Великолепные лакеи обносили гостей чаем и печеньем. Дамы в вышитых платьях, важные старухи с лорнетами и безукоризненно причесанные мужчины разговаривали достаточно оживленно, но пристойно. Барышни в кудряшках, одетые под туристок, кокетничали с юношами в шелковых рубашках и широких штанах для гольфа.
Все было, как в тысячах иных горных курортов, как в Швейцарии или Тироле: и скромная вкрадчивость не слишком громкой музыки, и подкатывающие к входу автомобили, и неслышные лакеи, и женский щебет. Конечно, были и танцы в пять часов, и изгибалась местная красавица с крашенными волосами и злым ртом, и подрагивала плечами худая американка в роговых очках, и бесчисленные открытки писали новоприезжие, и раздавалась английская речь, и толстый немец в клетчатом пиджаке смотрел в бинокль на горы и восхищался вслух.
Группы туристов в подкованных сапогах, с мешками за плечом то и дело проходили под террасой. Кое кто, услышав музыку, поднимался в кафэ. Высокий мужчина в запыленных башмаках сбросил свой мешок у соседнего столика. Его спутница в вязаной шапочке и короткой синей юбке видимо наслаждалась и отдыхом, и чаем, и танцами.
Погода испортилась. С вершин оползали облака. Видно было, как шел туман. Сперва были покорены сосны на том берегу, их закрыла белая стена, потом туман спустился в озеро, озеро было завоевано и исчезло. Туман переправился на другой берег, пошел на нас, к террасе — и вдруг перед нами белесая зыбь, на два шага не видно, мелкие капельки пристают к одежде — мы в облаке.
Дамы в шелковых блузках поспешили в читальные залы и салоны отелей. Туристы побрели к ресторану на берегу озера.
К вечеру в трех его комнатах, в которых на высоких деревянных полках расставлены словацкие яркие тарелки и расписные деревянные игрушки, собралось множество народа. Каждую минуту раскрывалась дверь, все новые и новые подходили туристы, снимая на ходу мокрые мешки. У стойки, за которой добродушная седая старушка цедила пиво, загорелые юноши прибивали к своим палкам металлические значки с названиями гор и хребтов, куда они взбирались. За каждым столом усталые, но веселые девушки рассказывали друг другу о восхождениях, о ночах, проведенных в лесу, о заре над горными вершинами. Немолчный говор то и дело взрывался дружным смехом. Половые едва успевали ставить на стол дымящиеся тарелки супа, блюда с телятиной и свининой, бокалы легкого вина. Здесь, пожалуй, было лучше, чем в великолепной столовой отеля «Hviezdoslav» с его декоративными панно, изображающими Золотую стену в Татрах, с его лакеями во фраках, музыкой под сурдинку и чинными гостями. Там были люди, приехавшие в Татры для развлечения или ради здоровья и больше всего заботившиеся о том, чтобы не менять своих городских привычек. Терраса отеля «Кривань», прогулка вокруг озера или по расчищенной дороге в лесу, давала им приятную иллюзию единения с природой.
А здесь были мудрые юноши и девушки, пожилые люди и даже старики, вырвавшиеся из городов, чтобы странствовать пешком по горам, слушать ток тетерева в лесу, ночевать в избах, станах или под столетней хвоей.
Бодрый старичок с крепкими зубами, доказывал компании молодых студентов, что туристика должна возродить человечество: в средние века ее не было, потому что еще не имелось отрыва человека от природы. А теперь она необходима, чтоб приучить людей к простым радостям и заставить их почувствовать себя частью вселенной.
Но мало интересовали студентов вселенная и человечество. Они слушали, правда, румяного старичка в рыжей куртке, но порою от сдерживаемого хохота у них дрожали щеки, и внезапно они хлопали друг друга по голым коленкам.
За соседним столом шел негромкий разговор. Высокий бородатый человек в вязаной фуфайке, разостлав на столе план Высоких Татр, карандашом показывал своим друзьям и их женам путь предполагаемой экспедиции. Завтра на рассвете они должны были выступить к польской границе, к озерам «Рыбьему» и «Морскому глазу». Со всех сторон слышались названия хребтов и горных проходов, сообщались сведения о дорогах и тропинках: ведь Штрбское плесо — исходное место туристики в Высоких Татрах. Отсюда совершаются легкие прогулки в несколько часов и трудные восхождения, продолжающиеся несколько дней. Летом и ранней осенью здесь проходят тысячи людей, а зимой, когда на сотни верст кругом все покрыто льдом и снегом, сюда приезжают лыжники со всех кондов Чехословакии и из-за границы.
К одиннадцати часам вечера все пустеет: туристы расходятся. Кто идет в лес в общежитие, устроенное Клубом чехословацких туристов, кто в «стан» — огромную палатку, разбитую в нескольких шагах от ресторана. У кого больше денег — отправляется в удобную комнату гостиницы.
Штрбское плесо, как и Любохня, как и минеральные воды Словакии — собственность государства. Ему принадлежат и гостиницы, и дома, и рестораны. Все они нарядные и новые: ведь только недавно по настоящему «открыли» Татры.
Долгое время эти дикие горы, резко подымающиеся между впадением Моравы в Дунай и Железной Дунайской Стеной, считались неприступными. Вековые леса, в которых ходили рысь и медведь, волк и дикая кошка, охраняли подступы к Татрам. Крутые склоны и хмурые вершины не привлекали к себе путников, из Карпатских ворот спускавшихся в подтатранские долины. О Татрах слагались десятки легенд, придавших им ореол священной тайны.
Когда закатывалось солнце за горной цепью и сверкало золото его на снегах и льдах, крестьяне в долинах говорили о сказочных кладах, скрытых в Татрах. На берегу озера «Морское око» три монаха охраняют вход в пещеру, где лежат неисчислимые сокровища. Клады и золото зарыты на вершине Криваня, но только человек безгрешной жизни может добраться до них.
В XVII и XVIII веке разбойники скрывались в Татрах и прятали здесь свою добычу. Мало помалу и охотники и пастухи отваживались и протаптывали дорогу вглубь лесов, вверх, к горам. Потом пришли искатели золота, верившие в то, что на Криване и Солиско они найдут богатые россыпи и драгоценные камни. Одна гора и называлась даже «Рубиновой башней», потому что, по преданию, на ней был рубин ослепительной красоты. Он и ночью светил красным огнем.
Золота не нашли, но за искателями богатства двинулись искатели приключений, охотники, потом и туристы, — люди, которых в горы гнало любопытство и глухое стремление «приблизиться к природе». За последние двадцать лет исхожены все почти дороги в Татрах, обследованы все вершины, начерчены точные карты. Но все таки сохраняют Татры свою дикую прелесть, долгими часами идешь по их лесам, не встречая ни жилья, ни следа человечьего: даже птица не любит селиться под этими торжественными сводами исполинских елей и берез. И только озера смягчают суровую хмурь Татр: неожиданно сверкает водяная ширь за каким-нибудь поворотом дороги — тогда расступаются леса, в голубом небе вырезана зубцами горная цепь, у берега убогие цветы — голубые колокольчики, светлый миозотис.
Таково и Штрбское плесо. На горном плато, на вышине 1300 метров — озеро. К самой воде его подошли острые, высокие сосны. Сторожевым леском окружены скалистые берега. С одной стороны — стена гор, обрывистая вершина Солиско, курящегося в облаках, страшные морщины горы Сатанос, пик Криваня. С другой — обрыв, идущий вниз, в горные долины, скрытый темными рядами елей. Так охранено озеро, оно скрыто в горах, в лесах, точно священное — и оттого так углубленно тихи его берега.
В облачные дни и берега и горы опрокинуты в воде. Сосны не шелохнутся на посту, в ущельях Штрбского хребта, между вершин, расползаются облака. С Криваня, наседая, темнея, ползут пухлые тучи, давят на копья деревьев, съедают скалы. Озеро так неподвижно, точно слито оно из одного куска. В стеклянное его бесстрастие смотрятся здания, скучившиеся на краю плато — и многобалконные отели, и кафе с колоннами, и деревянные виллы с резными коньками.
Когда светит солнце — озеро темно сине, с аметистовыми переливами, сосны и травы так зелены, так прозрачен воздух, что кажется, земля молода, и еще не сошел с нее праздничный блеск новизны — и только горы — стары, с их серыми вершинами, источенными, изборожденными пропастями, оврагами, каменистыми ложами иссохших ручьев. И странно это ощущение свежести и первозданности — и древности. Потому что все не только нетронутое, но и бесконечно древнее.
В двух шагах от берега — лес — и в нем каменный хаос: валуны, скалы, камни, задержавшиеся в своем низвержении, въевшиеся в землю, обросшие мхом или страшно лысеющие гранитом. Точно исполинская рука разгневанного вседержителя с неба швыряла эти стопудовые игрушки. Порою, на поляне, в кругу торжественных сосновых колонн — огромный, гладкий камень. На нем, вероятно, совершались жертвоприношения, люди в звериных шкурах здесь просили своих богов о милости и метком полете стрелы.
Чем выше — тем грознее эти нагромождения бурь и времен. Источенное русло горного потока ведет через лес деревьев и через лес камней. На расчищенном месте пни торчат, как памятники над могилами. От крутого подъема трудно дышать. На вот тропинка сворачивает в сторону, вбок, мы на небольшой площадке — и сверху, между мохнатых стволов, раскрывается нам уединение Щтрбского озера.
