— Эх, посмотреть бы на самураев, как они себя чувствуют! — прислушиваясь, сказал Козлюк.
— Хорошо бы, — проговорил Строев. — Только их сейчас не увидишь, они позабились, как кроты, в свои норы.
— А этот старый паскуда небось сидит под своим диваном. Помните, как кричал: «Самураи не сдаются! Я вас прикажу расстрелять!»
— Он от страха кричал, лейтенант. Угрозы — всегда признак слабости и бессилия.
— Это так, — согласился Козлюк. — Как вы думаете, товарищ майор, выпустят нас отсюда или нет?
— Живы останемся — выпустят. А сейчас им не до нас.
— Нам бы самим напомнить о себе. Чего ждать? Надо самим требовать, чтобы нас выпустили.
— Кому напоминать? — усмехнулся Строев. — Этим стенам или богине Аматерасу? Да и как?
— А вот как! — Лейтенант ощупью добрался до двери и изо всех сил принялся колотить в нее кулаками и ногами. Потом, остановившись, прислушался. За дверью было тихо.
— Давайте попробуем вдвоем, лейтенант. Может быть, удастся сорвать запор, — сказал Строев.
Они навалились на дверь плечами. Дверь не дрогнула. Тогда майор отскочил на несколько шагов и толкнул дверь с разбегу. Что-то как будто звякнуло, и дверь чуть-чуть отошла. Строев обрадовался. Новый град ударов обрушился на дверь, но все оказалось напрасным: дверь больше не подавалась.
Растирая ушибленные плечи, Строев и Козлюк присели у стены на сырой пол. В блиндаже, ставшим им тюрьмой, стало тихо:
— Вот ведь как бывает в жизни… — вздохнул Козлюк.
— Ты о чем?
— Никогда не думал, что попаду в плен…
— Разве мы в плену?
В душе Строев тоже считал, что они угодили в плен, но он сдерживал себя, не желая показать лейтенанту, что и он теряет надежду на освобождение.
Козлюк снова принялся колотить ногами в дверь. И снова ни единого голоса в ответ.
— Зря ноги отбиваешь, — остановил Строев лейтенанта. — Так делу не поможешь.
— Пусть не помогу, зато хоть душу отведу, — ответил Козлюк.
Вдруг послышался японский говор.
— Японцы, товарищ майор! — крикнул лейтенант.
Строев поднялся с земли.
— В случае чего, товарищ лейтенант, держаться до последнего, как и подобает советскому воину.
— Ясно, товарищ майор!
— Послушайте, о чем они говорят…
* * *
Около полуночи в блиндаж полковника Оскуды прибежал начальник штаба.
— Господин полковник, — дрожащим голосом проговорил он, — только что получен императорский рескрипт. Наконец случилось то, о чем так настойчиво толковали солдаты…
Оскуда вырвал из рук начальника штаба радиограмму, полученную от генерала Судзуки, и начал читать:
«Во имя спасения японской империи от вторжения иноземцев, а также во избежание надругательства над честью и достоинством моего народа, всем военачальникам повелеваю: в двадцать четыре часа ноль-ноль сего числа повсеместно прекратить огонь, сложить оружие и организованно сдаться на милость победителей. Судьба каждого солдата, каждого офицера и генерала моей доблестной армии будет оплакана всемогущей богиней нашей Аматерасу и мною, императором Японии. Примите от нас хвалу за мужество и всепрощение. Микадо Хирохито».
Полковник посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Он аккуратно сложил радиограмму и убрал ее в боковой карман.
— Пишите приказ, — обратился Оскуда к начальнику штаба. — «Выполняя волю императора, приказываю всем офицерам в двадцать четыре часа ноль-ноль минут сего числа прекратить огонь и ждать дальнейших моих указаний. Командир полка полковник Оскуда». Приказ немедленно доведите до каждого командира. Можете идти. Пришлите ко мне адъютанта.
Полковник был в замешательстве. Разноречивые чувства владели им. «С одной стороны, рескрипт императора не подлежит обсуждению, а тем более критике, — думал он. — Если микадо решил, что войска должны сложить оружие, значит, это и есть самый мудрый выход из положения». Но, с другой стороны, старый полковник не мог даже представить себе армию Страны Восходящего Солнца, вписавшую множество ярких страниц в золотую книгу побед, побежденной армией страны, существующей всего каких-нибудь четверть века.
Постучавшись, в блиндаж вошел адъютант:
— Господин полковник, по вашему приказанию…
— Где вы пропадаете, черт вас побери? — перебил его Оскуда.
— По вашему приказанию седлал коней.
— Коней расседлайте.
— Слушаюсь!
— Приведите сюда русского майора и его переводчика.
— Слушаюсь!
* * *
Дверь открылась. Строев и Козлюк вышли из блиндажа.
— Вас приглашает к себе господин полковник, — сказал японский офицер.
— Где наши товарищи — лейтенант Остапов и автоматчики? — спросил майор.
— Не знаю.
— Что случилось?
— Вам все объяснит господин полковник.
Строев умолк, поняв, что дальнейшие расспросы бесполезны. От его внимательного взора не укрылось беспокойство и волнение в японском лагере.
— О чем они говорят? — спросил Строев Козлюка.
Прислушавшись к разговору солдат, Козлюк ответил:
— О прекращении войны!
— Значит, капитуляция?
— Слова «капитуляция» я не слышу…
— Не важно слово, важно дело.
Полковник Оскуда встретил советских офицеров с преувеличенной вежливостью. Показывая в улыбке желтые зубы, он гостеприимным жестом показал на кресла, приглашая сесть.
— Господин полковник просит у вас извинения, — переводил речь Оскуды переводчик. — Он говорит, что ни разу за всю свою жизнь не слышал слов «капитуляция» и «плен»… То есть, конечно, ему приходилось слышать эти слова и он знает их значение, но он никогда не предполагал, что армии микадо придется капитулировать и сдаваться в плен. Японской армии, как известно, приходилось в свое время встречаться на поле боя с русской армией, и поэтому у господина полковника сложилось о противнике свое мнение… Поэтому пусть господа советские офицеры простят ему его горячность.
— Передайте полковнику, что мы понимаем его чувства, — сказал майор Строев с нескрываемой иронией, — и спросите, чего он от нас хочет.
Выслушав вопрос, Оскуда все так же вежливо сообщил, что он готов возобновить переговоры о прекращении огня и сдаче оружия и желает знать условия советского командования.
— Наши условия просты, — ответил Строев. — Капитуляция подразумевается безоговорочная, оружие должно быть сдано в исправном состоянии. Пункт приема пленных — восточный отрог горы Харамитори, время — завтра… то есть сегодня, в шесть часов утра.
Полковника покоробило от слов «безоговорочная капитуляция», однако он сдержался и спросил:
— Каковы гарантии для тех, кто выполнит ваши условия?
— Всем, принявшим условия капитуляции и добровольно сдавшимся в плен, гарантируется жизнь и гуманное обращение, больным и раненым будет оказана немедленная медицинская помощь.
— Гарантии необходимо подтвердить соответствующими документами, — сказал Оскуда.
— Пожалуйста, — с готовностью ответил Строев. — Мы составим документ о капитуляции.
Полковник медленно, как будто через силу, отделяя слова одно от другого длинными паузами, проговорил:
— Пишите… Я принимаю… ваши условия… на основании рескрипта императора.
Пока оформляли документы, Оскуда не проронил ни одного слова. Майор Строев только диву давался: куда пропала недавняя полковничья спесь, куда девался его гонор? Совсем раскис старый японский вояка.
Условия капитуляции были составлены и подписаны обеими сторонами.
Советские офицеры собрались в обратный путь. Полковник послал своего адъютанта и трех солдат проводить парламентеров через территорию, занятую японскими войсками.
— Ну, товарищ лейтенант, теперь, значит, к своим! — воскликнул Строев, когда они вышли из блиндажа.
— Так точно, товарищ майор, к своим! — радостно ответил Козлюк.
К советским офицерам подошли адъютант и три солдата. Адъютант что-то сказал одному из солдат, и тот поспешно убежал.
— Что он сказал? — спросил Строев Козлюка.
— Приказал привести наших солдат.
Через несколько минут японец вернулся с советскими автоматчиками.
— А где же лейтенант, — спросил Строев, не видя Остапова среди подошедших.
— Его не было с нами, — ответил один боец. — Мы думали, что он с вами.
— И с нами его не было, — тихо проговорил майор и повернулся к адъютанту: — Где наш лейтенант?
Адъютант замялся, отвел глаза в сторону и, наконец, промямлил:
— Он убежал.
— Это ложь!
Адъютант ответил на ломаном русском языке:
— Моя ничего не знай…
— Имейте в виду, — твердо сказал Строев, — вы и ваш полковник несете персональную ответственность за советского парламентера.
— Но его допрашивал капитан Мицубиси!..
