Из-за мыса, со стороны Большого лежбища, показался белый сейнерок. Раскачиваясь в волнах как утка-каменушка, он быстро приближался к берегу. Человечек там на палубе рукой махнул, закричал. Волков увидел черную бороду и сверкнувшие стекла очков: Толик. Звук голоса, заглушаемый накатом, едва доносился. Лишь «ать-два...» и уловил Волков, хотя Толик старался вовсю.
К берегу в такой сильный накат близко не подойдешь, да и на шлюпке тоже. И Волков уже забеспокоился, решив, что ничего не поймет из криков Толика, но тот, сбегав в кубрик, вскоре выскочил из него и швырнул в воду бутылку. Ваганов высунулся из двери рубки, шевельнул огненными усами, помахал рукой. Круто развернувшись, сейнер лег на левый борт и стал удаляться. Ныряя в волнах, то показываясь, то исчезая из глаз, плыла к берегу бутылка. Девочка, следя за нею, побежала вдоль лайды и вскоре уже держала бутылку в руках.
— Радиограмма-а! — крикнула она. — Зачем тебе радиограмма? От кого?
Она шла к нему, держа бутылку на вытянутой руке, будто это была бомба, готовая вот-вот взорваться. Волков нетерпеливо вытряхнул из бутылки два свернутых трубочками листка. Развернул.
— Что там? Читай вслух. Все-все!.. — приказала Алька и, вспрыгнув на камень, заглянув в листок, начала читать сама: «Вы назначены капитаном «Полярная звезда» тчк Немедленно возвращайтесь». Она взглянула в лицо Волкова горящими глазами и крикнула: — Я так и знала, что ты все равно уедешь! Дай сюда. — Алька вырвала из рук Волкова бланк и разорвала листок, зло приговаривая: — Ну и уезжай. Уезжай! Мы и без тебя проживем. Вот!
Швырнув клочки бумаги, она отвернулась и, спрыгнув с камня, побежала к дому. Поглядев ей вслед, Волков развернул другой листок. Это была записка от Ваганова, в которой он сообщал, что в ближайшие несколько дней на их остров заходит пароход, отправляющийся в Петропавловск, и что завтра «Кайра» «пошлепает» в поселок. Так что если Волков хочет успеть на судно, то пусть хватает ноги в руки и на полных оборотах мчит на Большое лежбище.
Он медленно свернул записку, огляделся. Кулички, вдруг обнаружив, что на пустынном пляже остались лишь одни они, с веселым писком взметнулись с лайды и полетели прочь от берега. Только крестики следов виднелись на сыром плотном песке. Но вот с урчанием накатилась волна и отхлынула. Песок был чист.
Прибрав в доме и набив в печку сухих щепок, Волков и Алька, прежде чем покинуть жилье, присели. В доме было тепло. Стрекотал сверчок, объявившийся здесь с месяц назад, и Волков, прислушиваясь к привычному, как стук часов, звуку, подумал, что сверчок вот так и будет день за днем стрекотать в опустевшем жилье, не понимая еще, что люди покинули дом и что никому уже не нужны трели, которые так заботливо он выводит.
— Это тебе, — сказала Алька, подавая что-то завернутое в газету. — Пойдешь в море, оденешь.
— Спасибо, — сказал Волков, ощущая сквозь бумагу крутой изгиб клыка морского льва, и, улыбнувшись, представил себе, как с амулетом на шее поднимается в ходовую рубку. Алька строго взглянула в его лицо. Посерьезнев, он положил ей ладонь на плечо и еще раз сказал: — Спасибо. Ну, двинулись?
...«Кайра» покачивалась невдалеке от берега. Толик, поджидая Волкова, нетерпеливо поглядывая на людей, плевал в ладони, а Бич сидел возле шлюпки и с рычанием раздирал в лоскутья украденную у малышей Черномордого и принесенную им с собой клеенку.
— Прощай, Волков, — сказал Борис, вяло пожимая его ладонь. — Слышал, ты опять в моря? Ах ты, «Летучий голландец». А мы с Леной... — не закончив, он теперь с силой сдавил его руку и улыбнулся: — Ну да ты тут ни при чем. Куда теперь: в Австралию?
— Сожалею, что так все получилось.
— Не будем ни о чем сожалеть, — перебил его Борис. — А ром я уже выпил.
— Куда сейчас?
— Пробегусь по бухточкам. Седой куда-то с малышом подевался. Надо ж их разыскать, — пояснил Борис. — Ну чао, бамбино.
— Все рыдают, — прокомментировал Толик, швыряя рюкзак Волкова в шлюпку. — А ну, мужики, рванули корыто: ать-два!
Заскрежетала под килем галька. Бич прыгнул в шлюпку, уселся на корме, у ног Альки. Та держала на руках куклу, говорила что-то и поправляла ей новую курточку. Толик резко и сильно рванул на себя весла...
«Ну вот и все», — подумал Волков, прислушиваясь к плеску воды, скрипу уключин и нетерпеливому повизгиванию Бича, стосковавшегося по сейнеру. Берег медленно удалялся... Сырая полоска песка, обрывистый склон, фигурка человека, поднявшего над головой карабин. «До встречи, Борис, я еще сюда вернусь», — подумал Волков, чувствуя, как грусть и радость, будто две волны, схлестнулись в его душе.
Шлюпка подошла к сейнеру. На его корме Анна Петровна рубила головы судачкам, шкерила их и швыряла в таз. Работала она сосредоточенно, с вдохновением: значит, уха сегодня будет, и не какая-нибудь, а по особому Толикову рецепту. В рубке Лена разговаривала с капитаном «Кайры».
— Волк, привет! — крикнул Ваганов. — Алька, бродяжка ты эдакая, простирнешь нам тряпки? Хошь верь, хошь нет, ну не может у нас никто...
— Нет уж. И не просите! — прервала его девочка. — Зверобоев обстирывала, до сих пор все-все пальцы болят. Ужас просто.
Загремела лебедка. Опутанный глянцево сверкающими лентами морской капусты выполз из воды якорь. П-чхи! — послышалось из машинного отделения, и корпус сейнера забился мелкой дрожью: поехали. Начиняя трубку табаком, Волков отправился на корму, вдруг отчего-то захотелось побыть одному. Палуба мерно опускалась и поднималась, остро попахивало сгоревшей соляркой, и Волков, ощущая всем телом привычное движение судна по воде и вдыхая такие знакомые, просто родные запахи, думал, что скоро, очень скоро другой теплоход, из другого порта понесет его в далекие океанские широты. Странный затянувшийся отпуск кончался, жизнь снова войдет в привычные рамки, но это будет уже другая жизнь: и море, насыщенное воспоминаниями и ожиданиями, будет другим, и суша, пожалуй, тоже...
— Глядите, кит! Это ведь Жорка... Да что же с ним? — услышал он вдруг испуганный голос Альки. — Да ведь он же на риф выскочил.
«Этого еще недоставало», — подумал Волков, отправляясь на полубак, где стояли Лена и Алька. Высунувшись из двери рубки, Ваганов потыкал пальцем в берег и подал Волкову бинокль. Стекла приблизили воду и стайку бакланов, летящих в цепочку, будто связанных одной веревкой. А вот и кит. Из воды торчала черная лоснящаяся спина и круто изогнутый плавник: кит крутился на месте, хлестал хвостом, белые космы воды взлетали над ним, и по воде расходились большие синие круги.
— За косячком рыбы погнался и выскочил на риф, — сказала с сожалением Лена. — Вот уж дуралей. Отлив начнется, и погибнет китишка.
— Не погибнет! — убежденно сказала Алька. — Мы его спасем! Правда, Волк? Ну скажи — спасем. Ну скажи?
— Ну как ты его зовешь? — тихо сказала Лена.
— А как же его еще звать? — с вызовом спросила девочка. — Как?
— Ну я не знаю как... Но все же... — Лена не знала, что сказать, и поглядела на Волкова, ища поддержки. — Ну, в общем...
— Ну, в общем, действительно нужно спасти китишку, — сказал Волков. — А что? Подойдем на шлюпке поближе, гашу ему на хвост и... Как считаешь, Толик?
— У тебя в котелке что? — спросил Толик и постучал кулаком по своей голове. Но в словах его сквозила задумчивость. — Морская капуста, что ли? Он хвостищем ка-ак хряснет!
— Толик, Толя! — воскликнула Алька, дергая его за рукав. — Ты же такой отчаянный, ты же такой... настоящий морской мужчина. Ну же?
— У тебя в голове что? Ему ж гашу надеть на хвост надо, а он как задерет хвостище да ка-ак... — пробормотал Толик, размышляя. И все же он настоящий мужчина! Расправив плечи, Толик сделал зачем-то несколько приседаний и хриплым от волнения баском сказал Ваганову: — Эй, усы! Может, сдернем зверюшку с рифа? Это ведь Жорка.
— У тебя в котелке что, морская капуста? — пробурчал капитан «Кайры», но и в его словах не чувствовалось особой твердости. — Ясное дело: жахнет хвостищем, хошь верь, хошь...
— Жахнет-жахнет! Да близко не надо подгребать, — сказал вдруг моторист Сеня, высунувшись из люка машинного отделения. — А ежели в воду надо кинуться, гашу ему надеть, то и я могу.
— Ладно уж... «кинуться»! — оживившись, оскорбленно сказал Ваганов, уловив в словах Сени нечто вызывающее. — Толик, марш в трюм, достань капроновый трос японский. Волк, ты пойдешь на веслах, а Толик... Эй, Толик, слышишь? Ты нырнуть под кита сможешь?
— Нырну, — гулко послышался голос Толика из трюма.
Через десяток минут шлюпка шлепнулась днищем о воду, Волков сел на весла, а Толик с решительным озабоченным лицом — на кормовую банку. От сейнера, где он, покачиваясь в небольших волнах, лег в дрейф, до кита было метров сорок, и, глядя через плечо, Волков погреб. Вода была прозрачной, светило солнце, и хорошо просматривался покрытый мохнатыми водорослями риф, на котором застрял Жорка. Чем ближе к нему, тем осторожнее греб Волков и посматривал на Толика, который возился со своими очками. Привязав к дужкам резинки, он надел их, шмыгнул носом и сплюнул в воду.
