Митю уже все знали в полпредстве.
— А, Марусин брат пришел!
Такими словами встречали его в канцелярии.
Но однажды утром, когда он явился, все почему-то встретили его молча и как-то даже смущенно.
На этот раз он пришел не один, а вместе с художником. Закончив одну картину, тот пока собирался с силами для другой и отдыхал. Дома сидеть ему было и жарко и скучно.
— Есть для тебя новости, — сказал Карцев, но как-то странно.
У Мити даже дух захватило.
Секретарь сидел на своем обычном месте. При виде Мити он словно смутился и взял со стола письмо.
— Читай-ка, — сказал он, — только, чур, помни, что ты должен держать себя в руках.
Буквы так и скакали у Мити перед глазами.
Однако, он собрался с силами и прочел:
«Подобная фотографии Мария Петровна в Алексеевске имеется, это — гражданка Носова. И брат у нее есть Дмитрий. Это подтверждается неоднократными ее заявлениями. А впрочем, ответственности на себя не беру, ибо сама она в настоящий момент абсолютно при смерти.
С комприветом предисполком СИМОЧКА».
Митя молча поглядел на секретаря. Сердце у него ходило ходуном.
— Что же, — сказал секретарь, — можешь, конечно, ехать... В конце концов, в Советском Союзе ты, пожалуй, скорее работу себе найдешь... И о здоровье твоей сестры мы телеграфный запрос послали... Ответа ждем с минуты на минуту. Деньги мы тебе на поездку дадим, заимообразно, ну а там....
В этот самый миг телеграфист принес целую пачку телеграмм. Каких-каких штемпелей тут не было! И Лондон, и Нью-Йорк, и Москва, и... Алексеевск.
Секретарь, слегка нахмурившись, взялся за телеграмму. Все бывшие в комнате затаили дыхание. Слышно было, как звенела муха, забившись в уголке окна.
Лицо Демьянова вдруг прояснилось.
— «Носова поправляется», — прочел он торжественно.
Митя вздрогнул, огляделся по сторонам и вдруг, не выдержав наплыва чувств, бросился обнимать художника.
Бедный Арман! Он ничего не понял из того, что говорилось, но теперь он отчетливо уяснил себе одно: Митя едет в Россию. И слезы навернулись у него на глазах. Жить одному в жалкой мансарде — грустная перспектива.
Через час оба выходили из полпредства.
Как ни радовался Митя, как он ни ликовал, а мысль расстаться с художником была и для него очень тягостна.
В дверях полпредства они столкнулись с Конусовым.
— А я-то вас ищу, — воскликнул тот, — ходил к вам, стучался — никого... У меня к вам есть серьезное дело, гражданин Арман.
Они вернулись в зал полпредства.
Художник, удивленный, смотрел на Николая Петровича. К нему, дело! Уже давно никому не было до него дела.
— Видите ли, — продолжал Конусов, — мне отпущены советским правительством деньги на покупку наиболее выдающихся произведений современной французской живописи. Я бы хотел спросить, не продадите ли вы мне те ваши две картины.
Художник молчал. Он видимо плохо соображал, в чем дело.
— Как продать?
— Ну, так, как обыкновенно продают.
— И вы заплатите мне за них деньги?
— Ну да же. Вот чудак! Сколько вы за них хотите?
Арман все молчал и бессмысленно хлопал глазами.
— Не знаю, — пробормотал он, наконец, — ничего не понимаю.
— Ну, хотите за одну пять тысяч, а за другую — три?
— Чего?
— Франков, конечно.
— Франков?!.
— За обе восемь тысяч, больше к сожалению...
Но Арман уже не слушал. Он вылетел на улицу, схватил за шиворот какого-то незнакомого толстого господина в цилиндре и, тряся его, орал во все горло:
— Слышишь, буржуа, за восемь тысяч франков купили большевики картины кисти Пьера Армана, те самые, которые ты забраковал по тупости и невежеству... Вот тебе!
И он поднес к носу удивленного и перепуганного прохожего неимоверной величины кулак.
Маруся медленно поправлялась. Постепенно силы начали к ней возвращаться. Однажды доктор и Носов с таинственным видом вошли в палату, где лежала (вернее, сидела) Маруся. Палата была на трех человек, но в это время Маруся находилась в ней одна. Шла уборка хлеба, и хворать должно-быть было некогда.
— Вот что, — сказал Носов, ласково посмотрев на Марусю, — угадай, от кого тебе поклон?
Маруся вдруг так вся и затрепетала.
— От Мити! — вскрикнула она, схватив мужа за руку.
Дверь в это время отворилась, и... Но уж тут трудно рассказать, что было.
Маруся, когда вспоминала эту встречу, часто говаривала, что она и не помнит, о чем тогда думала и что чувствовала. Знала только, что была совсем, совсем счастлива.
Обо всем хотели друг друга спросить, обо всем поговорить, а на самом деле все молчали и только улыбались.
Наконец, доктор сказал:
— Довольно на первый раз.
* * *
Через неделю Маруся отправилась домой. За ней приехал на извозчике Дмитрий Иванович.
Всякий, кто благополучно перенес тяжелую болезнь, особенно остро воспринимает радость жизни. Маруся ехала и наслаждалась и воздухом, и голубым небом, и зелеными акациями. Все ее радовало. А больше всего радовала мысль, что дома ждет ее Митя.
Знакомые (а знакомыми были все встречные) весело кивали ей головою. Митя уже бежал им навстречу. Оля, еще слабенькая, издали, стоя у калитки, махала платочком. Еще у калитки стояли бабушка, Даша и какой-то высокий худой человек.
— А это кто же? — спросила Маруся.
— А это, — отвечал Носов, смеясь, — наш новый приятель. Зовут его Арман. Мы тебе про него не говорили нарочно, хотели тебе сюрприз сделать. Чудак. А славный. Никак только с ним не сговоришься. Даша, впрочем, немножко по-французски балакает.
В саду был приготовлен обед. Все говорили одновременно, все смеялись, всем было весело.
Художник Арман, освоившись, пришел в экстаз и произнес пламенную речь, которую никто, кроме Мити, не понял. Но Митя восторженно чокнулся с ним.
Даша умирала со смеху, глядя, как размахивает руками художник.
Разумеется, Марусе уже рассказали во всех подробностях историю с кинематографом.
Между прочим перед самым отъездом Мити и Армана из Парижа, они прочитали в газетах о том, что директор «Геракла» Жюль Фар бежал неизвестно куда, очевидно, спасаясь от долгов. Огромный кино прогорел внезапно и бесповоротно. Его рекламы уже не производили прежнего действия.
Художник решил ехать в Россию, получив от Конусова деньги за картины. А Конусов советовал ему устроить в Москве выставку своих картин. Там, по его словам, могли вполне оценить оригинальный талант Армана, казавшийся западным академикам слишком дерзким. Художник радовался, как дитя. Его все поражало в России и удивляло на каждом шагу.
После Парижа с его тысячами улиц, запруженных автомобилями, скромный Алексеевск, окруженный зеленой стеною, производил странное впечатление. У художника глаза разбегались. Он не успевал делать наброски.
А Митя стал в Алексеевске сразу знаменитостью. Весь город приходил посмотреть на «брата Маруси», отыскавшегося при столь необыкновенных обстоятельствах. Симочка предложил ему даже место в исполкоме по разбору корреспонденции.
Выставка Пьера Армана имела в Москве огромный успех. Он сразу стал известным художником, и рецензии о нем появились в переводе во всех парижских газетах. Французы теперь гордились своим соотечественником.
Митя работает в исполкоме, а одновременно готовится к экзаменам в Харьковское техническое училище.
Носовы живут попрежнему. Маруся после болезни стала еще веселее.
Когда в Алексеевск приезжает на гастроли харьковское кино, Маруся с Митей непременно ходят на все сеансы. К кинематографу они относятся с какою-то нежностью, словно к близкому другу.
— Ведь если бы не он, — говорит Марусе Митя, — мы бы так с тобой никогда и не увиделись...
— Ну, пошли если бы да кабы, — смеется Дмитрий Иванович, — идите лучше вареники есть... Оля, что лучше: вареники или кино?
И Оля, набив обе щеки варениками, отвечает:
— Кино.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО РСФСР
МОСКВА – ЛЕНИГРАД
Н. ЛИПИНА
БАБУШКА АНДРЮША
РАССКАЗЫ
В первом рассказе читатели знакомятся с рядом вопросов молочного хозяйства, с составом молока, уходом за коровой и т. д.; все эти сведения усваиваются попутно в связи с рассказом о ребятах, среди которых мальчик Андрюша заменяет умершую бабушку. Во втором рассказе — в основе знакомство с костями животных и человека, с их строением, значением для жизни и проч. Тип книжки идет навстречу острой потребности школы — иметь литературу, которой можно было бы пользоваться при прохождении тех или иных тем комплекса.
Стр. 100. Ц. 40 к.
Н. ЛИПИНА
МИНЬКИН ГОРБ
