Я плохо помнила, как мы выбирались через каминную трубу. Принц-саламандра поднялся первым и сбросил веревку. К счастью, труба была такая широченная, что в нее могли влететь плечом к плечу три толстые ведьмы на помелах. А уж щуплому Максимилиану там вообще было раздолье – он мог мотаться вверх-вниз, как йо-йо на резинке.
Помню, я протянула ладонь над головой лежащего без чувств Принца-пленника и сказала «Оживи». И Принц пришел в себя и поднялся, а я зашаталась, как бумажная кукла на ветру.
Помню, продели веревочную петлю под мышки Принца-деспота и так втащили наверх. А Принц-пленник поднялся сам, на ощупь отыскивая железные скобы. А Максимилиан ругался и подталкивал его снизу.
Помню, как все сильнее тянуло из коридора сладковатым гнилостным запахом. Когда я была в трубе, этот запах вдруг взлетел снизу, прорвался сквозь копоть и сажу, забивавшие мне дыхание, и подхлестнул таким ужасом, что я сама не помнила, как оказалась наверху.
А там, оказывается, была не крыша, а гранитный склон, такой крутой, что Принц-пленник чуть не сорвался. Труба, из которой мы выбрались один за другим, складывалась из грубо отесанных булыжников, и вот я бабахнула по этой трубе молнией из посоха, и труба превратилась в груду камней и обрушилась вниз. И мне очень хотелось верить, что Принц-чума был как раз там, внизу, в камине, и вся эта куча здоровенных каменюк упала ему на голову.
Хотя, конечно, никто в это не верил. Мой посох вел себя спокойно, когда я пыталась нащупать опасность впереди, и дергался как сумасшедший, когда я обращала его назад – туда, откуда мы сбежали.
Плохо помню, как мы спустились на землю по замусоренным водосточным желобам. Хрустела грязь под ногами, валялись крысиные и птичьи скелеты, Уйма тащил Принца-деспота и дышал все громче, и кровь из людоеда все текла и текла. Я останавливала ее – на несколько минут, не больше, а потом повязка снова пропитывалась и чернела, и не было времени остановиться и затянуть как следует рану. Максимилиан шел позади всех, часто оглядывался и ругался вполголоса, я различала только: «Дура, дура! Идиотка! Недоразвитая!»
Мы долго не решались выйти на дорогу, пробирались какими-то тропинками и лезли сквозь колючие кусты, но вскоре некромант сказал, что это бесполезно: Принц-чума нас все равно учует, а по дороге мы сможем идти в три раза быстрее. И мы выбрались на дорогу и припустили так быстро, как только позволяли нам усталость, раны и тяжеленный Принц-деспот.
То справа, то слева возникали виселицы, и Максимилиан всякий раз облегченно вздыхал, если петля оказывалась свободной. А если нет – он втягивал голову в плечи. А я, честно говоря, так устала и такого натерпелась, что даже на висельников почти не обращала внимания. К вечеру мы окончательно выбились из сил и упали на эту вот траву у дороги.
Принц-саламандра возвращался к костру, волоча топор по земле. У него хватило сил срубить одну только ветку, наполовину сухую. Он бросил ее в огонь и лег сверху, лицом вниз.
– Нам надо идти, – нервно сказал Максимилиан. – Если мы поднажмем, к рассвету, может…
– Смеешься – к рассвету? – заскрипел Уйма. – Тут еще топать и топать! А с поклажей…
Он покосился на Принца-деспота. Тот лежал, не сводя с меня пристальных глаз.
– А давайте его повесим, – шепотом предложил Максимилиан. – Это ведь он понаставил все эти виселицы! Это же он велел… – он запнулся. – Будет справедливо, если повесить его, как прочих, и пусть болтается. Никто даже знать не будет, что это за падаль, воронье его съест, и следа не останется!
Принц-деспот наверняка уже мог говорить. Но молчал, только смотрел. И почему-то смотрел на меня.
– Он нам нужен, – сказала я. – Он нужен Оберону.
– У вас только три принца! – Максимилиан привстал. – А надо пять! Обещание все равно не будет исполнено. А если Принц-чума нас догонит…
– Будет четыре, – проворчал Уйма.
– Не будет никого!
Максимилиан замолчал и грустно взялся за голову.
* * *
Принц-саламандра, кажется, заснул, лежа грудью на мерцающих угольях. Принц-пленник задремал, растянувшись на траве. Ему снились кошмары – он вздрагивал, бормотал, ноздри его раздувались. Возможно, во сне он слышал тот самый запах, что не давал мне покоя.
Принц-деспот глядел на меня. Чтобы не доставлять ему такого удовольствия, я обошла вокруг костра и подсела к Уйме.
– Ну… ты как?
– Хорошо, – людоед приподнял веки. – Нам надо добыть телегу и лошадей.
– Где?
– Где хочешь. Пошли Макса. Он добудет.
Некромант спал, по-детски подложив под щеку кулачок.
– Уйма… – я запнулась. – Что там было? Откуда он взялся?
Он без объяснений понял, о ком я спрашиваю.
– Мы сражались. Вернее, это они сражались – муравьи, а мы только шли за ними и помогали. Эти стражники – отважные ребята, они скоро догадались жечь их огнем, обливать водой. Но муравьев было много. Как песка на нашем острове. Мы вломились в тронный зал… И тогда Мастер-Генерал вдруг упал. Я не знаю, как это возможно, но его убили.
– Его не убили! Он предатель!
И я рассказала Уйме о том, что видела в подземелье. Как начальник стражи прибежал за помощью, и как Мастер-Генерал встал в другом своем теле и собрался вести наших врагов на последний бой.
Уйма долго молчал.
– Если бы они сошлись лицом к лицу… – начала я.
– Так не бывает. Он один, только один живой Мастер-Генерал. Наш упал и умер. Тот, другой, поднялся.
– Он нас предал.
Уйма ничего не сказал.
– Что было дальше? – снова спросила я.
– Генерал упал. Муравьи разбежались. Стражники все еще боялись и орали, и кидались факелами, а мы с саламандрой еще наступали и теснили их, но очень скоро стало наоборот. Мы оказались вдвоем против трех десятков…
– А Максимилиан?
– Он исчез, как только Генерал грохнулся. Сообразительный мальчишка.
– Он меня спас.
– Да… А в ту минуту я подумал – все, Уйма, предстоит тебе пить пиво где-то в посмертных чертогах, если, конечно, и туда не пробрались еще негодные некроманты. И тогда…
Уйма замолчал.
– Что?
– Он пришел.
– Как?
Уйма снова прикрыл глаза:
– Я не заметил. Было тесно – и вдруг стало пусто. А он уже сидит на троне. Я не знал, кто это, но когда увидел их синие от страха рожи…
Я содрогнулась. Потерла нос, чтобы прогнать воображаемый запах.
– Ты храбро с ним говорила, – сказал Уйма.
И снова сделалось тихо.
– Уйма, – начала я еле слышно. – Теперь я понимаю, почему Оберон не пускал меня за Ведьмину Печать и сам не хотел идти. Теперь я поняла.
Людоед облизнул пересохшие толстые губы:
– Почему?
– Вот хотя бы эти муравьи. Они жили себе спокойно в своих муравейниках. И вот пришли мы с Мастер-Генералом и погнали их вперед непонятно зачем, чтобы они кусали людей, а их за это жгли факелами…
– Муравьи, – бросил Уйма с презрением. – Нашла, кого жалеть.
– Для некоторых что муравьи, что люди. Лишь бы приказ выполняли.
Уйма мельком глянул поверх костра в ту сторону, где лежал связанный Принц-деспот.
– Это очень подлый мир, – я перевела дыхание. – А Оберон не хотел, чтобы ради него совершалась подлость.
– Подлость? – Уйма приподнялся на локте. – Ты спасла Принца-пленника! Ты…
– А что будет с Принцем-саламандрой? – я понизила голос. – Он поругался с отцом ради рыжей невесты! А где она, эта невеста? Может, вместо невесты теперь всем будет чума?
Уйма свел брови, но ничего не сказал.
– А Мастер-Генерал? – продолжала я. – Может быть, я убила его насовсем!
– Невелика беда. Оживет в другом теле.
– А все те люди, которых вы положили при штурме? Они оживут?
Я замолчала. Принц-саламандра спал, подрагивая от холода. Костер совсем догорел.
– Ты говоришь не как воин, а как девчонка. Замки всегда штурмуют и всегда защищают. Ради великой цели…
– Вот именно. А Оберон не хотел быть этой самой «великой целью». Этим он отличается от всех. И от тебя, и от меня.
Уйма задумался. На чешуйчатом трико Принца-саламандры выступили капельки росы. Завозился Максимилиан, сел, почесал растрепанную белобрысую голову:
– Уже? Уже идем?
И снова упал сонный.
– Уйма, – сказала я жалобно. – Как я буду смотреть в глаза королю? Мы столько всего натворили… а пяти принцев все-таки не нашли.
– Погоди, – буркнул людоед, отворачиваясь. – Может, ты его больше не увидишь никогда.
* * *
На рассвете мы с Максимилианом добыли в соседнем поселке и телегу, и лошадь. Хоть у нас были с собой серебряные монеты, нам пришлось сначала отбиваться от собак, потом долго стучать в низенькую дверь, потом уговаривать хозяев, что мы не собираемся их убивать. Ничего не помогало – они либо хватались за колья, либо валялись в ногах и просили помилования. Максимилиан высыпал деньги на землю перед порогом, мы кое-как впрягли лошадь в телегу (одной бы мне ни за что не справиться) и вывели на дорогу.
