с иголками. Такое видел?
Между Яшкиным большим и указательным пальцами блеснула золотая монета.
— Старинная! — удивился Гоша.
— Тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, — подтвердил Яшка.
— Ты их собираешь?
— Чего это?
Они уселись на подоконник. Гоша рассказал про свою коллекцию и никак не мог наглядеться на золотую десятирублёвку. На одной её стороне были отчеканены профиль царя с густой бородой и надпись по кругу: «Александр III император и самодержец всероссийский». На другой — двуглавый орёл.
— И я вроде как собираю, — хмыкнул Яшка. — Только не коллекцию. Для дела одного. У меня таких Александров третьих уже пять штук накопилось. В одном заброшенном домишке храню. С боку окна доску оттяну, а там коробочка железная.
— Давай меняться, — предложил Гоша. — Хочешь, я тебе за эту монету турецкую дам. Она с дыркой.
— Сам ты с дыркой. — Яшка вырвал из Гошиных рук монету. — Знаешь, сколько такая штучка стоит?
Он спрыгнул с подоконника.
— Ну, на полтинник?
— А если выиграю, ты эту отдашь?
— Ты играй давай.
— Орёл, — сказал Гоша.
— Шиш, — сощурился Яшка. — Решка.
За одну минуту Гоша просадил весь свой выигрыш и ещё сорок четыре копейки в придачу. Остаток денег от мороженого не покрыл и половины.
— Ещё? — сверкнул зелёным глазом Яшка.
— Давай.
На семидесяти шести копейках Яшка остановился. На предложение получить за них турецкую монету и ещё чего-нибудь только фыркнул.
— Чего ты мне всё суёшь свою дырявую? Ты чего положено гони. Без дырок.
Гнать чего положено было неоткуда. Но признаться в этом Гоша не мог. Он сказал Яшке, что сейчас принесёт всё сполна, и поплёлся домой.
Мелкие деньги хранились на буфете под кружевной салфеткой. Гоша частенько заглядывал под неё. Но на сегодня такой вариант не подходил. Под салфетку хорошо заглядывать, когда никого нет дома. Оставалось одно: просить у мамы… Придумать какую-нибудь историю и просить.
Мама лежала на бабушкиной кровати, но уже в очках и без полотенца на голове. Про Риту, которую Гоша неожиданно встретил на улице и которой давным-давно задолжал семьдесят шесть копеек, она не поверила. Гоша клянчил деньги очень старательно, и по щекам у него катились настоящие слёзы.
— Да, — ныл он, — мы уедем, а я так и останусь ей должен. Рита мне тетради покупала и ещё заплатила за меня, когда на подарок учительнице собирали.
— На какой еще подарок? — не выдержала мама. — Господи, да что же это такое в конце концов?
Но на пятьдесят копеек мама всё же расщедрилась.
По дороге на лестницу Гоша прихватил в кухне литровую бутылку из-под молока. Сдать — пожалуйста, ещё двадцать копеек.
Однако Яшка от бутылки отказался.
— Дарю её тебе, — презрительно дёрнул он сплющенным носом. — В память о нашей встрече. Про кладбище не забывай. И учти: мне терять нечего. Я даже в колонии был. Приветик горячий с кисточкой.
Шофёр вытянул правую ногу и нажал на стартёр. Мотор немного поворчал и завёлся.
— Поднимите стекло, — сказала мама, — ребёнку дует.
Ребёнку совершенно не дуло. Ребёнок хотел устроиться в кузове, но мама втиснула его между собой и шофёром.
Судя по сборам, Гоша думал, что они поедут куда-то на край света. Иначе зачем так тщательно и целую неделю упаковывать узлы и чемоданы? Но проехали всего минут десять, и грузовик остановился.
— Здесь, — сказала мама. — Никуда не отходи и смотри за вещами.
Новенькие пятиэтажные дома стояли прямо на болоте. Чёрных лестниц в них не было, были только парадные. С многочисленных балконов весело подмигивали разноцветные ящики для цветов. В болоте, между рыжими кочками и зелёными кустиками осоки, торчали железобетонные перекрытия, балки, доски, исковерканные трубы. Над отбитым краем бетонной плиты дымным облачком вилась мошкара.
— Все получают нормальные, квартиры, — сказала мама, — а мы по твоей милости должны жить в этом вонючем болоте.
«По твоей милости» относилось к папе. Папа ответил, что если маме здесь не нравится, то они могут остаться в старой квартире, а сюда переселится бабушка.
— Демагогия, — отрезала мама. — Я по гроб сыта твоей коммунальной квартирой и милыми соседями. Но только такому, как ты, могли предложить эту дыру.
— Через пару лет здесь будет лучший район в городе, — сказал папа.
— Через пару! Я хочу сейчас жить по-человечески.
Гоша навострил уши. Кажется, намечался интересный разговор. Но папа не поддержал разговора. Он не любил беседовать на — улице. Папа вздохнул, кинул на плечо тюк и потащил его в дом.
Между двумя соседними корпусами, которые ещё достраивались, виднелась невысокая железнодорожная насыпь. За ней поднимался лес.
— Запомни раз и навсегда, — сказала мама, — чтобы к железной дороге близко не подходил. И к лесу. Слышал?
— Да, мамуся, — кивнул Гоша.
Дюжие дяденьки сгружали на асфальт зеркальный трельяж. Рядом крутился длинный и тощий мальчишка.
— Это же не лес, — вставил мальчишка. — Это парк Удельнинский.
Оттопыренные уши и полуоткрытый рот придавали мальчишке глуповатый вид. Кроме того, он поминутно поддергивал и без того короткие брюки. Делал он это довольно интересно: дрыгал коленкой, извивался и, елозя локтём по боку, подтягивал им штаны.
— А тебя не спрашивают, — сказала мама. — Что ты здесь делаешь?
— Как что? — удивился мальчишка. — Живу.
— Вот и ступай отсюда. Нечего тереться у чужих вещей.
Мальчишка поддернул брюки, почесал плечом оттопыренное ухо и спросил:
— Как у чужих?
— Господи, — вздохнула мама и закатила глаза.
Звали мальчишку Петей. Он таскал с собой дощечку от ящика из-под яблок и выискивал желающих поиграть в чижика.
— Гоша, никаких чижиков, — сказала мама, сопровождая в подъезд два последних стула. — Ты меня понял? Иначе сейчас же пойдёшь домой.
Гоша понимал маму с одного слова, даже с одного взгляда. Маме нравились дети только из интеллигентных семей. Дети, которые ходят с открытыми ртами, поддергивают штаны и лезут в чужие разговоры, ей не нравились.
Когда за мамой захлопнулась дверь, Петя дрыгнул коленкой и спросил:
— Чего это она?
— Нервная система у неё, — пояснил Гоша.
…Парк за железной дорогой встретил ребят прохладой. Он был так стар и запущен, что и вправду походил на лес. Петя шагал впереди по тропинке и размахивал длинными руками.
— Знаешь, я какую полянку выискал! В самой гуще. Туда никто и не ходит. Играй сколько влезет.
С полянки, на которую никто не ходит, доносились голоса. Петя раздвинул кусты и проворчал:
— И сюда их уже принесло.
У развесистого дуба стояла девчонка с толстой до пояса косой. Под мышкой она держала завёрнутую в газету книгу. Из дупла, как из окошка, выглядывал мальчишка и что-то
