Анжелика огромными недоумевающими глазами смотрела на происходящее. И вдруг глаза её наполнились ужасом: Жора выхватил ножик и пошёл на Витальку. Анжелика бросилась к нему и стала у него на пути.
— Уйди, — бешено прохрипел Жора.
Но Анжелика загородила собой Витальку.
И Жора, размахнувшись, ударил её ножом в лицо.
Виталька стоял перед директором школы и смотрел на него. А директор смотрел вниз, прижав кулаки к вискам.
— Ты был прав, когда не хотел садиться с ним. Я весь год мучил тебя, а в нём медленно выращивал злобу.
— А мне всё равно, — ответил Виталька.
— Как так всё равно? — поднял голову директор.
— А вот так. Он изуродовал Анжелику. Какое мне теперь дело, за какой он партой сидел…
— Расскажи, как всё произошло.
— Ничего я вам не буду рассказывать. Вы знали, что он когда-нибудь сделает такое! Знали, знали! Все это знали!
— Подожди, успокойся.
— Да вы хоть видели когда-нибудь, какое было лицо у Анжелики?
— Она была славная девочка, хотя и отставала в развитии…
— Сами вы отстали в развитии! — крикнул Виталька и выбежал из кабинета.
Он не помнил, как прибежал к Семёнову. Профессор сидел во дворе за большим кухонным столом, установленным под старым тополем, и что-то писал. По всему столу были разбросаны исписанные листки и раскрытые книги.
— Иван Пантелеич!
Профессор поднял голову от бумаг, взглянул на Витальку и вскочил:
— Что случилось, Виталик? Тебя просто не узнать. Несчастье, что ли?
— Иван Пантелеич, скажите, у вас много денег?
— Какой странный вопрос… Да что же произошло? Во всяком случае ты можешь располагать всем, что у меня есть…
— Тогда отправьте Анжелику самолетом в Москву. Её ударили ножом в лицо. Там есть какой-то институт, там… Там операции делают, чтобы не видно… Иван Пантелеич.
— Анжелика? Это та маленькая цыганочка, что живёт по соседству с тобой? Боже, как это произошло, кто мог? Я всё сделаю, Виталик. Я всё сделаю, о чём ты просишь, и немедленно.
Виталька заплакал.
— Ну полно, полно. Всё будет хорошо. Успокойся.
В тот же день Анжелику увезли на аэродром. Всё лицо у неё было забинтовано. Она плакала и не хотела уезжать. Вместе с нею самолётом полетел Сергей, муж Лены, давно уже собиравшийся навестить жившую в Москве мать. Он взялся доставить девочку в больницу.
Самолёт провожали Лена и Виталька. Возвращались они вместе.
— Всё будет в порядке, Виталик, — сказала Лена. — Я спрашивала у хирурга. Он говорит, что не было необходимости отправлять её в Москву. Шрам будет совсем маленький и незаметный. От этого твоя Анжелика станет только красивее. Но ты, конечно, прав, как всегда. Друг должен поступать именно так, как ты, и так, как она. И так, как твой учитель профессор Семёнов.
— Сергею пришлось взять отпуск…
— Ничего, он уже третий год собирается съездить к матери.
Когда Виталька пришёл домой, за столом сидел отец и ел щи. Увидев сына, он встал.
— Проводил?
Виталька, полуотвернувшись, равнодушно посмотрел на него.
— Ну что ты? Я уже не помню зла. Прощения вот у матери попросил… Будем опять жить по-старому. Я конечно погорячился, сознаю.
Ничего не ответив, Виталька ушёл в другую комнату. Накануне несчастья с Анжеликой мать сказала Витальке каким-то странным шёпотом:
— Отец переживает, Виталик. Помирись с ним. Ты не знаешь своего отца, а я знаю.
— Я тоже знаю, — сказал Виталька.
— Нет, не знаешь. — Мать это произнесла так, что Виталька умолк. Она ни слова больше не добавила. И Виталька впервые обратил внимание на то, что мать стала совсем старухой, а она была на два года моложе Анжеликиной матери.
Невидимая и непреодолимая стена стояла между Виталькой и отцом. И разрушить её не могло ничто и никогда. Впрочем, стена эта существовала между ними и раньше, но Виталька тогда был мал и, по существу, отца ему заменял дед. Теперь Виталька часто вспоминал какие-нибудь мелочи. Вот дедушка возит его совсем маленького на своей широкой спине, Виталька крепко держит его ручонками за уши и хохочет от восторга. Вот дед учит его плести из конского волоса лески, завязывать мёртвые узлы, учит стрелять, обтягивать шкурой охотничьи лыжи, различать голоса птиц и следы зверей. Дед был настоящим другом. Это он зажёг в сердце Витальки огонь исследователя и путешественника. И может быть, поэтому Виталька теперь так привязался к профессору Семёнову.
Профессор с детьми уже два раза пытался пробиться через Ущелье белых духов к озеру и два раза возвращался, не пройдя и половины страшной дороги. Теперь он готовился к третьему, решающему походу.
Дети уже не похвалялись перед Виталькой тем, что они альпинисты. Дважды ткнувшись в снега Ущелья белых духов, дети поняли, что этот орешек им не по зубам. Будто и впрямь злые духи хранили тайну горного озера.
В школе закончились экзамены, и ребят отпустили на каникулы.
Однажды, придя домой, Виталька застал Иванова. Вместе с отцом они сидели на крыльце и курили.
Виталька, не поздоровавшись, прошёл в дом, и отец не вернул его, даже не поднял головы.
Рэм лежал на траве возле своей будки, отвернув в сторону узкую морду.
Виталька невольно прислушался к разговору.
— И что он ей сделал? — жаловался Иванов. — Царапина, пустяк. Жоржик ещё ребёнок, да и ножик был не такой, каким можно убить. И вот теперь его отправили в колонию, а меня судил общественный суд. Из-за какой-то козявки! Прожить сорок лет честным трудом, и вот на тебе — общественный суд… Всё-таки нет справедливости, не-ет. И козявка эта чёрная сама полезла, Жоржик и не думал её трогать…
Виталька не выдержал и крикнул:
— Рэм, ко мне!
Собака вскочила и бросилась в дверь прямо через Иванова. Тот шарахнулся в сторону, зацепился за что-то и упал.
Отряхивая пыль с одежды, сказал:
— Распустил ты своего мальца. К добру это не приведёт.
— Молчи уж, воспитатель, — зло ответил отец.
— Надо было тогда настоять и продать собаку. Давали такие деньги! Я бы не упустил случая. А сейчас она — один расход.
— Ты бы, ты бы! Мой сын не кидался ещё ни на кого с ножом и никогда не кинется, будь спокоен. А седьмой класс он закончил на одни пятёрки. Это тебе понятно? И не тебе меня учить, как воспитывать детей.
Рука Витальки так и замерла в густой чёрно-оранжевой шерсти Рэма. Оказывается, отец гордился им. Это была новость.
— И по дому он всё делает, — продолжал отец. — Матери помогает. А твой только лаялся с матерью да шкодил.
Иванов, как видно, не нашёлся, что ответить. Наступило долгое молчание.
Рэм прижался пушистым боком к ногам Витальки и умиротворённо вытянул вдоль передних лап длинную морду.
Последнее время Виталька замечал, что Рэм не находил себе места. Он беспокойно мыкался по двору, а этой ночью жутко завыл. Виталька вышел и прикрикнул на него. Больше собаки не было слышно. Виталька не мог понять, в чём дело. По виду собака была совершенно здоровой.
Виталька запустил руку в белоснежную гриву Рэма и вдруг понял, — собака скучает по Анжелике. Анжелика его мыла с мылом, поливая из детской лейки, и Рэм послушно стоял под струйками воды, часами расчёсывала ему шерсть. Часто можно было видеть её чёрную голову, склонённую над белоснежной гривой собаки.
— Скоро приедет Анжелика, — сказал Виталька.
Рэм поднял голову и посмотрел на него маленькими, косо посаженными глазами.
— Приедет Анжелика, и всё будет как прежде…
Виталька не знал ещё, что ничего не бывает, как прежде. Всё стремительно уносит назад поток времени, и в конце концов человек не узнаёт даже самого себя, не только что других. Давно ли умер дедушка, а как с тех пор изменилось всё. Дедушка любил сам топить печь, любил подолгу смотреть в огонь, курить и думать о чём-то. Как было бы хорошо, если бы сейчас дедушка, как прежде, сидел у печки, молча курил. У его ног лежала бы собака и тоже смотрела на огонь и тоже думала свои неведомые думы. До последнего дня дедушка стремился к покою лесов и гор. Почему он уходил на зиму в горы? Только ли для того, чтобы охотиться на соболя? Может, просто не хотел быть дома… А может, его так же, как и Витальку, тянуло искать что-то такое, чего ещё никто не видел…
Марат жил не так, как Виталька, он в своём воображении путешествовал в прошлое, жил где-то в мире давно минувших битв, жестоких властителей, ярких средневековых базаров Востока.
«Не зная прошлого, нельзя понять настоящего», — напыщенно говорил Марат. Марату была свойственна некоторая высокопарность.
Что такое сто лет? Это одна человеческая жизнь. Но сто лет отделяло сегодняшний день от похожего на кошмарную сказку прошлого.
