Федькин только усмехнулся и постучал ногой об пол. Но Солнышкин стерпеть этого не мог.
Он выпрямился и, выкручивая тряпку, спокойно произнёс:
— А всё-таки Аргентина была в Америке! Всегда была в Америке. Это знает любой школьник.
— Ну хорошо, — многозначительно сказал Плавали-Знаем и потряс перед ним пальцем. — Ну хорошо, вы ещё вспомните, где была Аргентина, когда останетесь в первом порту! У вас там будет много времени для воспоминаний. В первом порту!
Разозлившись, он так схватился за подбородок, что уколол пальцы собственной щетиной.
Солнышкин вытирал палубу и думал: «Ничего, хуже не будет, чем с ним».
Петькин сердито сопел, а Федькин усмехался и про себя всё напевал старую морскую песню.
— В первом порту, в первом порту… — пробубнил ещё раз Плавали-Знаем и сбежал по трапу.
Может быть, так всё и случилось бы, если бы в скором времени на пароходе «Даёшь!» не произошли куда более важные события.
НЕВЕРОЯТНОЕ СОБЫТИЕ В ТИХОМ ОКЕАНЕ
В последнее время с боцманом Буруном случилась удивительная перемена. При встречах с Перчиковым он улыбался, вежливо пожимал ему руку, будто сто лет не виделся, и радист был доволен: наконец наступил мир. Но он не замечал, как ухмыляется чему-то боцман за его спиной.
Как-то вечером Перчиков вышел понаблюдать за звёздами и помечтать о межпланетном путешествии. Он уселся на шлюпку и стал смотреть в тёмную высоту. Одни звёзды сверкали так близко, что их хотелось положить на ладонь, как снежок; другие мерцали так далеко, что при взгляде на них начинало тоскливо ныть сердце. Звёзд было множество. Они горели над трубой, мачтами и отражались в воде.
И вдруг Перчиков увидел, что несколько звёзд пропали. Он вскочил. Звёзды появились опять. Он хотел было сесть, но звёзды снова пропали.
«Что за чушь? — подумал Перчиков. — Видимо, их заслоняет какой-то предмет». И тут он вспомнил, что как раз в этом направлении находится его антенна. Перчиков вспомнил старые угрозы боцмана, его улыбку и в волнении бросился по трапу наверх. На его любимой антенне висели боцманские тряпки и развевалась штанина от федькинских брюк!
Такого подвоха, такой подлой насмешки Перчиков не ожидал. От ярости кончик носа у него едва не засветился.
«Вот что значит доверять льстивым улыбкам! Вот что значит потерять бдительность», — думал Перчиков. Он собрался уже сорвать штанину, но тут ему в голову пришла такая мысль, что он подпрыгнул от удовольствия, засмеялся и бросился к себе в каюту.
«Вот так Перчиков! Вот это Перчиков! — нахваливал он сам себя. — Ну, держись, Бурун, я проучу тебя, боцман!»
Перчиков открыл ящик стола и стал лихорадочно перебирать мотки магнитофонных плёнок.
— Что ты ищешь? — спросил с верхней койки Солнышкин.
— Эх, Солнышкин, ну и дело мы с тобой проделаем сегодня! Вот так дело! — засмеялся Перчиков, продолжая выкладывать на стол множество разных мотков.
На них были десятки голосов и весёлых разговоров, которые Перчиков ухитрялся потихоньку записывать для собственного удовольствия. Стоило плёнкам завертеться, и с них в любую минуту мог захохотать знакомый матрос, крикнуть начальник, запищать штурманский сынишка.
Наконец Перчиков вытащил какую-то плёнку и шлёпнул ею об стол.
— Вот она! Ну, теперь держись, Бурун!
Старый боцман спал за перегородкой и ничего не подозревал. Он видел уже десятый сон и выпускал тоненькие струйки храпа. Ему снились якоря, спасательные круги, штанина, которая болталась на антенне, и над всем этим кружились чайки.
Вдруг чайки разлетелись. Боцман вскочил и схватился за голову. Где-то рядом раздался знакомый крик:
«Ну-ка, где этот старый хрыч? Опять утащил у меня юбку на свои тряпки? Открывай каюту!»
И в дверь постучали. Боцман побледнел. Он узнал бы этот стук из десяти тысяч стуков. Но никак не мог сообразить, откуда в Тихом океане, посреди Охотского моря, объявилась его старуха. Бурун нащупал ногами тапочки и побежал к двери. Сперва он приоткрыл её только немного и поглядел в щёлку одним глазом. Потом открыл дверь пошире и высунул голову. Старухи не было!
— Фу-ты! — сказал боцман. — Вот так приснилось!
Он вытер пот и снова забрался на койку.
Но едва он задремал, как снова услышал самый настоящий стук и самый настоящий старухин голос закричал:
«Что, прячешься? Ну погоди, я до тебя доберусь!»
Сонный Бурун выскочил босиком в коридор, промчался из конца в конец с криком:
— Да отстань ты хоть здесь, не брал я никакой юбки!
И вдруг остановился возле каюты Перчикова. Голос доносился оттуда. Боцман изо всей силы распахнул дверь и влетел в каюту. На койках давились от смеха Солнышкин и Перчиков. А на полу с вращающегося магнитофонного диска продолжали слетать грозные старухины крики.
Растерянный Бурун замигал глазами, надулся. Но потом почесал за ухом и зевнул:
— Ладно, в расчёте!
Спать ему уже не хотелось. Он даже сам стал посмеиваться над собой и над своей старухой. Но тут Солнышкин вскочил с койки с горящими глазами и шёпотом выпалил:
— Слушайте, слушайте! А голос начальника пароходства есть?
— А как же! — сказал Перчиков. — Да ещё какой!
— Что я придумал! — произнёс Солнышкин.
Тут он прикрыл дверь и стал говорить что-то такое, отчего Бурун и Перчиков громко прыснули, приговаривая:
— Вот это да! Вот это здорово! Выдающаяся мысль!
СТРАШНЫЕ ВОЛНЕНИЯ ПЛАВАЛИ-ЗНАЕМ
В кают-компании парохода «Даёшь!» шёл обед. Было солнечно и свежо. Все иллюминаторы были распахнуты, и за ними сверкали вершины Курильских островов. Ножи и вилки на белой скатерти горели от солнца ярче всяких драгоценностей. Из тарелок поднимался пар. За столом слышалось весёлое похрустывание. У всех был замечательный аппетит. Марина едва успевала подавать добавку.
Плавали-Знаем с хрустом всадил длинные зубы в сардельку.
— Пятую ест, пятую! — раздался за дверью восторженный шёпот. Это Стёпка-артельщик, потирая руки, чуть не лопался от счастья: наконец-то ему удалось угодить начальнику!
Все сделали вид, что ничего не расслышали, и продолжали работать вилками. Напротив Плавали-Знаем сидел доктор Челкашкин и ловко резал сардельку, словно делал операцию. Он нарезал её на мелкие кусочки, по одному отправлял их в рот и тщательно пережёвывал.
— Аппетит у доктора как у комара! — сострил Плавали-Знаем.
— Чрезмерное увлечение едой нередко приводит к смертельному исходу, — ответил Челкашкин и отправил в рот кусок сардельки.
— Зато кое у кого небывалый аппетит на всё: на сардельки и на каюты, — сказал Перчиков.
Он уже доел свою порцию. Плавали-Знаем промолчал.
— А до начальства эта история с каютой обязательно дойдёт, — снова затеял разговор Перчиков.
— Чихали мы на начальство! — не вытерпел Плавали-Знаем. — Слышали? Чихали!..
Но тут в коридоре послышался странный окрик. Все переглянулись, а Плавали-Знаем вскочил и быстро одёрнул мундир. Где-то возмущался начальник пароходства.
«До каких пор будет этот беспорядок? — кричал он за стенкой. — Опять эти бочки на палубе?»
Но через секунду всё пропало, будто ничего и не было. Плавали-Знаем осторожно оглянулся, потом, усмехаясь, посмотрел на Челкашкина и сказал:
— Разыгрываете? Опять ваши фокусы, доктор?
— Чревовещанием не занимаюсь, — ответил Челкашкин и вытер губы салфеткой.
В это время на палубе начался такой шум, что и у Челкашкина лицо стало насторожённым.
«Опять грязь, опять эти бочки! — кричал начальник пароходства. — Немедленно вызвать капитана! И нечего меня уговаривать».
Плавали-Знаем побледнел, вытянулся и шагнул в коридор. Начальника не было. «Прячут», — подумал Плавали-Знаем. Он осторожно поднялся в рубку, обошёл все помещения, но никого не обнаружил.
«А может быть, всё это померещилось? — подумал Плавали-Знаем и усмехнулся. — А может…»
Но тут он вспомнил громовые слова начальника, и сомнения снова навалились на него:
«А вдруг всё это на самом деле? Вдруг… — Неожиданная страшная мысль поразила его. — Может быть, это специально подстроено? Морякова вместо больницы — домой. Меня — сюда. А передо мной — незаметно — начальник пароходства для инспекции?»
От волнения он заметался по коридору, но тут же взял себя в руки.
«Плавали! — подумал он. — Выкрутимся!» И громко, так, чтобы все слышали, крикнул:
— Боцман, боцман!
Бурун словно вынырнул из-под ног. И тут же услышал громовой приказ:
— Бочки немедленно за борт!
Боцман крикнул:
— Солнышкин, за мной!
И они отправились выполнять приказ.
АРТЕЛЬЩИК ОТПРАВЛЯЕТСЯ В КОСМОС
Нужно сказать, что голос начальника пароходства Перчиков записал совсем на другом судне. Но так совпало, что и на пароходе «Даёшь!» стояли три никому не нужные бочки. Их оставили по особой просьбе артельщика, который уверял капитана, что они ему очень нужны. Так вот, самую большую ушлый артельщик приловчился использовать по своему усмотрению. После обеда, когда все шли снова работать, он с весёлой улыбочкой направлялся к бочке, приговаривая:
