— Дело-то пустяковое! Кха! — взбадривая себя, выкрикнул он. — Главное, это чтоб он не шелохнулся, а уж я ать-два... Эй, травите конец!
Гаша троса лежала у ног Волкова. Филинов, поднявшийся из кубрика, майнил его с кармы, и красный трос плыл по воде за шлюпкой, похожий то ли на красную жилу, то ли на пуповину, связывающую сейнер со шлюпчонкой. Гребок, еще один... Кит, приподняв над поверхностью океана хвост, с силой ухнул им по воде, столбы воды разметались в разные стороны, шлюпка подскочила на волне, поднятой от этого шлепка, и Толик побледнел. А ну его, подумал Волков, бросая весла и быстро снимая свитер, сапоги и брюки. О-ох! Ветерок-то освежает! Толик неуверенно роптал и даже хватал Волкова за руки, но тот строго сказал ему:
— Не гребец я, понял? Нырнуть — это пустяк. А вот шлюпку к киту ближе подвинуть, чтобы он ее, стервец, не шмякнул, это уметь надо. Понял?
— И медведю ясно, — радостно воскликнул Толик. — Кха! Я ее сейчас так осторожненько подвину, что ты на кита верхом сядешь.
«Тельняшку снимать не буду, — решил Волков, — не прохватило б опять... А ну кыш!..» Несколько больших серокрылых чаек, прогуливающихся по спине кита и считавших, видимо, его уже своей добычей, с разочарованными криками слетели. Толик уверенно, спокойно подогнал шлюпку к киту, заплывая ему с головы. Волков присмотрелся; да ведь это действительно Жорка: шрам светлый на морде.
— Сдерживай, — скомандовал он. — Ближе не подходи.
— И медведю ясно!.. — подтвердил Толик, разворачивая шлюпку к киту кормой.
Набрав в легкие побольше воздуху, Волков перекинул ноги через борт, вздрогнул: брр... Глаза на лоб полезли. «Все же буек у меня на плечах, а не голова... Буек, набитый морской капустой», — подумал он и, стиснув зубы, чтобы не заорать от холода, скользнул в воду.
— Давай! — выкрикнул он, протягивая руку, и Толик подал ему гашу.
Расправив громадную петлю, которую при швартовке судна надевают на палы, тумбы, вцементированные в пирс, Волков осторожно поплыл к киту. «Шлепнет он меня сейчас хвостищем, — подумал он, коснувшись шершавого бока кита рукой, — и в лепеху, как муху». Дико ломило пальцы ног и рук; живот подтянулся к самым ребрам; кит шевельнулся, хвост его приподнялся, и будто взрыв потряс воду. Миллионы пузырьков заметались вокруг, как будто Волков оказался в громадном стакане с газированной водой... «Не могу больше, я ж околею, — подумал он. — Ну его к чертям собачьим... Ведь в лепеху же!..» Волков покачивался в волнах возле головы Жорки, размышляя, как же поступить. Толик что-то кричал, советы давал, но Волков не обращал на него внимания. «Нет, это безумие, — решил все же он, — одно движение глупого кита — и не будет для меня ни «Полярной звезды», ни нового рейса, ни радостной встречи будущей весной. Назад, назад! Ты же не ребенок, Волков, ты ведь взрослый мужчина!» Все было логично, ведь так правильно и умно размышлял, коченея и болтаясь в ледяной воде возле кита, Волков и не мог, ну просто никак не мог вернуться к шлюпке. Потом вдруг странные звуки привлекли его внимание. Бум-бум-бум — совсем рядом на самых малых оборотах работал мощный двигатель. Бум-бум-бум... «Так это ж сердце кита бьется?! Ах, Жорка, сукин ты сын», — подумал Волков и осторожно поплыл к хвосту кита, подбираясь к его лопастям со стороны сужающегося туловища.
Трос был тяжел, и Волков еле тянул его. Кит не шевелился — обессилел; замирая, Волков набросил гашу; на одну из лопастей хвоста; кит вздрогнул... Волков протащил петлю и через вторую лопасть, передохнул и, чувствуя, что совсем мертвеет от холода, нырнул и затянул гашу на основании хвоста. Кит вздрогнул. Хвост стремительно взметнулся к поверхности, Волков рванулся в сторону и, бешено махая руками, поплыл к шлюпке. А-аа-ах! Прогремело за его спиной... Разевая рот, как оглушенная взрывом рыба, Волков ухватился за борт шлюпки, и Толик, выкрикивая какие-то восторженные слова, потащил его.
— Ну, дернули, — сказал Ваганов и заурчал в переговорную трубу: — Сеня, давай помалу. Только пла-авненько. Понял?
— Сей секунд... — хрюкнула труба.
Выдохнув облачко сизого дыма, сейнер стронулся с места. Одетый в овчинную шубу, уже выпивший полстакана для «сугрева», Волков глядел, как трос выполз из воды и натянулся. Все столпились на палубе. Толик стоял с топором, ждал команды.
— Давай, давай, Сеня, веселее! — взбадривал моториста капитан и, высунувшись из рубки, крикнул на палубу: — А ну все, кто лишний, отойди!
Никто не отошел, потому что никто не считал себя лишним в этом деле. Вода бурлила. Трос, вибрируя, вытянулся в струну, и кит медленно сполз с рифа. Он тотчас провалился в глубину, и сейнер, вздрогнув, задрал нос. Оскалившись, Толик рубанул, и, звонко лопнув, капрон взвился в воздух... Все закричали, Алька бросилась к Волкову, поцеловала его в щеку, страшно смутилась и, покраснев, спряталась за Лену. Жорка вынырнул, выбросил с пыхтением парной столб брызг и, шевельнув хвостом, поплыл в океан. Трос издали казался красной ниткой.
Все потом было как-то сумбурно. Плотно сбившись за столом в кубрике, они ели, пили, смеялись. Рядом с Волковым сидела, тесно прижавшись к нему, раскрасневшаяся Лена, а с другого бока — Алька. Девочка уже перестирала белье экипажа «Кайры» и теперь, проголодавшись, уплетала шиповатых красных крабов, звонко раскусывая крепкими белыми зубами их лапы. Чавкал, грыз кости устроившийся под столом Бич; табачный дым слоился над столом, и из дыма выплывало то жесткое, совершенно бурое от загара лицо Филинова, то очки Толика, сунувшегося носом в книгу, то огненные усы капитана «Кайры». Филинов сидел возле Анны Петровны, и они уже яростно поспорили: каким быть поселку на острове Больших Туманов, поспорили так, что даже хотели пересесть на другие места, но их дружно уговорили не делать этого, и они помирились.
А Толик то читал, то порывался сказать что-то очень важное, да, может, и произносил какие-то слова, потому что шевелил толстыми губами, но какие именно, понять было невозможно: с Волковым разговаривали и Анна Петровна и Ваганов одновременно. Мать говорила, что вот наконец-то промысловый сезон окончился, но сколько еще предстоит работ! Нужно завезти на остров уголь, керосин и продукты на всю зиму, а также кинофильмы, да вот беда, ну кто их будет крутить? Нет механика, удрал... И правильно Лена вопрос о заповеднике поднимает. Трудное это дело, но разве когда-нибудь было легко на этом острове?
— Пирс бы вот только сладить, — вздохнув, проговорила Анна Петровна. — Бревна, доски и разный прочий инструмент я уже заготовила. Кстати, Волков, а кино ты умеешь крутить?
Он кивнул: кручу.
— Борис все же решил на зиму уехать во Владивосток, — сказала Лена. — Зовет меня с собой. Но как же я уеду, если решила всю зиму наблюдать за каланами? Правда, тяжело будет одной, но я не отступлюсь.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложил Толик. — Вот поставим мы «Кайру» на отстой, и я, ать-два, могу быть в твоем...
— А я думала, что мы с тобой съездим в Никольское... — разочарованно протянула Алька, прерывая Толика и тронув Волкова за рукав. — И ты меня проводишь в школу. Как начинается учебный год, так все школьники, и младшие и старшие, все-все приходят с родителями. И только я... Вот ты бы меня и проводил вместо родителя... Ты и Лена.
— Я тебя провожу, — сказал Толик. — Я ведь тебя и в прошлый раз провожал. Забыла, что ли?
— Волк! А ну покажь мне твою правую руку! — выкрикнул тут Ваганов, размахивая перед своим лицом ладонями и как бы выгребаясь из дыма. — Рукав, рукав засукай! Хошь верь, хошь нет, а нас в одном я том же подвале метили. Глянь.
Волков засучил рукав, капитан «Кайры» тоже, и они оба протянули руки над столом. И у того и у другого синели на коже совершенно одинаковые наколки: якорь, спасательный круг и два весла. Только вместо слова «Марлин», как у Волкова по кругу, на руке Ваганова было выколото: «Муссон». Они захохотали, и в кубрике опять стало шумно, а Толик, протирая очки, с завистливой жадностью разглядывал наколки: вот это да! Ваганов выкрикнул:
— Хошь верь... Я видел тебя, черт меченый, в Гибралтаре видел! В подвальчике этого жирного бандита, мистера Томпсона: «Все для моряка». Точно? Ты поднимался из подвала, а мы с мотористом спускались. Ну?
— Помню. Кто же забудет такие рыжие усищи?
— За с-сильных людей! За м-моряков!.. — проговорил Толик, поднимая стакан.
— Тебе дали глоток, и хватит, — строго сказал ему Ваганов, отбирая стакан. — А вот мы за моряков выпьем. Вздрогнем, Волк, как говорят на морском флоте.
Совсем не обидевшись, Толик, скрестив руки на груди, с ласковой улыбкой осмотрел всех, но потом помрачнел, икнул и стал крениться, как тонущий корабль. Мать, выразительно взглянув на мужчин, поднялась из-за стола и начала собирать посуду, а Сеня, стоящий сейчас на руле, гулко зевнул и, как застоявшийся конь, начал нетерпеливо топтаться в ходовой рубке, гремя подкованными каблуками. Поняв намек, Ваганов уложил Толика на койку, стащил с него сапоги, свитер и укрыл одеялом. Потом снял с него очки и ушел в рубку. Тут и Алька, прикрывая рот ладошкой, полезла на койку и потащила к себе сонного, вялого Бича.
