бабушка еще не успела сообразить, что собирается сделать ее внучка, как Мадлен уже выбежала в узкий коридор и устремилась по трапу на палубу.
Свежий утренний ветер взметнул и спутал ее волосы, ногам стало зябко. Но Мадлен стояла, прижавшись к борту, и зачарованно смотрела на город, который раскинулся там, на высоком берегу.
Она даже не заметила, как рядом с ней остановилась бабушка. Бабушка молча шевелила губами, словно молилась.
Корабль стоял примерно в километре от берега. Дома на берегу, поднимающаяся вверх белая лестница казались Мадлен почему-то знакомыми, словно она их когда-то уже видела. Портальные краны высоко вскидывали свои жирафьи шеи. Их на берегу было множество. Мадлен видела, как они переносили грузы. Десятки кораблей на рейде ожидали своей очереди подойти к причалам. Они собрались сюда со всех концов света: французские, итальянские, английские, греческие, канадские, египетские, индийские. Огромные океанские лайнеры и небольшие торговые суда, исколесившие мир, видавшие бури и новые, сверкающие свежей краской и только еще начинающие путь долгих скитаний…
Стоявший рядом Грегуар, указывая вдаль на появившийся катер с красным флажком на корме, крикнул:
— Едут власти!..
И тут же капитан со своего мостика отдал приказ:
— Господа, прошу разойтись по каютам!.. Приготовьте паспорта!..
Все быстро разбрелись по каютам. Лишь один из пассажиров, корреспондент, всклокоченный и полусонный, остался на палубе. Он пристроился у самого борта и начал привинчивать к фотоаппарату длинную трубку телеобъектива, чтобы сделать первые снимки с дальнего расстояния.
— Месье Барро! — крикнул капитан с плохо скрываемым раздражением. — Я бы советовал вам вернуться в свою каюту!
Но Барро в ответ только весело усмехнулся:
— Я сделаю замечательный снимок!.. — сказал он. — Советские солдаты хозяйничают на французском корабле… Вот увидите, он обойдет всю мировую прессу!..
Высунувшись из окна каюты, Мадлен видела, как вслед за солдатами на палубу поднялись люди в черной форме. Это были таможенники.
Вскоре в дверь их каюты тихо постучали, и на пороге появился молодой круглолицый сержант. Мадам Жубер вздрогнула, побледнела и поднялась ему навстречу готовая к самому худшему исходу. Сержант по-приятельски улыбнулся Мадлен и, приложив руку к козырьку фуражки, сказал:
— Ваш паспорт, мадам!
Дрогнувшей рукой мадам Жубер протянула ему документы.
— Здравствуйте, — произнесла Мадлен по-русски.
— Здравствуйте!.. — ответил сержант, кладя паспорт в стопку документов, уже собранных по другим каютам. — Какое слово вы еще знаете?..
— Много слов… — ответила Мадлен.
— Русская? — удивился сержант. — Возвращаешься на родину?..
— Нет, я француженка, — проговорила Мадлен. — Это моя бабушка русская…
Мадам Жубер покраснела. Кровь прилила к ее дряблым щекам. Меньше всего она ждала, что первый удар нанесет ей внучка. Пограничник, конечно, сейчас же позовет таможенника, и тот обыщет их вещи!
Но ничего такого не произошло. Пограничник попрощался и отправился в салон. За одним из столиков здесь обосновался офицер, а за другим — старший таможенник.
Бабушка то и дело выглядывала в коридор, ждала обыска и нервничала. В коридоре было тихо, никто не появлялся, и это еще больше усиливало волнения мадам Жубер.
— Зачем я сюда поехала?! — внезапно взорвалась она. — Теперь я в их власти?! Как по-твоему, зачем они отобрали паспорта?.. Что они с ними делают?!
Все обошлось благополучно. Так благополучно, что лучше не надо. Через пятнадцать минут, которые мадам Жубер показались пятнадцатью часами, тот нее круглолицый сержант принес паспорта с проставленными в них печатями, вручил их бабушке, снова улыбнулся Мадлен и ушел. Таможенники так и не появились.
И еще через несколько минут капитан объявил по радио, что с формальностями покончено и скоро за пассажирами придет катер.
Мадлен крикнула «ура», а мадам Жубер обняла ее обеими руками и заплакала…
Туристов встретил гид, высокий молодой человек в очках и в черном костюме. Он был изысканно вежлив, но чопорен в обращении и показался Мадлен похожим на молодого пастора.
Автобус ждал их у ворот Одесского порта. Как только все расселись, он сразу же двинулся в путь. Мадлен оглянулась. Все сидели своими компаниями, как привыкли на корабле. Грегуар с одним из докеров — на передней скамейке, за ними — двое других. Этамбли позади бабушки и Мадлен. Барро примостился у окна поближе к шоферу, его лысеющая голова была все время в движении. Он поворачивал ее то вправо, то влево, стараясь, ничего не упустить из того, что было видно в окна автобуса.
Мадлен тоже глядела во все глаза. Вот она, долгожданная Одесса!.. Они видят улицы советского города, смотрят на дома, в которых живет чужой ей народ… И странное дело — Мадлен испытывает какое-то разочарование. Она так долго ждала этого часа, так много раз рисовала в своем воображении этот миг, что он ей стал представляться чудесным. Она думала — все в Одессе будет другим. А между тем такие же дома, какие она привыкла видеть с детства, улицы, мало чем отличающиеся от парижских, только, может быть, менее привычные. Нет здесь ярких, кричащих реклам, с которых глядят на тебя улыбающиеся мужчины и женщины, предлагая пить самый лучший в мире освежающий напиток, или курить самые душистые сигареты, или употреблять коньяк, который продлит тебе жизнь до ста лет…
Туристский автобус, признаться, не привлек к себе ничьего внимания. Такое важное событие, как приезд Мадлен, ее бабушки и еще двадцати восьми французских туристов, осталось в городе незамеченным…
Вдруг Грегуар громко засмеялся, повернулся к Барро и, показывая пальцем в окно, крикнул:
— А что я говорил! Вот чистильщик сапог! Убедились, месье? Бутылка вина за вами!..
Барро поднял руки вверх, словно сдавался в плен.
Из их шутливых реплик Мадлен поняла, что Барро поспорил с Грегуаром о том, есть ли в Одессе чистильщики сапог.
Этот спор как бы послужил сигналом для начала оживленного обмена мнениями.
— Господа, — гулко прозвучал в микрофоне голос гида. — Мы с вами проезжаем по Приморскому бульвару. Взгляните налево. Перед вами памятник основателю Одессы — Дюку и тут же знаменитая Потемкинская лестница…
Бронзовый Дюк Ришелье стоял во весь рост, сжимая в руке свиток, очевидно, план будущей Одессы. На площади вокруг памятника было много народу. Были и дети возраста Мадлен. Мадлен помахала им рукой. Они обернулись ей вслед, и какой-то мальчишка тоже помахал ей. Не один ли это из тех ребят, с которыми они с Жаком переписывались.
В автобусе стоял гул многих голосов. Он стихал, как только раздавались усиленные микрофоном фразы гида, дававшего объяснения. И сразу после того возникал снова.
Молчала в автобусе лишь одна мадам Жубер. Она
