— Ну, сторож в столовой — не велик фюрер, — сказал Кузьме Чайкин. Однако после этой ночи несколько изменил своё суждение о хозяевах квартиры. «Может быть, поэтому они ко мне хорошо и относятся, что боятся за своё прошлое», — подумал Чайкин.
Стояла прекрасная погода. Вечера были тихие, зовущие на простор. До поздней ночи по селу разносились весёлые девичьи песни и смех танкистов. Только Пётр сидел в штабе, проклиная судьбу батальонного писаря, у которого всегда после боя уйма дел.
В один из таких вечеров Пётр уставший возвращался на квартиру. Вдруг затявкали зенитные установки. В ту же секунду завыли фашистские бомбы, затряслась земля, зазвенели выбитые стёкла окон. Пётр вбежал во двор: «Где же старики? Ещё погибнут!» Но и после, когда вражеские бомбовозы улетели, Пётр не нашёл стариков ни в хате, ни во дворе.
Вскоре Чайкина вновь вызвали в штаб. Комбат приказал заготовить акты на приём танков, которые ожидались завтра с соседней железнодорожной станции. «Вот оно что! Теперь ясно, почему пожаловали самолёты врага», — подумал Пётр.
Вернувшись из штаба и собираясь умываться, он вдруг заметил беспорядок в своём вещевом мешке. Кто-то посторонний рылся в нём. «Кто бы это мог сделать, и для чего? — размышлял Чайкин. — Неужели Кузьма? Но нет, не может быть. И если бы мальчик залез в мешок, так, только для того, чтобы взять что-нибудь, а между тем ни одна вещь не исчезла».
Пришли Влас и старуха. Они проклинали немецкие самолёты, а Влас сердито сказал:
— Не удалось собакам прорваться к станции. Там, говорят, танки разгружают…
Такая осведомлённость деда насторожила Чайкина, и он опять вспомнил про свой вещевой мешок. В нём, конечно, ничего секретного нет, но кто же всё-таки проявил такое бесцеремонное любопытство?
В это время заглянул в окно Кузьма. Чайкин пригласил его ночевать к себе. Пётр с Кузьмой устроились в чулане. Сначала Чайкин рассказывал мальчику о боевых делах товарищей, а затем незаметно подвёл разговор к тому, что за Власом надо присматривать. Вскоре Чайкин уснул, но Кузьма не мог. Растревожил его боец своим увлекательным рассказом о войне. Особенно мальчику понравился рассказ о том, как он, Пётр Чайкин, и его фронтовой товарищ поймали однажды матёрого шпиона. «Ну, и повезло же им, — думал Кузьма. — Вот бы мне такое счастье, тогда бы, наверное, сразу меня взяли сыном батальона…» И Кузьма вдруг подумал, что дед Влас и в самом деле подозрительный старик и за ним надо последить.
В эту минуту мальчик услышал тихий скрип двери. По запаху табачного дыма Кузьма понял, что прошёл дед Влас. Дед, словно вор, осторожно выполз из хаты, прошёл мимо чулана на улицу и его глухие, едва слышные шаги, затихли где-то на дворе. Но не прошло и минуты, как мальчик услышал новые шаги. За стариком вышла и бабка, бесшумная, словно кошка. «Что бы это значило?» — подумал Кузьма и толкнул легонько в бок Петра Чайкина. Тот проснулся и недовольно буркнул:
— Ну, что тебе?
— Они куда-то пошли.
— Кто?
— Дед Влас и бабка.
— Оба враз пошли? — уже совсем очнувшись, спросил Пётр.
— Нет, сначала дед, а следом бабка, да тихонько.
— Давно?
— Только что, крадучись пошли, — повторил Кузьма.
Пётр Чайкин быстро встал и, как был босой, вышел тихонько во двор. Прижавшись к стене, Пётр увидел едва заметную сгорбленную фигуру бабки, которая пробиралась в угол двора, где рос бурьян. Там был погреб — это Чайкин хорошо знал. Вдруг бабка подошла к калитке, что вела в огород, остановилась, оглянулась вокруг и, будто тень, исчезла за забором. Чайкин, стараясь шагать бесшумно, подобрался к погребу. Он осторожно прилёг ухом к крышке ямы. Из-под земли послышался глухой стук телеграфного ключа, выбивавшего азбуку морзе.
Взволнованный Чайкин торопливо вернулся в дом. Он добыл свет, наскоро оделся, проверил пистолет и сел поджидать хозяев, а Кузьму послал за комбатом.
В сенях заскрипела дверь. Первым вошёл Влас, а за ним бабка. Чайкин подумал: «Дед в яму, а бабка, значит, на охрану… Здорово!»
— Почему, Петя, не спишь? — улыбаясь, спросил дед. — Может, нездоровится?
— А вы почему не спите? — заговорил Пётр обычным голосом.
— Беспокойная старость, сынок, по хозяйству хлопот много, — сказала бабка как ни в чём не бывало.
Чайкина начало лихорадить… Он встал и резко, с иронией спросил:
— Ну, как работал передатчик?
Влас побледнел, выхватил нож из-за голенища сапога и кинулся к Чайкину, но дуло воронёной стали остановило его. Старик выронил нож и мешком опустился на лавку. Бабка кинулась в ноги Чайкину и заголосила:
— Не погуби душу стариков, как родного просим.
На пороге хаты появился комбат и шустрый Кузьма с довольными сверкающими глазами, уверенный в том, что уж теперь-то он будет сыном танкового батальона.
I
Боря Шилов стоял у двери и беспокойно оглядывался. Ему очень хотелось убежать. «Не останусь я здесь, и всё тут», — повторял он про себя. Но как убежать? В коридоре, у самой двери, сидела пожилая сторожиха и проверяла пропуска на вход и выход. Она показалась Боре сердитой, придирчивой. «От этой не удерёшь, — подумал он и посмотрел на открытое окно: — Эх, прыгнуть бы!» Но окно находилось на третьем этаже.
Боря думал и проклинал цепкого «придиру» — милиционера. «И как я только попался ему? Зачем вышел из вагона? А всё из-за того слепого, дяди Степана. Сидел бы на месте, так нет, пошёл и пропал. А тут теперь вот выкручивайся…»
Борю Шилова привели в милицию. Там допрос: кто, откуда, куда едешь, чем живёшь, почему не хочешь в детдом? Ух, сколько спрашивали…
Боря сейчас огорчался, что сказал в милиции не так, как надо. Ему бы сказать, что едет к деду, как учил дядя Степан, а он ответил: «Езжу потому, что хочу». Ему бы сказать, что у него есть мать и что отец служит на войне. Так нет же, Боря сказал правду: мать погибла во время бомбёжки, а отец пропал на войне, не известно где. «Пропал без вести», — как говорил тот же дядя Стёпа. Ну, и забрали Борю, как беспризорника. А потом милиционер, который задержал Борю на вокзале, привёл его в детский дом.
Милиционер скрылся за дверью, на которой мальчик по складам прочитал: «Ди-рек-тор». Боря остался в длинном и скучном коридоре. Милиционер сказал: «Подожди здесь». Вот и ждёт Боря. А чего ждёт? Они думают его оставить в этом скучном сером доме? «Всё равно удеру, и всё тут», — решил Боря, оглядываясь по сторонам.
— Пройди-ка, мальчик, сюда! — позвал милиционер, и Боря вошёл в кабинет.
— Тебя как звать? — спросил седой старик.
— Борис Шилов, — нехотя ответил мальчик.
— Сколько тебе лет?
— Десятый!
— Родители есть?
— Есть…
— Ты же в милиции сказал, что у тебя нет родителей, — недовольно возразил милиционер.
— Не говорил я, — пытался оправдаться Боря и покраснел.
— Да, как же не говорил? Вот и протокол, — и милиционер полез в свою сумку.
— Ну, нет… — со слезами произнёс Боря, испугавшись, что сейчас его уличат во лжи.
— Не «ну», а просто «нет» надо сказать, — мягко поправил седой старик.
Боря сразу почему-то невзлюбил этого старика с большими синими глазами, смотревшими из-под нависших густых рыжевато-белых бровей.
— Ну-с, так, — неопределённо сказал седой старик, потом посмотрел на Борю и добавил: — Вот подождём директора, а там решим, куда тебя определить. А вы, товарищ милиционер, можете итти.
Когда шаги милиционера затихли за закрывшейся дверью, Боре стало не по себе. Он хотел выбежать вслед и сказать решительно: «Не останусь здесь и всё». Но в это время старик перебил его мысли:
— Ты что же такой скучный?
Боря хотел ответить какой-нибудь вызывающей грубостью, но вместо этого хмуро проворчал:
— Небось, у вас тут с тоски умереть можно.
— Вот как! — улыбнулся старик. — Это ты напрасно. Вот поживёшь и сам увидишь, что всё хорошо будет.
— Нет! — отрубил Боря.
Оба замолчали. Старик смотрел на мальчика и о чём-то сосредоточенно думал, а Боря стоял, опустив голову. У него было такое состояние, точно он лишился способности думать. Глаза были открыты, но не видели ничего, их заволокло слезами горькой обиды.
— Ну-с, давай знакомиться по-настоящему, — произнёс, наконец, старик ласково и просто.
— А я не хочу знакомиться, — дерзко ответил Боря, не поднимая головы.
Старик словно не слышал ответа Бори и продолжал:
— Меня зовут Илья Ильич. Я учитель, твой будущий учитель, если хочешь…
— Не хочу! — снова с дерзким вызовом сказал Боря.
Илья Ильич вышел из-за стола и подошёл к мальчику. Он положил свою высохшую руку на плечо Бори и, глядя на его голову с грязными, нестриженными волосами, сказал:
