Реан говорила им, что это очень часто так случается, что не всегда удается немедля получить что хочешь, что надо приучаться ждать, а иной раз и совсем не получать желаемого. Дети тем не менее вздыхали и нетерпеливо выглядывали, не ведет ли Ламберт ослика. Наконец Полю показалось, что вдали ревет осел.
— Соня, Соня! — закричал он. — Послушай, осел, кажется, ревет. Может быть, это Ламберт?
— А может быть, это где-нибудь по дороге или по соседству? — предположила госпожа де Реан.
— Позвольте мне, маменька, пойти посмотреть! Можно, маменька?
— Ступайте, только не выходите на большую дорогу.
Соня и Поль пустились, как стрела из лука, напрямик — по траве, через кусты — и, добежав до большой дороги, увидели, что Ламберт ведет на поводу хорошенького, но большого ослика.
— Ослик, ослик! Спасибо, Ламберт! Какое счастье! — закричали дети.
— Какой хорошенький! — сказал Поль.
— Какой он добрый с виду! — сказала Соня. — Пойдем скорее, скажем маменьке.
Ламберт остановился:
— Садитесь, барчук, верхом, а барышня сядет за вами, я поведу его на поводу.
— Не упасть бы нам, — Соня с опаской смотрела на ослика, но Ламберт ее успокоил:
— Полноте, не бойтесь, я пойду подле вас. Мне его продали за смирного, доброго.
Ламберт помог Полю и Соне взлезть на ослика, а сам пошел рядом. Так они подъехали под окна. Госпожа де Реан вышла, чтобы получше разглядеть.
Ослика отвели в конюшню, Соня и Поль засыпали ему овса, Ламберт постлал соломенную подстилку. Детям хотелось все стоять и смотреть, как ослик ест, но близился час обеда, надо было вымыть руки, причесаться, и пришлось ослика оставить до завтра в обществе лошадок.
Завтра и в следующие дни ослика запрягали в тележку Ламберта, пока тележник не сделал хорошенькую повозочку для катания и тележку, чтобы возить землю, и пока не приготовили цветочные горшки, песок — все, что требовалось для устройства сада. Поль научился запрягать и распрягать ослика, чистить его и гладить, класть подстилку, кормить и поить. Соня помогала ему и научилась не хуже брата править ослом.
Госпожа де Реан купила вьючное седло и обыкновенное, чтобы можно было ездить верхом. Первое время няня провожала детей, но когда увидели, что осел тих, как ягненок, госпожа де Реан позволила детям ездить одним, только не выезжали бы из парка.
Как-то Соня ехала верхом на осле, Поль палочкой погонял его.
— Не бей, ему больно, — сказала Соня.
— Но если его не погонять, он не идет, притом палочка тоненькая, ему не больно.
— Знаешь, что я придумала? Не лучше ли вместо того, чтобы погонять, пришпорить его?
— Вот глупости! Во-первых, у тебя шпор нет, а во-вторых, у него такая толстая кожа, что он и не почувствует шпоры.
— Все равно, надо попробовать. А если ему не будет больно, тем лучше.
— Откуда же взять шпоры? — спросил Поль.
— Мы возьмем большую булавку и воткнем в башмак, головка останется в башмаке, а острие снаружи, — придумала Соня.
Булавки они раздобыли в кухне, а приделывать шпору решили в рощице. Пока ослик пощипывал травку, Соня и Поль сели наземь и принялись за работу. Первая булавка проколола башмак, но так согнулась, что стала никуда не годна. По счастью, осталась другая, которая легко вошла в дырочку, Соня укрепила ее ниточкой.
Когда все было готово, Поль подвел осла и помог Соне влезть на него. Девочка начала подгонять ослика пяткой и таким образом колоть булавкой. Осел пошел рысью. Соня обрадовалась и вонзила шпору сильнее: ослик сначала пустился бегом, а потом принялся брыкаться и сбросил Соню шагов на десять в сторону. Поль, который поотстал, в испуге подбежал к оглушенной падением сестре и помог ей подняться. Оказалось, что Соня ссадила себе руки и нос.
— Что скажет маменька? — сказала она Полю. — Что мы ей скажем, когда она спросит, отчего я свалилась?
— Надо сказать правду, — отвечал Поль.
— Ах, Поль! Не нужно говорить про булавку!
— Что же мы скажем?
— Скажем, что ослик начал брыкаться и сбил меня.
— Но ослик такой смирный! Он не стал бы брыкаться, не будь этой противной булавки, — сомневался Поль.
— Если ты скажешь про булавку, нам достанется от маменьки, она отнимет у нас ослика.
— По-моему, нужно всегда правду говорить. Всякий раз, как ты хотела что-нибудь скрыть от тети, она все равно узнавала, и тебе за это еще хуже доставалось.
— Зачем же ты хочешь, чтобы я сказала про булавку? Я скажу просто, что ослик брыкнул, и я свалилась. Разве это неправда? Я тут ничего не солгу.
— Делай, как знаешь, только, по-моему, лучше признаться во всем.
— Ты только не говори. Не скажешь про булавку?
— Будь спокойна, я, сама знаешь, не люблю, чтобы тебе доставалось, — уверил ее Поль.
Стали искать ослика, но не нашли. «Он убежал в конюшню», — решил Поль. И дети отправились домой.
Недалеко от дома они встретили запыхавшихся матерей, бегущих им навстречу.
— Что случилось, дети? Вы не ранены? Осел прибежал с лопнувшей подпругой, весь в мыле, его насилу поймали. Мы испугались, не случилось ли с вами беды.
— Нет, маменька, ничего, только я свалилась с осла.
— Упала? Каким образом? Отчего? — заохала госпожа де Реан.
— Я сидела на ослике, вдруг он, не знаю с чего, стал брыкаться и прыгать, я упала на песок, немножко оцарапала себе нос и руки, но это пустяки.
— Почему он начал брыкаться, Поль? — с недоумением спросила госпожа д’Обер. — Я считала его пре-смирным.
Поль смутился:
— На нем Соня сидела, маменька, он тогда стал брыкаться…
Госпожа д’Обер перебила сына:
— Я прекрасно это знаю. Только с чего он вдруг начал брыкаться?
— Это оттого, тетя, что ему захотелось побрыкаться, — с невинным видом вмешалась Соня.
— Конечно, оттого, что не хотел смирно стоять. Но все-таки это странно, — пожала плечами госпожа д’Обер.
Дома Соня пошла в свою комнату, чтобы вымыть лицо и руки, а также переменить платье, которое разорвалось и запачкалось. Госпожа де Реан осмотрела разорванное платье.
— Ты, однако, сильно ушиблась, платье все изорвано и испачкано.
— Ай! — вскрикнула няня.
Маменька обеспокоенно обернулась к няне:
— Что случилось?
— Вот так выдумка! Поглядите-ка, сударыня!
И она показала госпоже де Реан большую булавку, которой укололась, отчего и вскрикнула. Соня позабыла вынуть ее.
— Что это значит? Как булавка попала в Сонин башмак? — удивилась госпожа де Реан.
— Должно быть, не сама собой, кожу довольно трудно проколоть, — рассматривая башмак, проговорила няня.
— Объясни-ка, Соня, откуда у тебя в башмаке булавка? — голос матери не сулил ничего хорошего.
— Не знаю, маменька, право, не знаю, — смутилась
