карцев вошел в кабинет секретаря и сказал:
— Товарищ Демьянов, пришли те двое... Художник кипятится как паровоз какой-то...
— Я, вот, занят...
Дело в том, что у секретаря сидел приехавший из Москвы профессор истории искусств Николай Петрович Конусов. Он приехал в Париж для работы в музеях, ибо писал книгу о французской новейшей живописи.
— А в чем дело? — спросил он, — я ведь не тороплюсь. Принимайте, кого вам нужно.
— Хорошо... Вам, может-быть, даже будет интересно на них посмотреть... Дело очень странное: один мальчик...
Он не успел договорить. Дверь распахнулась, и художник, таща за руку Митю, влетел в кабинет.
— Здравствуйте, — закричал он, — ну, что? Поверили теперь?
— Поверил, — улыбнулся Демьянов.
— Но каковы негодяи!.. Все равно. Рано или поздно я растащу по кирпичикам их притон. Поступать так с людьми! Хамы! Мерзавцы!
— Мы имеем сообщить вам кое-что интересное. Дело в том, что мы писали в Москву по поводу этой всей истории, и оказалось, что, действительно, съемщик, производивший съемку в городе Алексеевске, познакомился там... товарищ Карцев, у вас письмо. С кем он познакомился?
— С какой-то Марьей Петровной, которая...
Митя так и подскочил.
— Марья Петровна. Это она... она... Меня зовут Дмитрий Петрович.
— А в чем дело? — спросил Конусов, видимо, очень заинтересованный.
— Да, вот, видите ли, этот мальчик пошел в кино на «Красного витязя». Эту фильму снимали в России совсем недавно. И вообразите, в одной из женщин на базаре он узнал свою сестру.
— Что вы говорите?
Демьянов рассказал все подробности. Рассказал, как «Геракл» обратил все это в рекламу для себя, как Демьянов и Карцев сначала сочли Армана и Митю за ловких мошенников, как после ответа из Москвы они изменили-было свое мнение, но потом, придя в «Геракл» и прочтя брошюру, снова разочаровались в лже-Мите.
Но теперь истина была с несомненностью установлена.
Художник был восхищен. Он вдруг встал и пожал всем руки.
— Так надо ему ехать в Россию, — заметил Конусов, кивая на Митю.
— Ну, а если ее там нет?
— Есть, есть! — крикнул Митя так убежденно, что все рассмеялись.
— Самое правильное было бы написать в Алексеевский исполком и послать карточку Маруси... городок маленький... Должны ответить: есть там такая или нет...
— Очень долго, — пробормотал Митя.
— Вот комик! Что ж, ты хочешь так прямо ехать? А на что ты поедешь?
При этих словах Митю словно обдало кипятком. В самом деле, на что он поедет?
Он покраснел, потом побледнел. Покраснел и художник.
— Ну, положим, мы тебе денег на дорогу наберем, — заметил Демьянов, улыбаясь, — разбогатеешь — вернешь. А все-таки ехать так сразу, неизвестно на что... А вдруг ее уж и нет в Алексеевске.
— Есть, есть! — закричал на этот раз художник.
Опять все рассмеялись.
— Ну, вы друг дружке подстать, — сказал Демьянов. — Нет, так действовать не годится. Запасайтесь терпением недельки на две. А мы сегодня же пошлем запрос...
Митя нехотя кивнул головой.
Ему уже ясно представлялось, как он мчится в поезде по полям и лесам, как на какой-то степной станции встречает его Маруся, и как они оба обнимаются и прыгают от радости.
Две недели. Да разве хватит у него на две недели терпения? И чем питаться эти две недели? Но об этом он не заговорил из самолюбия.
Художник вдруг стал как-то молчалив и мрачен.
Пока они шли домой, он не проронил ни слова, а дома также молча взялся за кисть и принялся писать новую картину. Он работал с каким-то злобным упоением, нахмурив брови, и, казалось, забыл все на свете.
Митя пошел бродить по улице, и ему удалось найти однодневный заработок по очистке одного торгового помещения. Надо было выгрести целую гору каких-то бумажных обрезков. За эту работу он получил 5 франков и на них купил хлеба и сосисок.
Когда он вернулся, было уже поздно. В комнате ничего нельзя было разглядеть, кроме оконного квадрата в потолке.
Митя ощупью зажег свечку и увидал художника, сидевшего перед почти оконченной картиной. Он сидя спал, а рядом валялась палитра и кисти. Митя поглядел на картину и вздрогнул.
Это была женская голова, очень похожая на Марусю, с такими большими и прекрасными глазами, что Митя не мог на них налюбоваться. Он положил на стол сосиски и хлеб и все смотрел, смотрел...
А художник Арман посвистывал носом, уткнувшись лбом в мольберт.
У Носовых случилось несчастье. Оля вдруг заболела. У нее сделался очень сильный жар, а все тело покрылось сыпью. Пришедший доктор определил скарлатину.
Олю тотчас же уложили в постель. Соседским детям строго-настрого запретили подходить к дому. Так как детей в доме больше не было, то доктор разрешил оставить Олю дома.
К взрослым скарлатина пристает редко. Но бывают и исключения из общего правила. И вот однажды вечером Марья Петровна почувствовала себя очень плохо, а к утру и она покрылась такой же сыпью, как и Оля. Пришлось их обеих отправить в больницу.
К счастью, в это время приехала из побывки мать Носова и его младшая сестра Даша, веселая, красивая девушка лет восемнадцати. Они помогали по хозяйству, да и Носову с ними было не так тоскливо сидеть дома. К жене и дочери его допускали только один раз в неделю.
Оля захворала сравнительно легко, но Марье Петровне было очень плохо. У взрослых скарлатина протекает труднее, чем у детей.
У нее плохо работало сердце, и доктор опасался за ее жизнь. Носова он предупреждал намеками о возможной опасности, но, видя, как тот при этом меняется в лице, всегда добавлял:
— Впрочем, болезнь — вещь капризная. Сегодня так, завтра иначе.
Ах, уж лучше было бы иначе.
Дмитрий Иванович совершенно утратил свою обычную веселость.
* * *
Было воскресенье.
Дмитрий Иванович, бабушка и Даша сидели в саду и пили чай со свежим вишневым вареньем. Однако они и не замечали, как вкусно это сочное сладкое варенье. Даша, смех которой обычно так и разносился кругом, теперь сидела печальная.
