Владислав Крапивин - Портфель капитана Румба

Роберту объяснили, что если он будет запираться и не расскажет чистосердечно о своих шпионских планах, ему вставят между пальцами тлеющие пеньковые фитили или поджарят пятки. А если и после этого он проявит упрямство, его утопят с чугунной балластиной на шее в ночном неприветливом море.

Роберт плакал и клялся, что не имел злого умысла. Он так горячо говорил про свою любовь к морякам и так жалобно просил о снисхождении, что наиболее мягкосердечные начали ему верить. А когда он в доказательство своего увлечения морскими пуговицами высыпал на стол коллекцию, поверили и остальные. Не совсем поверили, но больше, чем наполовину. Однако осторожности ради решили на берег Боба не отпускать. Пусть плавает юнгой на "Бретонце", тогда уж ни с кем посторонним не встретится и ничего не разболтает…

Увы, морская жизнь оказалась вовсе не похожей на мечту! Боб по сути дела оставался пленником. В портах его не пускали на берег, запирали в кубрике. Он делал всякую черную работу и постоянно получал от команды пинки и зуботычины. Правда, он научился вязать морские узлы, заплетать такелажные концы, работать с парусами и даже стоять у штурвала. Но эта корабельная наука не приносила ему радости, ибо она была омрачена неволей и отсутствием друзей. К тому же вместо тропических островов и заморских стран Роберт видел лишь пасмурные побережья северных морей и заливов. Именно в этих водах плавал "Бретонец", промышляя торговыми делами – не столько честными, сколько в обход таможенных правил…

Одно утешение оставалось у юнги Боба – его коллекция. Ее, к счастью, не отобрали. Кому нужны медные пуговицы и без того несчастного хромоножки! Не золото ведь. И бывало, что вместе с пинками и насмешками Роберт получал от матросов и капитана новые пуговицы – в награду за работу. Длинный Мушкет иногда позволял себе быть добрым и в конце концов подарил Бобу одну из пуговиц со своего редингота.

Самую первую пуговицу – ту, которую он подобрал на улице в Гринхаусе, – Роберт считал талисманом и носил на шее, на черном шелковом шнурке. Над этим чудачеством тоже смеялись, и постепенно за коротышкой-юнгой прочно закрепилось прозвище Ботончито – Пуговка. Так впервые назвал его кок-испанец, так его потом звали всю жизнь…

Подневольное неприкаянное существование продолжалось около года. И надо сказать, что, несмотря на все тяготы, юнга Боб постепенно осмелел, окреп душою и телом и порой даже храбро огрызался на обидчиков. Среди матросов теперь было несколько таких, которые сделались не то что его приятелями, но, по крайней мере, относились к Бобу по-человечески. Да и сам Длинный Мушкет любил иногда позвать Ботончито в свою каюту и потолковать с ним о разных книгах. Однажды капитан даже обмолвился, что надо бы со временем перевести Боба из юнг в матросы и назначить ему постоянное жалованье…

Но, к сожалению, достойный капитан "Бретонца" был подвержен распространенной среди морских волков слабости: он употреблял слишком большие порции рома и потому однажды скончался в своей каюте от сердечного приступа.

Капитана по обычаю похоронили в море, зашив его в парусину и привязав к ногам чугунную чушку от балласта. После того огорченная утратой команда с капитанским помощником Беном Вудро по прозвищу Большая Чума устроила поминальный ужин, где к бочонку с ромом приложились все, не исключая вахтенных. В это время, на беду, ветер стал крепко свежеть и к утру достиг силы шторма.

Дело было у норвежских берегов – скалистых и опасных, если к ним подходить ближе, чем позволяет приличие. Зимнее небо заволокло облаками, пьяные матросы еле держали штурвал (а точнее – держались за него, чтобы не упасть). Верхние паруса не успели убрать, их сорвало. Горластый и толсторожий Большая Чума слегка протрезвел от страха.

Шторм ревел, и где находится бриг "Бретонец", никто не мог сообразить. Определиться по солнцу с помощью секстана не было, конечно, никакой возможности, потому что не было солнца. Да и не осталось после кончины капитана де Кря на "Бретонце" человека, который умел бы всерьез обращаться с мореходными инструментами. Оставалась еще возможность найти на карте место судна по счислению. Но никто с перепою не помнил, когда начался ветер и сколько раз менял направление. К тому же у Большой Чумы были крепкие кулаки, но не было никаких способностей к математике. А острые скалы в окружении шипящей пены могли показаться в любой момент с любой стороны. Требовалось немедленно проложить правильный курс, чтобы убраться из опасного места. И здесь у Бена Вудро сработали остатки сообразительности. Он велел притащить из кубрика в капитанскую каюту "этого хромого цыпленка Ботончито".

– Ты ведь умный парень, раздери тебя ведьмы! Вот тебе карта, если не хочешь кормить вместе с нами селедок!

Роберт, конечно, не имел штурманского опыта, но математику знал и в меркаторских картах научился разбираться, читая морские книги. К тому же он в отличие от других был трезв и сумел приблизительно сосчитать, куда отнесло "Бретонца" от места погребения капитана. Сумел и прочертить курс, которым следовало плыть, чтобы не оказаться на скалах Норд-Цанге. И затем – от страха отправиться к селедкам и от злорадства, что его обидчики сейчас смотрят на него как на последнюю надежду, – Роберт Румб гаркнул:

– Убрать все тряпки с реев! Ставь фока-стаксель и штормовой грота-трисель! Шевелись, гнилые медузы!.. Эй, на руле! Левый галс и держать круто до отказа, если не хотите, чтобы вас размазало по камням, как рыбью требуху!

Экипажу "Бретонца" не хотелось быть размазанным по камням и в силу этой причины было не до обид. Все кинулись по местам, "Бретонец" стал приводиться к ветру и, ныряя среди гребней, пошел круто в бейдевинд. Смертельные скалы Норд-Цанге в брызгах и реве воды возникли в кабельтове с подветра и благополучно остались за кормой…

Когда опасность миновала, а ветер стал спокойнее, Большая Чума подошел к Роберту и, пряча неловкость за насмешливым хмыканьем, похлопал юнгу по плечу.

– А наш хромой петушок показал, что котелок у него иногда варит, хе-хе… Придется выдать мальчику в награду дюжину пуговиц, а, ребята?

Но "ребята" смотрели на Чуму сумрачно и шутку не поддержали. Роберт понял, что настал момент, когда решается судьба. Он выдернул из-за кушака Большой Чумы два пистолета. Выстрелом из одного он сбил с капитанского помощника шляпу, а другой упер ему в толстый живот.

– Отныне меня зовут капитан Чарльз Румб! Ясно тебе, Бен Вудро?.. Или капитан Ботончито, если угодно! Но именно капитан!.. Может быть, кто-то не согласен? Вы, тухлые тресковые головы, не умеющие раздвинуть параллельную линейку и два разделить на два!.. Тогда идите пьянствовать дальше! Впереди еще гряда Китовый Позвоночник, и у вас будет возможность присоединиться к капитану де Кря!.. Тихо, месье Большая Чума, руки по швам! Итак, повтори: как меня зовут?

– Э-э… вас зовут… господин капитан Чарльз Роберт Румб Ботончито, сэр, – произнес Бен Вудро, глядя на граненый ствол, упершийся ему в поддых. – Что прикажете, капитан?

– Все по местам! Фор-марсель ставить! На руле, два румба под ветер!..

…Морские волки любят решительность и умение. Вечером, собравшись на юте, экипаж решил, что лучше Роберта Румба им и вправду не найти капитана. Были, конечно, и недовольные, но их новый капитан высадил в первом же порту…"

Было уже совсем темно. Костер почти погас, потому что запаса дров с собой взяли немного. Но ярко горел крупный корабельный фонарь, вокруг него, кутаясь в одеяла, сидели все, кто слушал историю капитана Ботончито. Светил между скал ущербный месяц, вздыхала вода – набегала на камни и гравий отмелей и отступала опять… А дядюшка Юферс все читал:

– "В одном из шведских доков "Бретонца" хорошенько починили. Грот-мачту с реями заменили другой – с гафелем и гиком. Теперь вместо прямых парусов там ставили гафельный грот и топсель, таким образом бриг превратился в бригантину. Капитан Румб поменял и название судна. Бригантина получила название "La Cartera", или попросту "Лакартера". Возможно, это в честь любимого портфеля капитана Румба. Известно, что по-испански "ла картера" означает именно "портфель". В экипаже бригантины было много испанцев, и капитан Румб научился хорошо говорить на этом звучном и красивом языке…

Сменив парусное вооружение, капитан Румб установил на судне шестнадцать карронад среднего калибра. Пушки "Лакартере" были необходимы, потому что Ботончито с экипажем добровольцев отправлялся в дальние и опасные плавания…"

Далее дядюшка Юферс читал о кругосветном плавании капитана Румба, о его приключениях у африканских берегов, об участии "Лакартеры" в морских боях с южанами во время войны Северных и Южных Американских штатов. О торговле с туземцами и стычках с соперниками на океанских дорогах. Капитан Ботончито сделался одним из тех морских бродяг, которые смысл жизни видят в плаваниях, необыкновенных событиях, открытиях и преодолении опасностей. Корабли таких капитанов были в прошлые времена как бы крошечными независимыми плавающими государствами. Эти моряки не имели подданства, а в отношении ко всем правительствам всегда находились в состоянии полувойны-полумира. Таможенные службы всех портов света обвиняли (и не без причин) эти экипажи в контрабандной торговле, но моряки считали, что каждый имеет право на вольную дорогу в океане, а платить налоги с товаров, за которые уже уплачена честная цена, – это значит кормить и без того сытых чиновников… Надо сказать и то, что капитанами таких вот вольных парусников было сделано немало географических открытий – не столь громких, как у Кука и Лаперуза, но тоже полезных для мореплавания.