Осмотревши порт, разведчик наш пошел закусывать. Посреди базарной площади тянулся большой навес на столбах, и под ним помещалось много ларьков и лавок: это был крытый рынок. Черноволосые греки и армяне тут же устроили закусочные, где можно было получить жареную рыбку-султанку, борщ, шашлык или чебуреки.
Макар решил попробовать шашлык и очень удивился, когда ему подали на оловянной тарелке длинную железную палочку, на которую были нанизаны жирные куски баранины с луком. Баба, сидевшая рядом с ним, объяснила ему, что палочка называется вертелом, и шашлык жарится прямо над огнем, без сковородки: в сковородку собирают только сок, который с него каплет.
«Век живи, век учись, — думал Макар. — И ест-то всякий по-своему: у нас на Украине шашлыка не найдешь. А жаль! Вкусная штука! Зато и у них вареников что-то не видать».
За обедом Макар обдумывал дальнейший план действий. Прежде всего предстояло решить, в каком виде отправляться дальше: в господском или в своем настоящем — мужицком платье. Если в господском, то надо нанимать лошадей до Голубина. А дальше что? Не лучше ли опять превратиться в крестьянского хлопчика и итти пешком? Это уж тем удобнее, что по дороге и сам не будешь стесняться, и встречные охотнее будут рассказывать про свое житье-бытье. Пятьдесят верст не штука: в два дня можно на месте быть; да и способнее как-то в своем привычном обличье.
Макар принялся расспрашивать о Голубине. Но, к его удивлению, никто и слыхом не слыхал об этом имении; называли ему разные деревни с чудными названьями: Псезуапсё, Ашё, Лазаревку и многие другие, но балдыбаевского жилья никто не знал.
— Так, видно, дачка какая-нибудь пустяковая, — сказал один старичок из местных старожилов. — Никто тебе здесь дороги не покажет. Отправляйся по шоссе, куда глаза глядят; может — встречный какой поможет.
Даже извозчики пожимали плечами, услыхав названье «Голубино». Тогда Макар, скрепя сердце, решил последовать совету старожила и пойти наудачу по шоссе, убегавшему в горы.
Таких дорог было несколько. Следопыт надеялся, не оставили ли ему его приятели какого-нибудь знака. Выбрав шоссе, показавшееся ему наиболее интересным, так как оно от города поворачивало прямо в глубь страны, мальчик бодро зашагал по влажной от постоянного дождя дороге.
Какова же была его радость, когда у первого же проселка, отходившего от шоссе, он увидел осколок разбитой бутылки; другой, такого же цвета, лежал шагах в тридцати дальше по шоссе.
«Егоркин след», — решил Макар. — Они здесь ехали. Надо итти прямо.
Казалось, он не ошибся: возле второго и третьего проселка лежали черепки. Следопыт совсем повеселел: он прошел уже верст десять, когда завечерело. Сизые сумерки выползали из темных ущелий и медленно обволакивали горы. Из лесов близ шоссе начали раздаваться странные, то протяжные, то прерывистые звуки, похожие на плач ребенка. Раза два какие-то большие собаки, поджав хвост, перебегали дорогу, а в кустах там и сям загорались на миг чьи-то зеленоватые глаза. Дружок слезливо повизгивал, рычал и, весь ощетинившись, жался к ногам хозяина.
Макару стало не по себе. Никогда в жизни не слыхивал он в лесу такого жалобного, хватающего за душу воя.
«Что такое? — думал он. — Волки так не воют. Какие-такие звери? Не будь я красноармеец, право подумал бы: не леший ли там, в лесу, хохочет?»
Навстречу не попадалось ни души. Ночь становилась все темней, и мальчик уже с тоской начинал подумывать о ночлеге: знай он, что впереди такие глухие места, он бы ни за что не вышел из города перед вечером. Попался еще проселок, пересекавший шоссе, и Макар едва различил стеклянный осколок, лежавший уже не на шоссе, а шагах в пяти от него, на проселке.
«Свернули», — решил он и пошел по проселку. Но едва он прошел шагов двести, как дорога раздвоилась, и сколько ни искал Следопыт, ни единого стеклышка ни на одном, ни на другом проселке он не нашел: быть может, у ребят не осталось больше черепков, а может быть, они вовсе и не ехали здесь. Как бы то ни было, след был потерян!
Огорченный до слез Макар остановился в нерешительности и прислушался. Какие-то глухие звуки, будто нестройный далекий хор нескольких голосов, донеслись до него с правой дороги. Он двинулся туда. С каждой минутой крики становились ясней. И вдруг за поворотом дороги показался низкий каменный домик, в окнах которого мигал красноватый свет. В глубоком, таинственном молчаньи горной ночи неожиданно ухарски вспыхнула громкая песня, грянувшая за этими красноватыми окнами, и Следопыт явственно расслышал удалые слова, сразу всколыхнувшие ему сердце:
Алла-верды, готовься к бою;
Алла-верды, уж пробил час.
Кипит военного грозою
Войной взволнованный Кавказ!
V. Тайна духана «Алла-Верды»
Звуки боевой песни, сначала обрадовавшие Следопыта, уже через минуту заставили его призадуматься: что — если это белые? Надо быть осторожным! Он спрятал в кусты свой узелок и тихонько подкрался к окну домишка.
Внутри, в низкой и прокуренной комнате, вокруг деревянного стола сидело несколько человек самого странного вида: по одежде они походили на бродячих торговцев или мелких лавочников, тут же в комнате валялись их тюки с мануфактурой и пестрыми платками. Но во всей их повадке, в лицах, обветренных, загорелых и грубых, во всклокоченных волосах и в песне, которую они выкрикивали во все горло, стуча кулаками по столу, — не было ничего напоминающего мирных коробейников. За стойкой в глубине комнаты стоял большезубый красивый черкес в папахе и с кинжалом на грязной, проношенной черкеске. Он старательно цедил вино из бочонка в стакан огромному дядьке со свислыми седоватыми усами и крючковатым носом. Все были изрядно пьяны; табачный дым сизой пеленой висел над пирушкой.
Макар успокоился: на белых люди эти были совсем не похожи. Значит, можно смело заходить в корчму и заночевать с ними.
Он обогнул домик и увидел с другой стороны галлерейку и вход. Над дверью висела вывеска, и, зажегши спичку, мальчик различил буквы: «Духан Алла-Верды». Без колебания он отворил дверь и вошел в дом.
Сидевшие разом оглянулись на него. Большой дядька у стойки уставился круглыми свинцовыми глазами на Следопыта и поманил его пальцем. Макар нерешительно приблизился к нему.
— Что оно за отродье? — спросил дядька, указывая пальцем на мальчишку.
— А тебе что за дело, дядька? — огрызнулся тот.
— Куда идешь?
— В Голубино.
— В Голубино?!
— Ну, да.
— Что за Голубино? Никогда такого не слыхивал. Брешешь ты, малый.
— Собака брешет, не я.
— А откуда ж тебя несет?
— Из Туапсе.
— Кто такой?
— Рабочий человек. К сродственникам иду… А вы кто такие?
— Купцы, — усмехнулся дядька и подмигнул черкесу. Тот осклабился всеми своими зубищами и сказал на ломаном русском языке:
— Бродячы чиловэк, малчышка. Пускай сыдыт, брынзу ест.
— Пускай сидит, — согласился дядька. — Нам не помешает. Раку пьешь, малый?
— Какую еще раку? — удивился Следопыт.
— Рака, водка такая, самогон грушевый. Давай налью, гостем будешь.
Макар хоть водки не много пивал на своем веку, а головой кивнул: как компании не поддержать? Трезвый для пьяных — чужой человек, а коли выпьешь с прохожим — сразу с ним другом сердечным станешь.
Дядька тотчас же налил чарочку, а черкес поставил перед мальчиком тарелку с большим куском белого крепкого сыра и несколькими головками зеленого лука.
— Кушай, дюша, кунак будышь! — приветливо буркнул он Следопыту.
— Что за слово: кунак? — спросил Макар, беря чарку.
— Да, ты видно, дальний, — заметил дядька. — Кунак есть друг закадышный, на ихнем, черкесском, наречии. Жри брынзу, — указал он на сыр.
— А она из чего делается?
— Это овечий сыр, голова твоя садовая! Откуда ты взялся здесь?
— Я с Украины, — пояснил Макар.
— Эге! Вон оно что! Земляки, значит! Давно ли оттуда?
— С неделю.
— Что там делается, друг? А ну, расскажи.
Макар лихо опрокинул чарку в горло и закусил не спеша брынзой. Ее соленый острый вкус ему понравился. Затем он, снова подвинув чарку к бочонку черкеса, солидно и со смаком начал рассказывать о событиях на Украине, о восстании батьки Махно, об отступлении белых и тревоге в Таганроге и Ростове.
— Ого! А ну, хлопцы, идите сюда, слушайте, что он говорит! — крикнул дядька остальным пирующим, и мало-по-малу вокруг Следопыта образовался целый кружок слушателей. Они дивились, покачивали головами, переглядывались, — и по выражению их лиц зоркий и внимательный глаз нашего разведчика сразу подметил, что вести эти пришлись им по душе. Странно! Почему бы стали купцы радоваться крушению белых? Ох, не купцы они вовсе, — здесь дело темное! Так и зудило Макара разузнать, что это за компания. Он начал задавать им тонкие вопросы, в надежде, что они проговорятся; но «купцы» ловко отвиливали, отшучивались, или вовсе не отвечали на вопрос. Когда же Следопыт уж слишком стал докучать им, дядька хлопнул кулаком по стойке и рявкнул:
