И тогда заговорил Фомин. Он попросил Витю и Толю выйти в коридор. Вместе с ними ушел — по неотложным делам — отец Толи. Фомин спросил Павла Яковлевича не о Вите, а о Горелове. «Вам Горелов не нравится?» — спросил Фомин напрямик.
«Без виляний? — Павел Яковлевич улыбнулся и сам себя поправил: — Впрочем, здесь, у вас, нельзя не отвечать начистоту. — Он сделал небольшую паузу, вытер лоб белоснежным платком. — Да, мне Горелов глубоко несимпатичен. Я бы не сказал о нем ни одного дурного слова, если бы он погиб… Но он, слава богу, жив, поправляется, и я могу это сказать. Дочь моя пережила огромное потрясение, я уступил ей, она теперь рада, счастлива, но у меня не лежит к нему сердце, тут уж ничего не поделаешь».
«Но причина? — допытывался Фомин. — Должна быть причина!»
Павел Яковлевич поглядел на него с сочувствием, как на очень молодого, совсем еще зеленого:
«Чтобы понять мою причину, надо прожить с мое».
…Володя тайно торжествовал. Лучшего подарка, чем этот рассказ, Валентина Петровна не могла бы и нарочно придумать. «Я был тысячу раз прав в своих расчетах на новости, стекающиеся в больницу. Но каков Павел Яковлевич! В сложнейшей ситуации, когда его сын почти причастен к случаю на Фабричной — Фома дал это ясно понять! — Павел Яковлевич откровенно говорит о своей неприязни к Горелову. Вот его реакция на прямолинейность Фомы: ты мне прямо, и я тебе прямо. Отличный ход! Павел Яковлевич прекрасно понимает, что появление на Фабричной в ночной час его сына — это, конечно, не алиби для него самого, но… но, несомненно, отводит подозрения… По всем законам логики. Однако всегда ли при расследовании надо исходить из логики? Павел Яковлевич способен действовать не по шаблону… И он абсолютно уверен, что его сын не причастен к случаю на Фабричной. Откуда такая уверенность? Только от знания. Он знает, кто преступник».
Мог ли Володя когда-нибудь думать, что, сидя с Валей, будет с таким жгучим нетерпением ожидать, когда же наконец заявится Фома. Но получилось именно так. Володя сгорал от любопытства: «Чем же закончится разговор Фомы с человеком-невидимкой? Я на девяносто девять процентов уверен, что Горелов сейчас темнит, отговаривается головной болью, потерей памяти и так далее…»
Завидев Фомина, вышедшего из больничных дверей отнюдь не бодрой походкой, Володя вперился в него испытующим взглядом: «Да, Фома явно недоволен. Он потерпел фиаско!..»
Конечно, не стоило рассчитывать, что Фома начнет сгоряча делиться своими неудачами. Напротив, он держался с обычной самоуверенностью.
— Ты нас с Валей извини… Мы с Валей в следующее воскресенье…
Это бестактное «мы с Валей» бесило Володю, но он не показывал виду. Фомин продолжал в том же духе, принялся строить планы на будущее, когда Володю выпишут из больницы и Валя устроит по этому случаю торжественный прием, нажарит пирожков с грибами…
Володя терпел, терпел и перебил:
— Итак, насколько я понимаю, Горелов тебе ничего не сказал!.. Понимаешь, тут есть моя вина. Приходил шофер… Ну, тот, которого ты заподозрил… Одним словом, Горелов уже знает, что следствие сначала пошло по неправильному пути, заподозрив ни в чем не повинного шофера, а затем невиновность Куприянова была установлена и…
С Фомина мгновенно слетела веселость.
— Вот что, Киселев!.. Я тебе очень благодарен за то, что ты оперативно сообщил в милицию имя потерпевшего. (Володя шутовски раскланялся, прижав ладонь к груди.) Слушай, ты можешь не валять дурака?! — вспылил Фомин. — Я тебя прошу, Кисель, не лезь ты в это дело. Оно не для сыщика-любителя. Тут не четыре фотоаппарата и не дурачок Жора Суслин… Тут… — Фомин осекся. По его лицу было видно, что он и так наговорил лишнего. — Давай не портить нашу старую дружбу! — потребовал Фомин.
— Давай! — уклончиво ответил Володя. «Дружбу! — саркастически подумал он. — Как бы не так!»
Володя позволил Фоме катить инвалидный экипаж до больничной проходной, где простился с Фомой и Валентиной Петровной. Обратно он возвращался не торопясь. Толкнет одно колесо, потом другое. Но вдруг коляска пошла сама. Володя оглянулся и увидел, что ему на подмогу пришел Леха.
— У меня сегодня отгул, — рассказывал Леха. — С утра я посетил военкомат. Говорю — так и так, мой год уже давно прошел, а вы меня до сих пор не призвали. Они не могут ничего толком объяснить. Тогда я пробился к военкому. Мы с ним обстоятельно поговорили о международном положении, и он мне обещал, что возьмет меня на учет. Когда понадоблюсь, вызовет. Говорит: сам не ходи, я тебя вызову. Приятно, Владимир Александрович, пообщаться с умным человеком…
Володя подумал, что военком действительно поступил умно. Вообще в Путятине можно разделить людей на умных и глупых по их отношению к Лехе из XXI века. Кто над ним смеется, тот сам дурак.
— Я недавно с одним писателем познакомился, — продолжал Леха. — Большой талант. Трудится сейчас над киносценарием на современную тему. А денег ни копейки. Я ему предлагал: возьми у меня. Не берет. Тогда, говорю, устраивайся на грубейшую, грязнейшую работу. Он удивился и спрашивает: золотарем прикажешь идти? Я чувствую, что до него не доходит важнейший принцип будущего XXI века. Объяснил популярно, в чем заключается благородство тяжелой, грязной работы. Вижу — понимает… — Леха выдержал паузу и торжественно произнес: — С сегодняшнего утра Игорь Шемякин работает здесь, в больнице, истопником. Я вас непременно с ним познакомлю.
Игорь Шемякин? Это имя и эту фамилию Володя уже где-то слышал. Он напряг память. Ага, вот оно что… Про Игорька Шемякина говорил Васька. Игорек Шемякин живет на Фабричной, дружит с ребятами из компании желтых касок, они его считают своим парнем, бывают у него дома. Игорек рассказывал Гире, предводителю желтых, что той ночью на Фабричной появлялся какой-то старый «Запорожец». Игорек сам не видел, но его бабушка не спала и видела своими глазами… Очень интересно… А Леха говорит об Игоре Шемякине как о большом таланте. Тут что-то есть. Далеко не о каждом Леха будет говорить с восторгом. Чем же его покорил этот друг и покровитель желтых касок?
Тем временем Леха сбегал в больничную котельную и, вернувшись, сообщил, что Игорь скоро освободится.
— Леха, — спросил Володя, — а ты с Сашей Гореловым случайно не знаком?
— Знаком! — ответил Леха довольно безразлично. — Он до армии работал в нашей бригаде.
— Ну, и как он?
— Мы с Гореловым разные люди… — Леха задумчиво помолчал. — Совершенно разные. Наши жизненные цели не сходятся… Как бы вам это объяснить попонятней?.. Приведем такой пример. Горелов высадился на незнакомой планете. С чего он начнет? Он поставит домик, огородит палисадником и так далее. Тогда как первый параграф устава звездоплавателей требует при высадке на незнакомую планету прежде всего установить контакты с ее обитателями, сообщить им основные данные о нашей земной цивилизации.
— Домик с палисадником тоже кое-что сообщит инопланетянам о жизни на Земле, — заметил Володя. — Но ты, Леха, значит, не взял бы Горелова с собой в звездный корабль?
Леха недовольно помотал головой.
— Вы, Владимир Александрович, неправильно ставите вопрос. Повторяете типичную ошибку представителя двадцатого века, когда господствовала теория отбора наиболее достойных… Так вот, я бы Горелова с собой взял. Прежде всего потому, что Горелову необходимо приобрести более широкий взгляд на жизнь, подняться над буднями. Путешествие на звездолете его изменит, несомненно. Он научится мыслить в масштабе Вселенной, избавится от замкнутости, индивидуализма. В двадцать первом веке, — продолжал Леха с воодушевлением, — самым большим пороком будет считаться индивидуализм. И не потому, что индивидуалист ничего не дает обществу — оно и без него сыто и одето! — а потому, что он обкрадывает самого себя…
— Верная мысль! — заметил Володя. — Значит, Горелов, работая в бригаде грузчиков, держался особняком, ни с кем не дружил?
— Ни с кем. — Леха таинственно понизил голос: — Я попытался вступить с ним в контакт по принципу обмена не словами, а мыслями, к которому человечество придет в двадцать первом веке, но безуспешно. Его мозг окружен непроницаемой оболочкой… — Леха озабоченно постучал себя по голове, прислушался и еще постучал: — Видите ли, Владимир Александрович, науке известны разные способы психозащиты…
Леху, если он заговорит о психозащите, нельзя останавливать, перебивать. Володя слушал внимательно и время от времени поддакивал. Ничто не действовало на Леху так благотворно, как уважительное внимание. Постепенно он успокоился. Володя вылез из своего экипажа, и они с Лехой уселись на садовую скамейку, рядом с двумя стариками.
Старик в поношенном ватнике рассказывал старику в больничной пижаме, как ночью ему почудилось, будто залезли в голубятню. Он вскочил, выбежал из дома… Возле голубятни никого, замок цел. Но зря птица шуметь не станет. Голубятник выглянул на улицу и увидел двоих мужчин. Вроде бы чужие, не посадские. Но в ночной час и своих не узнаешь, тем более что со спины и далеко. Разговор про голубей Володю немного раздражал. Посадские старики-голубятники большей частью барыги. Никакой любви к гордой птице, только рубли на уме, продать, нажить, обдурить юнцов…
