Двери открылись. Эддисон высунул голову из окна, понюхал воздух на платформе, зарычал на кого-то, кто пытался сесть в наш вагон, а затем вернулся внутрь. К тому времени, как двери опять закрылись, Эмма подняла голову и вытерла слезы.
Я сжал ее руку:
— Ты в порядке? — спросил я, досадуя, что не могу придумать ничего лучше.
— Я же должна, не так ли? — ответила она. — Ради тех, кто еще жив.
Для кого-то могло показаться бессердечным то, как она запирала свою боль и убирала ее в сторону, но я уже узнал ее достаточно хорошо, чтобы понимать. У нее было сердце размером с Францию, и те немногие счастливчики, кто был любим им, были любимы каждым его дюймом. Но этот размер и делал его опасным. Если бы она позволила ему чувствовать все, она бы сломалась. Так что она приручала его, успокаивала его, заставляла его молчать. Ссылала всю самую сильную боль на далекий остров, который был уже переполнен ею, и на котором ей бы пришлось когда-нибудь поселиться.
— Продолжай, — кивнула она Эддисону. — Что случилось с Клэр?
— Твари забрали ее с собой. Заткнули оба ее рта и сунули ее в мешок.
— Но она была жива? — спросил я.
— И кусалась, по состоянию на вчерашний день. А потом мы похоронили Дердру на нашем маленьком кладбище, и я со всех ног помчался в Лондон, чтобы найти мисс Королек. Один из ее голубей проводил меня к ее убежищу, и хотя я был рад увидеть, что вы прибыли туда раньше меня, к сожалению это сделали и твари. Их осада уже началась, и я вынужден был беспомощно смотреть, как они ворвались в здание, и… ну остальное вы знаете. Я следил за вами, пока вас вели по туннелям. А когда ударная волна затихла, я увидел возможность помочь и воспользовался ею.
— Спасибо тебе за все, — произнес я, осознавая, что мы даже еще не признались ему, насколько мы в долгу перед ним. — Если бы ты не вытащил нас оттуда…
— Да, хорошо, что ж… нет нужды погружаться в размышления о гипотетических неприятных событиях. — Ну и в обмен на мою любезность, я также надеялся, что вы поможете мне спасти мисс Королек от тварей. Как бы невероятно это не звучало. Она значит для меня все, знаете ли.
Это мисс Королек он хотел вырвать из лап тварей, не нас, но нас спасти представлялось более реалистичным, мы были дальше от поезда, и он принял быстрое решение, и схватил то, что мог достать.
— Конечно, мы поможем, — откликнулся я. — Как раз этим ведь мы и занимаемся?
— Да-да, — ответил он. — Но вы должны понимать, что, как имбрина, мисс Королек представляет бóльшую ценность для тварей, чем странные дети, и поэтому освободить ее будет намного труднее. Я беспокоюсь, что, если каким-то чудом нас повезет спасти ваших друзей…
— Эй, секундочку! — перебил его я. — Что значит, она представляет большую…
— Нет, это правда, — согласилась Эмма. — Вне сомнения, ее будут содержать под усиленной охраной. Но мы ее не бросим. Мы никогда и никого больше не бросим! Даю тебе слово странного человека.
Пса, похоже, это устроило.
— Спасибо, — произнес он, а затем прижал уши.
Он запрыгнул на сиденье и выглянул в окно. Мы как раз подъезжали к следующей станции.
— Спрячьтесь, — велел он, быстро пригибаясь. — Враги близко.
* * *
Твари поджидали нас. Я мельком заметил двоих, одетых как полицейские, среди разбросанных по платформе пассажиров. Пока наш поезд подъезжал к станции, они пристально рассматривали вагоны. Мы бросились на пол под окном, в надежде, что они разминутся с нами, но я знал, что этого не произойдет. Та тварь с рацией сообщила о нас дальше, и они, должно быть, уже знали, что мы в этом поезде. Теперь им оставалось только обыскать его.
Поезд остановился, и люди начали заполнять вагоны, хотя в наш никто не зашел. Я рискнул украдкой выглянуть в открытые двери и увидел на платформе одну из тварей, которая быстрым шагом направлялась в нашу сторону, тщательно обшаривая взглядом каждый вагон.
— Один идет сюда, — пробормотал я. — Как твой огонь, Эм?
— Все так же, — ответила она.
Тварь приближалась. До нас оставалось четыре вагона. Три.
— Тогда приготовьтесь бежать.
Два вагона. Затем динамик мягко произнес: «Осторожно, двери закрываются».
— Задержите поезд! — заорала тварь.
Но двери уже закрывались.
Мужчина успел сунуть в щель руку. Двери упруго отскочили и разъехались обратно, и он зашел в поезд, в соседний с нами вагон.
Я перевел взгляд на дверь, которая соединяла наши вагоны. Она была закрыта на цепь (спасибо, Господи, за маленькие милости). Двери вагона скользнули обратно, и поезд тронулся. Мы переместили складывающегося человека на пол и съежились рядом с ним в точке, откуда нас нельзя было увидеть из вагона с тварью.
— Что нам делать? — произнесла Эмма. — Как только поезд опять остановится, он пойдет прямиком сюда и обнаружит нас.
— А мы абсолютно уверены, что это тварь? — спросил Эддисон.
— А кошки растут на деревьях? — откликнулась Эмма.
— Не в этой части света.
— Тогда конечно, мы не уверены. Но когда дело касается тварей, есть старое высказывание: «Если не уверен, предполагай, что так и есть».
— Ладно, — кивнул я, — тогда, как только двери откроются, бежим к выходу.
Эддисон вздохнул:
— Все это «бегство», — проговорил он презрительно, словно гурман, которому предложили ломтик американского плавленого сыра. — В нем нет ни капли творчества. Почему бы нам не попытаться «ускользнуть»? Смешаться с толпой? В этом присутствует какой-то артистизм. Тогда мы могли бы просто грациозно удалиться незамеченными.
— Я ненавижу бегство, как и любой другой, — ответил я, — но Эмма и я выглядим как серийные убийцы из девятнадцатого века, а ты — собака, которая носит очки. Мы обречены быть заметными.
— До тех пор, пока не начнут производить контактные линзы для собак, я привязан к ним, — проворчал Эддисон.
— И где эта пустóта, когда она нужна? — произнесла Эмма небрежно.
— Попала под поезд, если нам повезло, — откликнулся я. — А что ты имеешь в виду?
— Только то, что до этого она нам очень пригодилась.
— Ага, а до этого — чуть не убила нас! Дважды! Нет, трижды! Что бы я там такое не делал, чтобы контролировать ее, это было по большей части случайностью. А что произойдет, если я не смогу? Мы умрем.
Эмма ответила не сразу, а изучала меня какое-то время, а затем взяла мою руку, всю в грязи, и поцеловала ее, один раз, второй.
— Это еще зачем? — удивился я.
— Ты не догадываешься, верно?
— О чем?
— О том, какой ты совершенно чудесный.
Эддисон застонал.
— У тебя удивительный талант, — прошептала Эмма. — Я уверена, что все, что тебе нужно, это немного попрактиковаться.
— Возможно. Но практиковаться, означает иногда ошибаться, а ошибаться в данном случае означает, что погибнут люди.
Эмма сжала мою руку:
— Что ж, небольшое давление только поможет тебе отточить твой новый навык.
Я попытался улыбнуться, но не смог. Мое сердце начинало болеть при мысли о том, какой ущерб я могу нанести. Это мое умение было похоже на заряженное ружье, которым я не знал, как пользоваться. Черт, я даже не знал каким концом из него целиться! Лучше было положить его, чем, если бы оно взорвалось у меня в руках.
Мы услышали шум в дальнем конце вагона, подняли головы и увидели, как открывается дверь. Она не была закрыта на цепь, и сейчас пара одетых в кожу подростков ввалилась в наш вагон: парень и девушка. Они смеялись и передавали друг другу зажженную сигарету.
— У нас будут неприятности! — хихикнула девушка, целуя шею парня.
Он отбросил с глаз пижонскую челку:
— Я постоянно так делаю, милая.
Он увидел нас и застыл, подняв брови. Дверь, через которую они зашли, с грохотом захлопнулась за ними.
— Привет, — бросил я небрежно, словно мы не скрючились на полу рядом с умирающим мужчиной, все покрытые кровью. — Как дела?
Не дурите. Не выдавайте нас.
Парень наморщил лоб:
— А вы…?
— В костюмах, — ответил я. — Перестарались с фальшивой кровью.
— А-а, — протянул парень, явно не веря мне.
Девушка уставилась на складывающегося человека:
— А он…?
— Пьян, — отозвалась Эмма. — Нализался до чертиков. Из-за этого и пролил всю нашу фальшивую кровь на пол. И на себя.
— И на нас, — добавил Эддисон.
Подростки резко повернули к нему головы, их глаза делались все шире.
— Болван, — пробормотала Эмма. — Замолчи.
Парень поднял дрожащую руку и указал на пса:
— Он что, только что…?
Эддисон сказал всего два слова. Мы могли бы списать все на эхо, выдать за что-то иное, чем это показалось, но Эддисон был слишком гордым, чтобы притворяться немым.
— Конечно же, нет, — произнес он, задрав нос. — Собаки не говорят по-английски. И ни на каком другом человеческом языке, за исключением, разве что, люксембургского, который понятен только банкирам и люксембуржцам, и поэтому от него едва ли есть какой-то прок. Нет, вы просто съели что-то нехорошее и теперь видите страшный сон, только и всего. А теперь, если вас не сильно затруднит, моим друзьям необходимо одолжить вашу одежду. Пожалуйста, немедленно разоблачайтесь.
