- А ещё он параноик. Дядька Ийон, ты же хороший? Какое тебе дело до Леся?
- Я, как ты говоришь, Ужасный Человек, — выделил голосом прописные буквы этот Ийон. — А Лесь… это ведь от Алексея сокращение, да?
- Лен! — сдавленно вскрикнул Лесь, но Ленка была человеком доверчивым и беспечным, у которого от мысли до слова не то что один шаг — она, казалось, думает сразу словами и тут же их озвучивает:
- Ага, звучное имя получилось, а то Лёша — это банально… А ты чего спрашиваешь-то, дорогой мой маньяк, а? — наконец спохватилась она.
- А я просто любопытный маньяк. У нас дитёнки в клубе ещё и похлеще себе имена сокращают…
- Дядька Ийон… ты, это… — Лена покосилась на мрачного Леся и виновато втянула голову в плечи, — ребёнок же нервничает… Ну хватит его пугать…
Ийон захихикал, не засмеялся, а именно захихикал, несолидно и как-то шепеляво:
- Ужас какой, просто кошмар! Мы все умрём… Да не, я правда любопытный! Вот те крест, как говорится… Только прости, где мой крестик крестильный, я даже не знаю.
Ленка хихикнула в ответ, и Лесь понял, что от неё серьёзности вовек не добьётся, строй зверские рожи, не строй, вздыхай, не вздыхай — хоть на руках пройдись по комнате, всё равно не поможет. Дохлый номер. В этом дурацком мире никто не верит, что можно вот так на улице столкнуться с опасностью, а бандиты, грабители, маньяки, террористы, о которых все так любят смотреть по телевизору — на деле для большинства всего лишь страшная сказочка.
Поэтому когда ты сталкиваешься с реальной опасностью, когда по твоему следу кто-то идёт — и ты догадываешься, кто — тебе всё равно никто не поверит. Даже тот, кто знает и сочувствует. Для них все твои похождения — всё та же любимая страшилка.
В двенадцать лет от такой несправедливости Лесь бы, наверное, разревелся бы. Или наорал бы на кого… Но ему было тринадцать, поэтому он не стал плакать и орать, а ушёл на кухонный балкон, свистнув по дороге из шкафчике на кухне спички. Вообще, у Лены была зажигалка, но просить Лесь не хотел.
Открыв окно, Лесь высунулся наружу и стал глядеть, как солнце бросает зелёные блики сквозь листья пышного каштана, растущего у самого дома. Когда глядеть надоело, Лесь пошарил по карманам, достал смятую пачку "L&M" и, неумело прикурив от спички, глубоко затянулся. Закашлял дымом. Курить было противно и стыдно, и дело было не в том, что стоял Лесь на чужом балконе, в квартире, где никто не курит, а сигареты ему покупал Василий, потому что кто ж Лесю их продаст…
Просто казалось, что курением Лесь предаёт папу. Он же обещал!
… Первый раз курить Лесь попробовал на одиннадцатом году жизни. Украл у папы из кармана пиджака пачку "Винстона" — хватило, правда, ума догадаться положить потом её быстренько на место, взяв только несколько сигарет — и потом после школы с пацанами попробовал.
На самочувствии этот первый опыт сказался сильно. Не только в плане цвета лица и прочих классических "прелестей" первой затяжки — пожалуй, сильнее досталось заду.
Ну да, Лесь в десять лет был ещё слишком наивный и, пока вечером папа его не позвал "На серьёзный разговор, Оля, родная, а ты сходи пока в магазин, у нас минералка закончилась, побереги нервы, сока тоже купи томатного…", мальчик свято верил, что его проделка осталась незамеченной.
Ха, ха и ещё раз ха. Чтобы папа — да чего-то не заметил. Он же… папа! Это у него профессиональное, наверное, он даже дома продолжает всё контролировать и замечать…
Нет, папа ругал не за сам факт курения — ну, глупо втолковывать сыну, какой вред наносят здоровью сигареты, если ты сам нервный, злой и потому насквозь пропах табаком. Но обманы и тайны папа на дух не переносил.
- Мог бы и прямо попросить, — уже напоследок устало сказал он. — Не при маме только, конечно. А то будешь курить всякую дрянь — себе же хуже сделаешь, пойми, Лесь… А лучше пока и вовсе не пробовал бы, лет хоть до четырнадцати, организм детский с никотином не справится, пойми.
- Пап, но мы с друзьями договорились все вместе, одновременно попробовать, чтобы потом не ссориться и не хвалиться, кто раньше курить начал! Мы же ради дружбы, а не… так, чтобы "доказать, что мы взрослые", — Лесь передразнил одного из своих одноклассников.
- Господи, Леська, я же говорю — попросил бы, объяснил, я б и дал… если уж иных способов сохранить дружбу вы не нашли.
Лесь промолчал, почему-то постеснявшись папе рассказать, как они с друзьями сотворили из этого целый обряд с курением по кругу, чтобы "смешать дыхание и побрататься". Папа, прямой, резкий романтик-папа, в котором и романтика-то невозможно разглядеть за жёсткостью, в ответ на это наверняка сказал бы, что брататься надо, смешивая кровь, а не вонючий дым.
- В общем, я надеюсь, что подобного не повторится. И лучше всего — не привыкай к табаку… Или я что, напрасно уже одиннадцать лет в квартире не курю?
- Я постараюсь, пап…
- Эх ты, Леська-Олеська… Уж расстарайся!
Прошло почти два года, прежде чем Лесь закурил во второй раз. На этот раз всё было серьёзно и незаметно — сначала просто нравился запах табачного дыма, когда курил Тимур, потом Тимур дал попробовать… И Лесь постепенно втянулся — конечно, не смоля сигареты одну за другой, но в день затягивался как минимум раз. Это прочно вошло в привычку — вышел из школы, поболтал с приятелями, выкурил сигарету, а потом уже можно и идти домой…
Запах табака, быстро пропитавший волосы и одежду, легко объяснялся тем, что курили друзья, а Лесь, мол, оказался с подветренной стороны. И всех пока такое объяснение удовлетворяло… но однажды на выходных Лесь забыл перепрятать из рюкзака пачку сигарет, и её, убираясь в квартире, нашла мама.
Лесю она ничего не сказала до возвращения столь же пропахшего табаком мужа из командировки.
Выслушав жену внимательно, Ты-же-отец-семейства сердито достал из куртки свою пачку, смял, выкинул в мусорку и внимательно и выжидающе поглядел на сына. Молча. И это подействовало на Леся гораздо сильнее любых уговоров и бесед — в мусорку немедленно полетела и вторая пачка всё того же "Винстона".
- Я очень надеюсь, что я не один всерьёз бросаю курить, — это были единственные папины слова за весь "разговор".
- Я тоже брошу, пап, — торжественно пообещал Лесь и с тех пор действительно не курил вплоть до мая этого года, хоть поначалу это и было ужасно тяжело, пришлось даже с Тимуром на какое-то время прекратить общаться… Ну а тогда, в мае, просто было слишком фигово, а рядом оказался Василий со своим "эль-эмом"…
С тех пор привычка потихоньку возвращалась, а бороться с ней… Лесю было не до того.
И вот теперь он стоял на балконе четвёртого этажа, курил, стряхивал пепел на далёкий-далёкий асфальт и дулся на Ленку.
Нет, так дело не пойдёт, — понял он, разжимая руку и глядя, как падает прокуренная до фильтра сигарета. Во-первых, Лена может быть права, и он, Лесь, — параноик. Правда, в это плохо верится. Во-вторых, надо взять зарядку для Рюрика и ехать в храм. В-третьих, желудок намекает, что пора бы разогреть макароны, ссора — плохой повод для того, чтобы остаться голодным… Ну а в-четвёртых — есть только один способ узнать, кто был прав: надо поехать на Ильинку, как и говорил Лене.
С такими вот мыслями Лесь сел всё-таки обедать — но сначала нашёл зарядку, которая, Рюрик оказался прав, что неудивительно, была воткнута в удлинитель рядом со стоящей на подставке полуакустической гитарой. Смотав и убрав зарядное устройство в рюкзак, Лесь наскоро пообедал, хмуро попрощался с Леной, всё ещё болтающей с "дядькой Ийоном" о снайперских винтовках и ручных гранатомётах, и вышел из квартиры, заперев дверь и калитку запасными ключами, которые временно были ему отданы "чтобы в дверь не трезвонил да и вообще".
Солнце палило на улице нещадно, после тёмного подъезда Лесю даже пришлось зажмуриться на секунду. Потом, проморгавшись, мальчик внимательно огляделся, не видать ли кого, но никого подозрительного не заметил и скорым шагом направился вдоль по улице в сторону метро. Дорога была знакома и уже даже привычна — Лесь постоянно бывал у Ленки с Рюриком, порой даже с ночёвкой, хотя летние дни позволяли ночевать где попало, хоть в парке, главное ночью — не попадаться никому на глаза и не ходить тёмными переулками.
На дворе стоял конец июня, и мама лежала в больнице уже почти две недели. Лесь целыми днями шатался по городу, стараясь каждый раз ночевать в разных местах или хотя бы долго кружить вокруг нужного дома, путая возможный "хвост"; к тёте Тане обращались только один раз — якобы от папы, и Лесь поэтому старался у неё появляться пореже, но особо не волновался; целую неделю из этих прошедших двух Лесь сумел отдохнуть в гостях… Алины Геннадьевны — там уж точно его никто не искал, а в далёкой тверской деревеньки уже из года в год собирались ученики-друзья Алины Геннадьевны, возились с огородом, бродили по округе… ну, об этом всём Лесь узнал, только когда географичка его пригласила, расспросив предварительно, как дела. Помня, какую роль учительница сыграла в его приключениях, Лесь не стал отпираться и прямо сказал, что мама снова в больнице, а он снова в бегах. После этого отказываться от приглашения было попросту глупо, и на неделю Алексей Ильин исчез из Москвы.
