Алешка остался доволен. Он точно знал, что ему нужно:
– Мы этого достойны!
– Не сомневаюсь, – улыбнулся продавец. – Приятного аппетита.
Тут опять пришлось задержаться. Потому что Алешка стал втолковывать ему, что аппетит не бывает приятным и неприятным. Он или есть, или его нет. А если он есть, то он и так приятный. А если его нет, то ничего в этом нет приятного. А если... И так далее... Самое интересное, что продавец терпеливо выслушал его и вежливо поблагодарил за разъяснения:
– Ведь я этого достоин.
– Утром, днем и вечером, – кивнул Алешка. – Помогает печени.
* * *
Пока мы ходили, мама к котлетам успела сварить и суп – раз уж мы обещали принести ложки.
Бабушка суп есть отказалась.
– Мне надо держать жокейский вес, – объяснила она. – Не обижайся, доча.
Мы, однако, суп тоже не стали есть, хотя и не собирались держать жокейский вес. Мама безжалостно опорожнила наши тарелки в унитаз. Потому что, когда мы окунули ложки в суп, наши «фамильные» наклейки по-подлому отклеились и всплыли. Мама ахнула. Бабушка усмехнулась. Алешка строго пообещал:
– Он за это ответит. «Мечты сбываются. Газпром».
– Пусть сбываются, – сказала бабушка, – а мне к моим питомцам пора. Вы отдыхайте.
– Мы лучше по городу походим. Достопримечательности посмотрим.
– Разумно, – согласилась бабушка. – К Гремячей башне обязательно сходите.
– А чем она гремит? – спросил Алешка. – Пушками, что ли?
– Ничем она не гремит. – Бабушка уже была в прихожей. – Памятник седой старины. Легенда города. Раньше она здорово гремела нечистой силой. Что ты рот распахнул? Легенда такая. Будто в этой башне всякие черти и вампиры поселились. Отстань, Лешка, некогда мне. – И бабушка упорхнула.
Мама помыла разовые тарелки, стала разбирать вещи и расставлять раскладушки. А мы пошли в город.
Он был симпатичный, старинный, с узкими улочками, с низкими домами, с высокими деревьями. Недалеко от памятника, на булыжной площади, стояла старинная церквушка, и было видно через окна, как внутри светятся перед иконами лампадки.
Алешка покружил вокруг памятника, остановился, разглядывая шпагу на боку монумента.
– Нравится? – послышалось у нас за спиной.
Мы обернулись – это был тот самый дядька, похожий на учителя, который нам про этот памятник уже рассказывал.
– Нравится? – повторил он.
– Дядька ничего себе, – ответил Алешка, – а шпага лучше.
– То-то и оно-то, – засмеялся похожий на учителя. – Она всем нравится. Это уже пятая по счету.
– А где остальные четыре?
– А их украли. Все время крадут. Коллекционеры. И каждый раз наш скульптор делает новую шпагу.
– Не смешно, – сказал Алешка.
– Грустно, – согласился дядька. – Давайте знакомиться. Меня зовут Мефодий Кирилыч. Можете называть меня дядя Мифа.
– Алексей. Можете называть меня Алексом. А это Дмитрий. Можно называть его Димой. Он очень интересуется Гремячей башней. Всякой ерундой вроде нечистой силы.
– И никакая это не ерунда! – вспыхнул дядя Мифа. – Гремячая башня потому так и названа, что там, в глубоком подземелье, гремит и бушует нечистая сила. Уже много веков.
– Живучая какая! – похвалил Алешка нечистую силу. – А где эта Гремучая башня?
– Пойдемте, друзья. – Дядя Мифа был очень доволен, что приехавшие из Москвы сорванцы интересуются нечистой силой его родного города.
Мы прошли через весь город. Это было не долго, минут пятнадцать. А после рощи вышли на пригорок, и перед нами возникло высокое строение. Похожее на старинную крепостную башню. Да это и была старинная крепостная башня. Самая настоящая. С бойницами, в которых курчавились березки – и что им там понадобилось? С полуразрушенными зубцами. С дырищей в одной стене, где, наверное, были когда-то крепостные ворота.
– Вот! – гордо протянул вперед свою костлявую руку дядя Мифа. – Гремячая башня! Вы знаете, когда она была построена? Она была построена в 1525 году...
– До новой эры? – ахнул Алешка.
Но дядя Мифа не обратил внимания на его вопрос, дядя Мифа был увлечен собственным рассказом.
– ...Здесь, вокруг города, была крепость. Она отражала набеги всяких врагов. На ее стенах отважные жители защищали родной город. И вы знаете, крепость ни разу не пала под натиском осаждавших ее полчищ.
– И где ж она теперь? – огорчился Алешка. – Кто же ее разрушил?
– Отчасти в Отечественную войну ее разрушили немцы, а то, что не смогли сделать враги, сделало беспощадное время. И вот от всей крепости осталась только Гремячая башня, красиво освещенная заходящим солнцем.
Башня и правда была красиво освещена заходящим солнцем.
– Но почему – Гремящая-то? – нетерпеливо спросил Алешка. – Чем она гремит-то? Своими седыми камнями, что ли?
– Всему свое время, отрок. Сейчас расскажу. Давайте присядем вот на эту травку, и я продолжу свой рассказ.
– Я лучше вот на эту травку присяду, – сказал Алешка. – На той травке муравьи. И собачья кучка.
Но дядя Мифа не услышал его слов. И сел там, где стоял. Он вообще, по-моему, никого, кроме себя, не слышал. Видно, по жизни такой.
Мы сели с ним рядом, но подальше от муравьев, и, глядя на седые камни башни, красиво освещенные заходящим солнцем, выслушали драматическую историю. Которая началась неразделенной любовью, а закончилась... впрочем, еще не закончилась... жуткой легендой.
– ...Сто, двести или триста лет назад жил в нашем городе славный боярин Ставр. И у него была любимая дочь Марфа... Марфуша...
– Красивая? – деловито уточнил Алешка.
– Необычайно! Молодые бояре из других городов специально приезжали в наш город, чтобы только взглянуть на Марфушу. И увозили в вотчины свои разбитые сердца. Потому что Марфуша никому из них руки не отдавала. Потому что любила папиного конюха Ивана. А этот конюх Иван любил папину кухарку Марью. На Марфушу же не обращал никакого внимания. И Марфуша стала чахнуть. Боярин Ставр делал все, чтобы развеселить ее. Каждый день на его подворье были всякие пляски и песни. Кувыркались скоморохи, веселились шуты и шутихи. Водили хороводы красны девицы и добры молодцы. Каждый день боярин Ставр дарил своей печальной доченьке драгоценные украшения и прекрасные наряды... Но все было напрасно. Марфуша складывала драгоценности в сундук и продолжала чахнуть. Ах! – дядя Мифа вскочил и подпрыгнул.
– Как вы переживаете, – посочувствовал ему Алешка.
– Я не переживаю. Меня муравей укусил. Ай! – и он стал «айкать» и хлопать себя по ногам и сзади... по спине. Немного ниже.
– Придется штаны снимать, – сказал Алешка. – Так вы их не перебьете.
– Отвернитесь, отроки.
Мы отвернулись. Дядя Мифа снял штаны, перетряс их как следует и стряхнул с себя муравьев. Оделся и сел... Снова на то же место. Хорошо еще – не на собачью какашку.
– Так на чем я остановился, отроки?
– На чаханье, – напомнил Алешка.
– Ах, да! Тогда боярин позвал к себе в гридницу...
– А это что за фишка?
– Ну... Такая главная, парадная комната в боярском тереме.
– Понял. Там пируют и слушают вещего Баяна, под гусли.
– Верно... Позвал Ивана и приказал ему: «Женись на Марфуше. Получишь полцарства». «Не неволь, батюшка боярин, – отвечал конюх Иван. – Не люба мне твоя дочь. Люба мне твоя кухарка...»
– И он велел отрубить ему голову? – спросил Алешка.
– Нет, еще хуже. Он велел его выпороть на конюшне! И когда Марфуша об этом узнала, она еще больше зачахла...
– Что-то она долго у вас чахнет. – Алешке, пожалуй, стало скучновато.
Дядя Мифа обиделся и по-детски спросил:
– А я виноват? Сколько надо – столько и чахла. Но потерпи, скоро совсем зачахнет... Боярин был в великом горе. Собрал со всего света врачей и знахарей. Но никто из них не смог вылечить Марфушу...
– И он всем им рубил головы?
– А как же! Плохим врачам надо рубить головы. По-другому никак!.. Но вот приползла с дальних дремучих болот старая-престарая ведьма...
– Нос крючком, борода торчком, – подсказал Алеша. – Глаза завидущие, руки загребущие.
– Не борода, а бородавка, – уточнил дядя Мифа. – Но колдовать умела. И в Бога верила. Осмотрела она Марфушу, пошептала в три угла, поплевала на все четыре стороны... Боярин с дрожью в голосе спрашивает: «Жить будет?» Ведьма почавкала пустым ртом и говорит: «Жить будет долго. Но во сне». «И чего?» – говорит боярин. «А того! – отвечает ведьма. – Как она уснет мертвым сном, положите ее в гробу в укромном месте. И туда же – все ее приданое...»
– Золото, брильянты? – спросил Алешка.
– ...Изумруды, яхонты! «И вот, – говорит дальше ведунья, – коли сыщется добрый молодец, который прочтет над ней двенадцать псалмов» – ну, это вроде таких молитв, – «да поцелует ее в уста сахарные, то воспрянет заколдованная красавица и отдаст ему свое сердце, руку и все приданое».
– Хитрая бабка, – усмехнулся Алешка.
– Это еще почему?
– Потому! – Ответ не очень вежливый, но решительный. – Как уложат эту Марфушу в укромном уголке да разойдутся по своим уголкам плакать и рыдать, эта бабка все приданое и заграбастает.
