— Не буду я ему письма писать, — сердится кот. — Он и читать-то не умеет. Ему письма надо вместе с почтальоном доставлять.
И тут мимо окна грузовая машина «Почта» проехала. Печкин как закричит:
— Стой! Стой! Назад!
— Чего это так — назад? — спрашивает Шарик.
— А ничего, — отвечает Печкин. — Застрянет сейчас. Там снега у почты набралось с метр. Никто убирать не хочет. Никому дела нет до нас, почтальонов.
И точно, машина завязла.
Матроскин, Шарик и Печкин на улицу выскочили. На улице красиво. Снежинки падают, каждая размером с блюдце. Такие красивые, хоть в холодильник складывай. Солнце заходящее снег золотит. И мороз не очень сильный — тридцать градусов всего. И дрова лежат берёзовые под навесом! Благодать!
Но почтового шофёра Олега Харитонова это всё не радовало. Он вообще-то природу любил, даже очень любил, но когда с машиной неисправности были, он обо всём на свете забывал. Он тогда говорил:
— По мне этой природы хоть бы и вовсе не было!
Он толкал машину, толкал. И Шарик с Матроскиным толкали, и сам Печкин толкать пытался — всё без толку.
— Ну всё, — говорит Печкин шофёру. — Теперь вы здесь до весны жить будете.
— Это как так до весны? — поразился шофёр Харитонов. — У меня же семья в городе, работа. Мы трактором машину вытащим.
— А так, — отвечает Печкин. — У нас на селе ни одного трактора не осталось. Все тракторы в город уехали.
— Почему это не осталось? — кричит Матроскин. — А тр-тр Митя на что?
Побежал он в сарай, тр-тр Митю завёл и ещё корову Мурку из сарая вывел и телёнка Гаврюшу.
Так что к двадцати лошадиным силам трактора ещё две коровьих силы прибавилось, одна котовая и одна собачья.
Кое-как вытащили бедный грузовик, чтобы шофёр здесь до весны не мучился.
Шофёр Харитонов говорит:
— Вот, почтальон Печкин, вам телеграмма.
А телеграмма была не почтальону Печкину, а Шарику с Матроскиным:
ГОТОВЬТЕСЬ К ВСТРЕЧЕ НАС И НОВОГО ГОДА. МЫ К ВАМ ЕДЕМ НА «ЗАПОРОЖЦЕ». ПАПА И ДЯДЯ ФЁДОР.
И все обрадовались, про ссору забыли, стали думать, как лучше Новый год встречать.
Глава пятая
Неожиданности от мамы Риммы
Новый год неумолимо приближался, как скорый поезд к станции.
Был спокойный домашний вечер. Папа и дядя Фёдор ремонт «Запорожца» заканчивали. Папа бензиновую печку в тазу перебирал. Дядя Фёдор запасное колесо накачивал, а мама в десятый раз одну музыку по магнитофону прослушивала.
Папа спрашивает маму:
— Ты где будешь Новый год встречать — в семейном кругу или в магазинном? Мы с дядей Фёдором решили в Простоквашино ехать.
Мама на это отвечает:
— Да вы сами подумайте. Я живу у вас, как крестьянка крепостная. У меня есть четыре платья вечерних с блёстками, а показывать их некому. Я хочу на людях Новый год встречать. Там, где много музыки и света — в подвале Дома журналистов. Я хочу, чтобы люди мои платья видели.
Папа говорит:
— Может быть, мы эти платья без тебя в этот подвал пошлём? Пусть их там людям покажут, а ты с нами в Простоквашино поедешь.
— Ни за что, — сказала мама, — куда платья, туда и я!
И тогда мама открыла свою тайну:
— Вы как хотите, а у меня выступление на Центральном телевидении. В подвале Дома журналистов будут новогодний концерт участников самодеятельности снимать. Я уже полгода как один номер с нашим менеджером по колготкам репетирую.
Дядя Фёдор даже поразился:
— Вот какая у нас мама замечательная!
А папа задумался:
— Интересно, сколько лет этому менеджеру по колготкам? И кто он, блондин или жгучий брюнет?
Как будто это имеет какое-то значение для колготок.
Дядя Фёдор спросил:
— После выступления на последней электричке разве нельзя к нам в деревню приехать? А мы тебя около станции встретим.
— Я, конечно, люблю Простоквашино, — говорит мама, — но не до такой степени, чтобы в вечернем платье в электричках разъезжать.
— Это верно, — заметил папа, — сейчас в Простоквашине зима. Там надо вечернюю телогрейку с блёстками надевать и вечерние валенки на высоком каблуке.
Они, конечно, расстроились, что мамы с ними не будет. Но твёрдо решили, что отступать не станут и во что бы то ни стало доедут до Простоквашино.
Глава шестая
Простоквашино готовится
Когда телеграмма из Москвы пришла, Шарик и Печкин очень обрадовались, а Матроскин сразу насторожился:
— А почему это мамы в этой телеграмме нет? Что-то здесь не так!
Но он особо эту мысль обдумывать не стал. Он просто решил взять командование в свои руки.
На следующее утро, ближе к полудню, он грозно так сказал Шарику:
— Вот что, охотник, тридцатое число на дворе, завтра Новый год. Бери ты в лапы пилу и топор и отправляйся в лес новогоднюю ёлку добывать. А мы с почтальоном Печкиным будем сибирские пельмени готовить. Или новогодний деликатес — макароны по-флотски.
Шарик не согласен:
— Мне жалко ёлки рубить. Они такие красивые!
— Ты не о красоте думай, а о том, что они бесплатные! — кричит кот. — Сейчас, между прочим, время настоящей экономии наступило. Значит, всё бесплатное надо брать как можно скорее.
Он опять лапы за спину положил и по избе прошёлся. И всё ворчал:
— Он о красоте думает! А о нас кто подумает? Антон Павлович Чехов? Да? Или Фёдор Иванович Шаляпин?
Почтальон Печкин спрашивает:
— Разрешите поинтересоваться. Кто это такой, Антон Павлович Чехов, будет?
— Не знаю, — отвечает Матроскин. — Только так пароход назывался, на котором мой дедушка плавал.
— А кто такой Фёдор Иванович Шаляпин?
— Тоже не знаю. Так другой пароход звали.
— Наверное, один был шахтёр прославленный, а второй молотобоец! — решил Печкин. — Или они оба были почтальоны знаменитые.
— Я думаю, они были очень хорошие люди, — сказал Шарик, — раз их именем пароходы назвали. И они ни за что бы не стали ёлки рубить.
— А что бы они стали делать?
— Они бы пошли в магазин и искусственную ёлку купили, — говорит Шарик. — Они бы ещё всяких масок купили, хлопушек и косточек, чтобы на ёлку вешать.
И тут в дверь постучали. И как раз входит человек в маске и с искусственной ёлкой в руках:
— Угадайте, кто я?
Простоквашинцы хором и сказали:
— Антон Павлович Чехов!
— И вовсе нет, — говорит гость.
Печкин, Матроскин и Шарик сразу догадались:
— Фёдор Иванович Шаляпин!
А это был папа дяди Фёдора.
— А где дядя Фёдор?
— Он в машине сидит. Мы в снегу застряли.
Простоквашинцы сразу обрадовались и дружно побежали машину вытаскивать. Ветер воет, снегом и дорогу, и простоквашинцев забрасывает, но они смело тянут машину сквозь темноту и колючую пургу. Просто как бурлаки на Волге.
— Ездовые собаки, это я знаю, — говорит Матроскин. — А чтобы были ездовые коты, с этим я в первый раз сталкиваюсь.
— Ничего, ничего, — говорит папа, — у нас дороги такие, что ездовые академики встречаются. Я сам видел.
Папа веселится, шутит, а глаза у него грустные.
Машину они очень быстро дотащили. Даже тр-тр Митя не понадобился.
Вошли они в дом, и папа стал подарки раздавать.
— Это тебе, Шарик, ошейник с медалями. Кожаный, сносу ему нет.
— А медали за что? — спрашивает Печкин.
— За разное. Есть за слух, есть за нюх. Есть «За двадцатипятилетие Трактороэкспорта». Есть «За спасение утопающих!». Мне эти медали один полковник-собаковод подарил.
— Но он же никого не спасал! Никаких утопающих! — возмутился Матроскин.
— Зато меня самого спасали! — отвечает Шарик. — Я сам был утопающим! Мне за это медаль.
Тут Печкин вмешался:
— А где моя лизучая собачка Щицу?
Тут дядя Фёдор сразу про собачку вспомнил и к машине побежал вместе с папой.
Через пять минут они приходят и собачку приносят вместе с бампером от «Запорожца». Оказывается, собачка бампер лизнула и примёрзла к нему.
Долго её вместе с бампером на печке держали, пока она от бампера не отлепилась.
Печкин тут же собачку взял и за пазуху засунул:
— Это моя собачка. Я её никому не отдам.
Матроскин спрашивает:
— А где мой радиоколокольчик для моей коровы?
Дядя Фёдор его в сторону отозвал и говорит:
— Я радиомаячок привёз, а стрелочный указатель я тебе позже передам. Не беспокойся, он до лета сюда ещё десять раз успеет приехать…
Матроскин ужасно расстроился:
— Шарику всё в целости привезли, а мне по частям.
Папа тем временем стал всё кругом осматривать. Он спрашивает:
— У вас рис есть?
— Нет, — говорит Матроскин. — Только гречка.
