Викентий Петрович сказал как-то, что хотел бы изучить еще персидский язык, и Талиб обещал помогать ему, но занятия не очень ладились, потому что профессор был всегда занят, а когда выдавалась свободная минута и они начинали заниматься, им обязательно мешала Лера.
— У тебя блестящие лингвистические способности, — говорил мальчику Викентий Петрович. — В твоем возрасте знать три языка — это прекрасно! Видишь, Валерия, если бы ты сосредоточилась, ты могла бы знать французский не хуже, чем я или твоя мама.
— Я з-заика, — самодовольно отвечала Лера и спрашивала отца: — Неужели ты хочешь, чтобы я и п-по-французски заикалась?
В связи с началом учебного года Закудовские, жившие летом в Архангельском, окончательно перебрались в свою московскую квартиру, и Викентий Петрович только изредка уезжал в имение, князей Юсуповых, зато обязательно привозил оттуда что-нибудь съестное.
По утрам, когда Лера уходила в школу, Талиб, лежа в своей роскошной постели, читал книги про путешествия и приключения. Особенно ему нравился Жюль Верн. «Дети капитана Гранта» он прочел за один день и тут же принялся рисовать карту своего собственного путешествия. Бумага, цветные карандаши и акварельные краски имелись в избытке, поэтому карта получилась красивая, хотя и не совсем правильная. «Масштаб не выдержан», — как сказал об этом профессор.
Чтобы не терять времени даром, Викентий Петрович написал образец письма в Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и дал длинный список городов, куда эти письма следует посылать. Там было сказано, что сын кузнеца Саттара из Ташкента разыскивает своего отца и просит сообщить, нет ли среди мобилизованных царским правительством туркестанцев такого человека.
Ежедневно Лера своим аккуратным девчачьим почерком писала по нескольку таких писем, заклеивала их в красивые конверты с голубой каемкой и относила на почту. Письма никогда не возвращались, и ни на одно из них не пришло ответа.
Зато от Пшеницына из Ташкента пришло письмо, в котором было мало утешительного. Федор писал, что отец все еще не вернулся, а на одном из допросов вскоре после отъезда Талиба бывший полицейский Рахманкул показал, что они с Усман-баем написали кузнецу Саттару, будто его сын и жена умерли от болезни живота. Название города, куда они послали письмо, Рахманкул не помнил, а Усман-бай говорил, что вообще никакого письма кузнецу Саттару он не писал. В заключение Федор советовал обязательно найти Ивана Мухина и скорее возвращаться обратно.
За время болезни Талиба Лера несколько раз ходила в Наркомпрод, где работал Мухин, и узнавала, не вернулся ли он из Петрограда, но там отвечали, что товарищ Мухин задерживается и когда будет, никто не знает.
Наконец Талиб вместе с Лерой вышел на улицу. Был ясный и теплый день, какие часто бывают в Москве в конце сентября. Лера с удовольствием рассказывала ему про Кремль, про собор Василия Блаженного, про Большой театр — про все дома, мимо которых они проходили. Талиб смутно помнил, что видел эти дома в первый день своего приезда, и удивлялся, что не заметил тогда всей красоты города. Золотые купола церквей; орлы на кремлевских башнях; похожие на чалму, макушки Василия Блаженного и особенно четверка лошадей над колоннадой Большого театра — все это по-настоящему он видел в первый раз.
— Смотри, Толя, — как и большинство русских знакомых, она сразу же переделала Талиба в Толю, — это гостиница «М-метрополь», видишь, она вся избита пулями. А это М-малый театр.
Возле здания, где помещалась ВЧК, Талиб попросил Леру подождать и вошел в подъезд.
Удрис сидел за столом, будто и не вставал из-за него с тех пор, как Талиб видел его в последний раз.
— Тебе кого, парнишка? — спросил он Талиба, на секунду оторвавшись от бумаг, лежавших на столе.
— Здравствуйте, — робко произнес Талиб. — Я насчет Мухина…
Голос мальчика и характерный узбекский акцент в сочетании с фамилией, на которые каждый чекист должен иметь профессиональную память, пробудили в Удрисе что-то, что заставило его всплеснуть руками и неожиданно для Талиба захохотать.
— Ишь какой буржуй стал, прямо студент или офицер! Пуговицы горят, щеки толстые, — продолжал Удрис. — Как же я не узнал тебя?
— Я болел, — ответил Талиб. — Пневмония, воспаление легких, значит.
— Болел! — хмыкнул Удрис. — Ты после болезни лучше вид имеешь, чем до болезни. И откуда у тебя эти буржуйские тряпки, скажи? Мы тут часто про тебя вспоминали. Пшеницын Феликсу Эдмундовичу про тебя писал, прямо за тобой следом письмо пришло. Всех бездомных ребятишек было приказано о тебе расспрашивать, а ты вот какой буржуй.
Удрис искренне радовался неожиданному появлению Талиба, а Талиб стоял насупившись.
— Я не буржуй, — сказал Талиб. — Я живу у хорошего человека. Он очень ученый, он все языки знает, какие только есть на свете.
И Талиб стал рассказывать о Викентии Петровиче, о том, как заботились о нем в доме профессора. Он рассказал и про Леру, которая стоит сейчас на улице и ждет Талиба, она тоже очень хорошая и писала письма во все города, чтобы там отыскали отца.
Удрис слушал с интересом, но вопрос, который он задал Талибу, был весьма неожидан.
— Значит, твой профессор все языки знает? — прищурившись, спросил Удрис.
— Все, — повторил Талиб и стал перечислять: — Французский, немецкий, греческий…
Тут Талиб споткнулся, потому что не знал, какие еще бывают языки, и, чтобы не подорвать авторитет профессора, продолжал довольно уверенно:
— Арабский, персидский, индийский, китайский. — В данный момент для Талиба не имело никакого значения, сколько языков знает Викентий Петрович.
Однако для чекиста все это имело значение, о котором Талиб не мог и догадываться.
— Арабский и персидский знает? — спросил тот.
— Да, — твердо сказал Талиб.
Удрис встал из-за стола и, потирая руки, прошелся по комнате.
— Очень ты кстати пришел сегодня, — сказал чекист. — Очень кстати. И профессор мне сегодня кстати… Сбегай, сынок, не сочти за труд, позови своего профессора. Или лучше я машину вызову.
Такого оборота Талиб не ожидал. Он ведь точно помнил, что ни арабского, ни персидского Викентий Петрович не знает. Сболтнул, а как выкрутиться теперь — неизвестно.
— А его дома нет, — нашелся Талиб и покраснел.
— Где же он?
— За городом, в имении князя бывшего. Как зовут, забыл. — Талиб действительно не запомнил название «Архангельское», но он прекрасно знал, что Викентий Петрович сегодня дома и ждет их с Лерой к обеду. — Я пойду узнаю, где он.
Талиб опрометью выбежал на улицу. Лера сидела на тумбе.
Она была занята делом: играла сама с собой в крестики и нолики. Клеточки, нарисованные на тротуаре, быстро заполнялись.
— Если н-не умеешь врать, не ври, — выслушав Талиба, сказала она. — Тебе врать нельзя. У тебя лицо как переводная картинка. Пойдем, лучше я буду врать.
— П-папа сейчас в отъезде, — независимо ответила Лера на вопрос Удриса.
А дальше началось.
— Где? — спросил Удрис.
— К-кто? — в свою очередь спросила Лера.
— Твой папа.
— М-мой? — опять спросила Лера.
— Ну да, конечно, твой папа. Где он?
— С-сейчас?
— Да, сейчас.
— Т-т-точно н-н-не знаю.
— А где он может быть?
— К-кто? — невозмутимо и удивленно опять спросила Лера.
— Твой папа! — четко выговорил Удрис.
— М-мой? — еще больше удивилась Лера.
— Вот Талиб говорит, что он в каком-то имении. В каком? — спросил Удрис.
— К-к-кто? — спросила Лера, и лицо ее приняло такое выражение, что Удрис закрыл глаза рукой.
— Папа, — с трудом сдерживаясь, повторил Удрис.
— М-мой?
Так и продолжался этот разговор. Талиб искренне сочувствовал терпеливому чекисту, но его разбирал смех. Очень уж здорово Лера притворялась дурочкой.
Однако Удрис нашел способ добраться до сути дела. Он стал перечислять все известные подмосковные имения и смотрел одновременно и на Леру и на Талиба.
— Значит, скорее всего, он сейчас в Архангельском? — резюмировал Ян Карлович.
— Да, — сказал Талиб. Он не выдержал.
— К-к-кто? — опять невозмутимо спросила Лера.
Но Удрис уже не обращал на нее внимания.
— Сейчас вызову машину, и мы все съездим за ним.
Ян Карлович стал звонить по телефону, а Талиб шепнул Лере:
— Нехорошо получается. Ведь он в Москве.
— А что д-делать? — спросила Лера. — Не надо б-было врать.
Телефон жалобно звякнул, когда Удрис швырнул трубку на тонкие рычажки.
— Ни одной свободной машины как назло! Придется ждать.
— Вам он правда очень нужен? — с участием к огорчению Яна Карловича спросил Талиб.
— По горло! — вздохнул Удрис. — Не надо бы вас в эти дела вмешивать, играл бы с подружкой… У взрослых свои заботы — у детей свои…
