— Миссис Гордон, я вам карточку верну, провалиться мне на месте — верну! Вы не беспокойтесь…
Одно поручение редактора было выполнено. А вот как быть со вторым? Оно посложнее. Не так-то просто собрать четыре десятка ребят и заставить их выслушать тебя, и договориться с ними, и обеспечить, чтобы все в положенное время были у типографии, и чтобы взяли газеты, и чтобы, не мешкая, разбежались по огромному Нью-Йорку. Ведь ребята должны будут продавать экстренный выпуск, зарабатывая всего-навсего один цент с четырех номеров, квортер с сотни.
Рыжий Майк был деловым парнем. Он знал, как следует заводить с мальчиками нужный разговор.
От Гордонов он зашел домой, сунул фотографию Дика, чтобы не помялась в кармане, за зеркальце сестры, забрался в чулан, достал оттуда сверток в бумаге и с ним отправился на пустырь — место встреч всех малолетних обитателей ближайших домов.
На пустыре было оживленно и шумно. Малыши лепили пирожки из того, что называлось песком, хотя на самом деле было смесью угольной пыли, золы и черной от копоти земли. Пирожки у них разваливались, но это их не смущало. Работа кипела.
Небрежно ступая, Майк прошел мимо маленьких к центру пустыря. Здесь было владение ребят из его компании. Шел футбольный матч. Десятка два мальчиков гоняли мяч из конца в конец площадки.
В другое время Майк тут же включился бы в игру. В футболе он толк понимал. И способности у него есть. Это ему Бен сказал. Бен считает, что из него мог бы выйти неплохой нападающий и что в особенности хорошо работает у него голова. Бить головой он действительно научился. Бен говорит, что ему стоит подумать о футболе серьезно, что на этом, когда подрастет, он смог бы неплохо зарабатывать. За хорошего футболиста клубы платят большие деньги. Недавно, рассказывал Бен, один клуб купил у другого футболиста и заплатил за него двадцать пять тысяч долларов. Ну конечно, деньги заработал на этом не футболист, а клуб, но все равно футболистам, которых покупают, тоже кое-что перепадает. Они живут припеваючи.
Словом, при виде мяча Майка так и толкнуло на площадку. А тут еще ребята начали кричать:
— Бронза, сюда! Майк, к нам!
Но он удержался. Сегодня ему не до футбола, сегодня он занят.
Ни слова не говоря, Майк прошел мимо ребят на другой конец пустыря, который упирался в торцовую стену большого дома. Стена была совершенно глухая, без единого окна, но зато имела железную пожарную лестницу. Лестница поднималась от земли до самой крыши и примерно между вторым и третьим этажом была с обеих сторон обшита досками, чтобы мальчишки высоко не лазили. Однако, несмотря на такое неудобство, мальчики очень ценили это место. «Идем к лестнице!» — означало на пустыре многое. Сюда приходили для обменных дел, для денежных расчетов, для серьезных драк, серьезных разговоров и во всяких других серьезных случаях.
Пристроившись под лестницей, Майк бережно положил сверток на землю, подобрал валявшуюся поблизости ржавую консервную банку и окликнул пробегавшего мимо кривоногого малыша:
— Эй, ключарь!
Майк малыша не знал, но ключарем назвал не случайно: у того на шее висел ключ от дверного замка. Это значило, что его мать на работе, дома никого нет и он целый день околачивается на пустыре. Такие ключари для мальчиков постарше чистый клад. Ими можно распоряжаться как угодно.
— Возьми-ка, ключарик, банку, — сказал Майк, когда малыш подбежал, — и принеси воды. Только быстро!
У ключаря были свои дела, идти за водой ему не хотелось, но и ослушаться нельзя: Бронза на пустыре — сила. Он мог бы ключарю и не такое приказать. Ни слова не говоря, малыш покорно взял банку и скрылся с глаз. Минуты через три он бежал обратно, держа жестянку на весу и расплескивая воду себе на ноги.
Майк присел на нижнюю перекладину железной лестницы, поставил банку с водой рядом и развернул сверток. В руках у него океанской глубиной блеснула синяя пиратская бутылка. Она была еще Диком отмыта до сияния. Но Майка это не устраивало. Плеснув на бутылку воды, он быстро вывалял ее в земле. Синяя посудина потускнела, дно, бока, горлышко покрылись слоем золы и пыли.
Можно было приниматься за работу. Майк аккуратно разложил на коленях газету, а обрывками другой стал не торопясь чистить бутылку. Он смачивал бумагу водой из банки и тер стекло, смачивал водой и тер… Трудился до того сосредоточенно, что даже ни разу не посмотрел в сторону футболистов.
Зато те на него посматривали. И чем дальше, тем больше. Они не могли понять, что так заняло Бронзу.
Первым не выдержал шестипалый Пит. Он не очень любил футбол, гонял мяч просто так, от нечего делать, и, воспользовавшись тем, что игра завязалась в другом конце площадки, незаметно улизнул с поля.
Почему его называли шестипалым, никто сейчас точно не знал. Говорят, несколько лет назад у него выросла на руке бородавка такой величины, что напоминала палец. От бородавки давно и следа не осталось, а прозвище за человеком закрепилось. И Пит не спорил. Он был покладистый. Шестипалый так шестипалый, какая разница?
Пит подошел к Майку, увидел бутылку, и синие глаза его заблестели совершенно под цвет пиратской посудины в тех местах, где она была уже оттерта.
— О, Майк, что это?
— Пиратская бутылка, — коротко бросил Бронза.
— Да ну! Откуда?
— Не знаю, это не моя, это Дик ее нашел.
— Какой Дик? Тот, что осколком глаз себе вышиб?
— Ага. Только он с глазом еще. Шестипалого глаз Дика сейчас не интересовал, его интересовала бутылка.
— Майк, верно, что она пиратская?
— Верно. Я сам по телевизору видел постановку, где пираты участвуют. Там у них такие же бутылки были. Вон, даже горлышко отбито. Пираты, когда пьют, всегда у бутылок горлышки отбивают.
Пит бросился к играющим:
— Ребята, смотрите, что у Бронзы! Он пиратскую бутылку ЧИСТИТ!
Через две минуты все футболисты столпились вокруг Майка. Не обращая ни на кого внимания, он по-прежнему наводил на бутылку глянец. Одна половина ее уже сверкала, другая была еще грязна. Майк усердно чистил и молчал. Зато за него, захлебываясь, говорил Пит. Он передал все, что услышал о замечательной синей бутылке от Майка, и немало добавил от себя.
Мальчики, словно загипнотизированные, не спускали глаз с пиратской посудины, которую Майк поворачивал перед собой то одним округлым боком, то другим. Мяч был окончательно забыт. Несколько человек, чтобы лучше видеть, устроились на лестнице над головой Майка; кто-то взял жестянку в руки — так Майку удобнее было макать комки бумаги; кто-то достал из кармана неведомо зачем попавшую туда суконку и протянул Бронзе: «Возьми, три этим, лучше будет». Майк и тут ничего не сказал, хотя суконку взял.
Народ тем временем прибывал. По соседним дворам уже разнесся слух, что Бронза принес на пустырь замечательную бутылку, которой триста лет и из которой пил ром сам Роберт Кид, главный герой всех пиратских картин. Мальчишки бежали на пустырь со всех сторон.
Когда ребят собралось порядочно, когда последнее пятнышко с бутылки исчезло, когда, подышав на поверхность, Майк протер стекло суконкой, он наконец заговорил.
— Ребята, — сказал он, — знаете, чья это бутылка?
— Знаем, — ответил кто-то из тех, что подошли последними. — Роберта Кида.
— Какого еще там Кида? — удивился Майк.
— А того… Главного пирата… Знаешь, которого в картинах показывают.
Майк хлопнул себя по лбу:
— А-а, как же, как же! Была у капитана Кида эта бутылка. На наклейке даже печать его стояла. Только смылась наклейка: мыли бутылку — и наклейка сползла. Она ведь все-таки бумажная, не могла же она держаться триста лет! Хотя в старое время знаете какой клей был! Но все равно и он не мог сохраниться столько времени.
Разговор о клее уводил в сторону. Майк проглотил слюну и вернулся к тому, о чем хотел рассказать мальчикам:
— Да, так вот я и говорю: бутылка-то капитана Кида, но ведь он когда жил? Тогда даже автомобилей не было. И на месте Нью-Йорка деревня стояла, на улицах трава росла. Очень давно все было… А сейчас бутылка к Дику перешла. К Дику Гордону из пятого корпуса, знаете?
Те, кто знали Дика, отмолчались: ну, знают, подумаешь, весь двор его знает… А несколько мальчиков, которые переехали в дом недавно, тоже отмолчались: не знают и не знают, не так уж это важно.
Что касается Бронзы, то ему ответ мальчиков и не нужен был. Он задал вопрос просто так, для порядка. Задал, передохнул и продолжал:
— И вот у Дика, я говорю, хоть есть бутылка, но он, ребята, все равно несчастный. Ему в субботу глаз должны вырезать. И он знаете как плачет?.. Я к нему вчера в лечебницу ходил — он просто места себе не находит, сам на себя не похож. Ему за глаз обидно. Глаз можно бы оставить, да у Гордонов денег нет. И потому Дику обидно. Шестьсот пятьдесят долларов на лечение не хватает.
