На своих тощих лапках бежала она быстро, галопом, почти не отставая. Но у меня было преимущество метров в пятнадцать. И я его использовал: разогнался, прыгнул в воду и в пять гребков перемахнул лагуну.
Свинка не раздумывая кинулась за мной в воду. Плыла она медленно, то и дело погружалась — ошейник тянул на дно. Я не стал ждать, когда она доплывет, взобрался на валун и полез на мачту.
Потому что именно ее в первую очередь коснутся лучи солнца.
Внутри мачты имелась лестница. И я полз вверх со скоростью дрессированной обезьяны, иногда оглядываясь. Так, для порядка. Потому что мне казалось, что по лестнице с редкими железными перилами морская свинка взобраться не сможет в силу особенностей своего физиологического устройства.
Но она взобралась.
Правда, не по железной лестнице — а по толстому прорезиненному силовому кабелю. Все крысы умеют взбираться по отвесным стенам и даже по веревкам, морская свинка-вампир не была исключением. Причем влезла она достаточно шустро.
Я тоже продолжал карабкаться вверх. Под самым куполом скопилась вся эта вампирская нечисть, но меня достать через фермы лестницы они не могли. Порычали да слюной обрызгали. Впрочем, я тоже в них плюнул. Плеваться мне нравилось.
За куполом было здорово. Воздух, ветер с реки, на восходе уже светлеет. До площадки метра три.
Люк, к счастью, оказался открыт. Я взлетел на площадку, захлопнул крышку и стал ждать. Когда она появится.
На площадке ничего не было. Вся электрика была расположена ниже, на самом куполе, а антенны выше. Но на антенны влезть было нельзя. А жаль.
Я ждал.
Свинка появилась справа. Пролезла все-таки по кабелю. А мне ее даже сбить было нечем. И я снова в нее плюнул. И снова не помогло.
Тварюга накинулась на меня. Я попытался пнуть ее ногой, но она увернулась, подпрыгнула и вцепилась мне в левую руку.
Я шарахнул ее об ограждение. Свинка была как резиновая, просто спружинила и все. А другого оружия, кроме ограждения, у меня не было. Хотя нет, было.
Солнце.
Я ждал солнца.
Свинка вгрызалась в мою руку все сильнее и сильнее. Она почему-то избрала для пожирания безымянный палец и занялась им вплотную, с каждым разом выкусывая своими мощными челюстями по небольшому шматку мяса.
Я орал. И терпел. А что мне больше оставалось? Эта тварь была сильнее и быстрее меня, я даже от руки не мог ее оторвать.
Я ждал солнца.
Солнца не было видно. Не было…
Свинка покончила с моим пальцем, и он с печальным стуком упал на доски помоста.
И тут же вцепилась в соседний.
Снова было очень больно.
Но, наконец, я увидел. Высоко, на куполах стоящего на другом берегу собора, заиграли первые лучи.
Тогда я сделал вот что: навалился на эту тварь всем своим телом, прижал ее к площадке и правой рукой сорвал ошейник. Потом обеими руками поднял ее над головой и со всей силы хряпнул о перила.
На секунду я увидел в ее залитых кровью глазах боль. Раздался визг. На секунду эта тварь разжала зубы.
Этого было достаточно. Подъемная сила рванула ее вверх.
К солнцу.
Я лежал на холодных досках верхней площадки мачты и смотрел, как, барахтаясь, в небо поднимается маленький комок белой шерсти. Он поднимался быстро, и скоро я уже не слышал свинкиного визга, видел только белое мельтешение на фоне еще не успевшего окончательно просветлеть неба.
Потом вспышка. Будто взорвался наполненный горючим газом воздушный шар.
Все.
Из руки моей бежала кровь, она заливала доски и капала вниз, стекая по куполу красными ручейками. Какое-то время я еще держался, даже подумывал, а не слезть ли мне вниз.
Потом потерял сознание…
— А потом? — спросил Кошкин.
— Потом я очухался, — ответил Куропяткин. — На этой самой площадке. От жары. Солнце раскочегарилось вовсю. Проснулся, сел. Все вроде нормально. Ну, думаю, господин Куропяткин, поздравь себя. Ты лунатик. Залез черт-те куда, да еще кошмаров по пути насмотрелся. Пора пить настой из трав. А может, думаю, это мне из-за острова этого всякая чертовщина тут намерещилась? А потом гляжу — а пальца-то на левой руке нет! Нет моего родимого и любимого безымянного пальца! Пустое место! И кожей только свежей затянуто. Розовенькая еще кожа, молодая, будто только наросла. Тут-то я и понял, что это не сон был!
Сунцов скептически проскрипел:
— И что дальше?
— Дальше? Дальше я встал, спустился вниз. Внизу должен был быть полнейший разгром. Но никакого разгрома там не было. Порядок. Я уже опять стал думать, что я жестокий лунатик, но тут мне навстречу попался Семафоров. Он шагал с ведром мусора и метлой — и вообще по его морде было видно, что он совсем недавно хорошенько поработал. Пот струился трудовой по его челу…
— Ты нам по ушам не езди, — сказал Сунцов. — Какой Семафоров с метлой? Вы там пол-острова разнесли, а он с метлой? Там полгода ремонт надо было делать! Вам бы с этим Семафоровым за это от хозяина зоопарка так бы влетело! Голову бы сняли!
Куропяткин улыбнулся и сказал:
— Там потом одна штука открылась. Потом выяснилось, что посылка эта, со свинкой, должна была прийти домой к директору зоопарка. А ее по ошибке в зоопарк доставили. И этому обстоятельству директор был очень рад. Так что голову с нас не сняли, не…
— А кто ее тогда послал? — спросил Кошкин.
— Меньше знаешь — крепче спишь…
Донка снова зазвенела. Куропяткин поглядел в сторону реки.
— Надо было вам все-таки про Рыбака рассказать… — с сожалением произнес он.
— И так нормально, — Кошкин тоже глядел на реку.
— Вот так. — Куропяткин неожиданно зевнул. — Я потом спросил Семафорова: ты, говорю, Семафорище, летающих бегемотов не помнишь? А он только смеется и отвечает: приснилось тебе все это. Историй всяких про этот остров наслушался, напугался, вот и приснилось. А я ему — чего, говорю, Семафоров, если мне все это приснилось — у тебя такой помятый и грязный вид? Будто на тебя бегемот свалился?
— А он что?
— Сказал, что это он сам поутру в лагуну к бегемоту свалился. Я хотел было его тряхануть как следует, но тут с реки мотор послышался, на катере кто-то шел. Ну, я решил все так оставить.
— А палец? — спросил Кошкин.
— А палец я так и не нашел. Мне кажется, что Семафоров его сам нашел, первым, и в реку выкинул. Вряд ли он стал бы его хоронить. Я до сих пор иногда чувствую, как он у меня болит.
Куропяткин взял охапку сушняка и бросил его в костер. Разговаривать не хотелось. Довольно долго все молчали. Наконец Сунцов не выдержал и спросил:
— Ну и что ты вообще об этом думаешь?
Куропяткин ответил сразу, будто долго готовился к этому вопросу:
— Я потом кое-что прочитал про вампиров. В библиотеку ходил, ну и так далее. Многие считают, что первый вампир — граф Дракула. Но он первый вампир в Европе. А в Латинской Америке были свои вампиры. В Мексике, Перу, Аргентине. В одной книжке даже писалось, что где-то в Андах есть целая страна вампиров и из нее еще никто не возвращался…
— Страна вампиров? — спросил Кошкин.
— Ага. И морские свинки тоже из Латинской Америки. Инки, это такие древние тамошние индейцы, свинок на мясо разводили. Видимо, тогда какие-то тамошние вампиры и покусали эту свинку. Вообще-то свинки живут два года от силы, а эта, может быть, тысячу лет прожила — такая сильная была. А может, этих свинок вообще много. Может, американские вампиры решили пробраться в Европу и через этих свинок подготовить для себя почву. Кто знает…
Куропяткин понюхал ночной воздух.
— Водой сильно пахнет, — сказал он. — Завтра дождь будет…
— А Семафоров? — напомнил Кошкин. — С Семафоровым что стало?
— Я еще долго потом за ним приглядывал, думал, может, он все-таки вампир… Но нет, вроде все в порядке было…
Куропяткин сидел, выстругивая ножом древко для очередного факела, и смотрел на огонь. Закончив с древком, обернул палку берестой и принялся обжигать кору.
— А почему все так стало? — спросил Сунцов. — В смысле все живы-здоровы?
Кошкин нервно засмеялся.
— Ты что, Сунцов, никогда кино про вампиров не смотрел? — спросил он. — Когда главного вампира убивают до первого полнолуния, то все остальные воскресают и становятся абсолютно нормальными. Тут, видимо, тоже так. Главного вампира — свинку убили до первого полнолуния, и все, кого она укусила, вернулись в обычное животное состояние.
— Это когда оборотня до первого полнолуния, — возразил Сунцов. — Правда, ведь, Пяткин?
— Вампира или оборотня? — тоже спросил Кошкин.
Куропяткин не ответил.
— Ну да фиг с ним, какая разница, — сказал Кошкин. — Убили и убили. А этот, Семафоров, он ничего так и не рассказал? Неужели ничего не помнил?
— Не рассказал, — покачал головой Куропяткин. — Прикинулся, что и не было будто ничего. Но потом, где-то через неделю, я к нему зашел. Посмотреть, что к чему, и поинтересоваться — собирается ли он, как обещал, весь будущий год за меня домашние задания делать. Он еще спал. Ну, я шторы раздвинул и немножечко его водичкой полил. Семафоров из кровати как выскочит! А во всю спину — синяк! Еще бы! Бегемот все-таки свалился, пусть даже и облегченный.
