бы он хотел порвать твою тетрадь, то наверняка бы уже это сделал, — сказала Поля, толкнув Джину плечом.
В этот момент к ним подошла Валя. Она была какая-то взъерошенная. Встретившись взглядом с сестрой, Валя покачала головой и вздохнула. Ей явно не терпелось что-то рассказать, но она не решалась при Джине.
— Мы тут всё уладили! — сказала Поля и посмотрела на Джину в упор. — Правда же?
— Эх, Полечка, если бы не ты, плакал бы этот Костя!
— Джина, ты наша лучшая подруга! И мы всегда готовы тебе помочь. Вот только если тебе захочется сделать какой-то нечестный поступок, например, сказать Елене Николаевне, что тебя ударили, при том, что по правде этого не было, мы тебе не помощники, — очень серьёзно проговорила Валя.
— Ещё из-за вранья могут зря пострадать близкие тебе люди. А вернуть всё обратно будет сложно, — добавила Поля.
— Но… откуда вы знаете, что я собиралась сказать Елене Николаевне?! — Джина удивлённо выпучила свои тёмные глаза.
— Потому что, когда ты планируешь соврать, у тебя нос покрывается фиолетовыми точками! — объявила Валя и несколько раз кивнула для убедительности.
— Да-да! — подтвердила Поля, прилагая большое усилие, чтобы сдержать улыбку.
— Не может быть! — Джина бросила на сестёр испуганный взгляд, вскочила и побежала в класс.
Валя схватила Полю за руку и пристально посмотрела ей прямо в глаза. Ладошка её была холодная как лёд и влажная. В глазах читалось волнение.
— Я так рада, Поля! Так рада, что я наконец-то дома! Ты даже представить себе не можешь.
— Я тоже рада! — ответила Поля.
— Тебе удалось сразу оказаться здесь?
— Ну да, из трубы прямо в класс. А что?
— А мне вот почти, но не совсем.
Это была любимая фраза Вали. И Поля поняла, что за этим кроется «совсем не совсем».
— Когда ты покатилась вниз, я подождала немного. Мы же всегда делали так на горке в парке. Ещё подумала, что может быть это ни к чему. Горка-то совсем не такая, хоть и выглядит похоже. Потом села в трубу и стала думать про девятое декабря и про школу. Но у меня всё не шёл из головы тот розовый зайчик с большими глазами, которого я отдала Киму, и мысль о том, что теперь Киму наверняка будет не так одиноко. Чем больше я думала, что мне не нужно думать про зайчика, тем больше он не хотел выходить из головы. Я зажмурилась, оттолкнулась изо всех сил, повторяя про себя: «девятое декабря, школа, класс». Всё закружилось, помню ветер в лицо, а потом вдруг открываю глаза и вижу, что сижу в большой комнате на чем-то мягком, а вокруг меня тысячи или даже миллионы одинаковых маленьких розовых зайчиков. Оказалось, что и сижу я на тысячах таких же зайчиков. Там было очень уютно, играла бесконечная усыпляющая мелодия, как из детской игрушки. Знаешь, которые вешают грудничкам надо кроватями? И пахло очень вкусно, будто где-то за дверью пекут печенье. Мне показалось, что из-за стены доносятся голоса родителей. Папа что-то рассказывал, а мама смеялась. Я попыталась встать на ноги. Но из этого ничего не вышло. Ноги совершенно не слушались. Кое-как я доползла до двери, из-за которой слышала голоса, и изо всех сил толкнула её. Дверь оказалась невероятно тяжёлой, как будто её выковали из чугуна. Она приоткрылась лишь чуть-чуть, на несколько сантиметров, и больше не хотела. Тогда я начала барабанить по ней кулаками. Голоса стихли, кто-то подошёл к двери и открыл её. Чьи-то руки подхватили меня. Это был наш папа. Когда он взял меня на руки, стало понятно, что я ещё совсем маленькая. Он поднёс меня к столу, за которым сидели все: мама, две бабушки и оба дедушки. На столе стоял торт с одной единственной свечкой и куча всякой еды. Все смотрели на меня и улыбались. Они что-то говорили, но их слов было не разобрать. Им явно хотелось, чтобы я задула свечку. Тогда наконец стало ясно, что это мой день рождения. Я закрыла глаза и, вместо того чтобы дунуть, только чихнула. Когда я открыла глаза, никого рядом не было. Это была та же самая комната, но теперь в ней не было ни праздничного стола, ни бабушек, никого. И главное, я снова стала взрослой. Подбежав к двери, я легко открыла её, и на меня свалилась целая гора снега. Он обжигал лицо, но это было весело и приятно. Помню, как провела мокрыми варежками по лицу и разлепила глаза. Передо мной стояла ты и смеялась. Мы были на горке, на той, что рядом с каналом, и катались на ватрушках. Мы с тобой только что съехали с горки прямо в сугроб. А наверху стоял папа и ждал, когда мы поднимемся. Потом всё опять закружилось, и я очутилась в пустыне. При этом в обе стороны от меня тянулся бесконечный ржавый забор. Я встала с тёплого песка и решила пойти в ту сторону, куда дул ветер. Всю дорогу пейзаж был ужасно одинаковый. Только забор и песок, даже ни одной верблюжьей колючки и ни одного следа. Потом, когда казалось, прошла вечность, впереди возникли очертания тёмных построек Лжебурга. Дорога, внезапно возникшая прямо из-под песка пустыни, привела меня к школе. Но Кима там не было. Дальше, не помню как, я оказалась на фабрике. Не знаю, сколько прошло времени, но, когда мы снова встретились с Кимом, у меня уже была жёлто-фиолетовая форма. Ким отвёл меня к дедушке Пауку. И вот я здесь…
Поля слушала рассказ Вали с открытым ртом, когда Джина снова появилась в коридоре. Она возвращалась к девчонкам, держа в руке маленькое круглое зеркальце, и тщательно изучала в нём свой нос, вытягивая губы.
— Признавайтесь, вы же пошутили? — спросила Джина, напряжённо и недоверчиво.
— Знаешь ли, это не самое страшное, что могло с тобой случиться из-за вранья. Так что не переживай! — отрезала Валя.
— Представляете, Костик действительно вернул тетрадь. Я захожу, а она лежит на моей парте.
— Вот видишь! Эх, знала бы ты… — произнесла Поля. Но не договорила, потому что увидела, как Валя строго взглянула на неё и еле заметно поднесла палец к губам.
Несмелый луч утреннего весеннего солнца подобрался к окну в крыше, покрытому заледеневшим слоем снега. Луч был ещё совсем далёкий и холодный. Но отколовшаяся часть полупрозрачной корки начала медленно сползать по окну, открывая солнцу путь в мансарду. Сначала он упал на одеяло, но постепенно стал подбираться к лицу Поли. Когда он наконец
