мне ничьей шкуры, – руками замахал Сипи. – Извините, что побеспокоил!
Угостил он зверей и птиц сушеной малиной да вяленой рыбой и дальше пошел. Идет и думает:
«Эх, не форсить мне, видно, в красном колпачке. Нехорош я. Может, хоть волосы себе подравняю и причешу, чтобы не торчали в разные стороны».
Только вот где бы гребешок взять да ножницы? Ни один халтия таких вещей у себя под рукой не держит. Но тут вспомнил Сипи про дядьку Речного, который мог бы ему помочь.
Пришел Сипи на берег и просит:
– Хей, Речной-Водокрутный, у тебя борода длинная, как у Йоулупукки, помоги-ка мне с моей прической справиться.
Дядька Речной проснулся и ногами от злости затопал, что не вовремя разбудили. Брызги во все стороны полетели. Потом увидел дядька, что это маленький Сипи, и успокоился.
– Ладно, – говорит, – становись на этот камень и терпи!
Кликнул дядька бобра и ондатру, стали те своими коготками волосы у Сипи на голове расчесывать. Прилетели нырки, стали волосы выщипывать. Халтия губы закусил, терпит, ни звука не издает. А дядька Речной его голову водой смачивает, чтобы ровно было.
– Ну-ка погляди в воду, нравится?
Отразился в реке маленький халтия, у которого во все стороны торчали мокрые волосы разной длины.
– Очень нравится, дядька Речной. Спасибо! – вздохнул Сипи и вытащил из кармана гостинец – сладкие корешки.
Надел он свою войлочную шапку, чтобы согреться, пошел домой, под можжевеловый куст, а сам думает:
«Нет, видно, не судьба мне в работники к Йоулупукки наняться. Нехорош я. Так и проведу всю жизнь в лесу, не возьмут меня к себе дружные тонтту, не обучат своим веселым песням».
По пути завернул Сипи к деду Йотуну, чтобы занести тому черники и багульника. Этот Йотун был самым старым из всех жителей полярного леса. Он всегда сидел на сопке, покрытой редким ельником.
– Явился! – еще издали недовольно закряхтел старый Йотун. – Я тебя неделю поджидаю. А ты все где-то прохлаждаешься!
– Дедушка, да я всего денек-то и не заглядывал! – громко закричал Сипи, вытягиваясь на носках, чтобы его крик долетел прямо до заросших мхом ушей Йотуна. – А вот гляди, какой гостинец я тебе принес!
И он достал из кармана имбирный пряник с карамелью, который получил в подарок от Йоулупукки.
– Что мне твои пряники! Бегаешь по чужим усадьбам, смотри, добегаешься! К хорошему это не приводит.
Старый Йотун говорил так, будто в горле у него стояли два жернова и с трудом перемалывали песок. Он от старости почти не мог ходить и видел с трудом, а еще плохо слышал. Но зато он хорошо чуял запахи и сразу распознал, куда бегал внук. Пряник он проглотил в один миг.
– А вот, дедушка, тебе еще ягод и свежего багульника – прямиком из-под снега! Тебе для здоровья полезно. Дай-ка я поправлю твои подушки, чтобы тебе было сидеть удобнее.
И халтия Сипи, поднатужившись, начал ворочать тяжелые камни на еловой сопке за спиной у старого Йотуна.
– Ох-хо-хо, – сердито заохал тот. – Всю перину мне развалил.
Он хотел переступить ногами, но почувствовал, что не может ими пошевелить. Ноги Йотуна вросли в землю.
– Ну вот и становлюсь я частью сопки, наконец-то! – довольно сообщил он внуку. – Скоро на мне вырастет покров из черничника, мха и папоротника. А пока буду согреваться одеялом из снега и льда.
– Хорошо, дедушка! – крикнул погромче маленький халтия. – Я схожу за водой. Вдруг ты захочешь пить!
Но не успел он спуститься с сопки в долину, как что-то больно стукнуло его по голове. Сипи глянул наверх и даже присел от неожиданности. Сверху на него летели свертки, пакеты и коробки, завернутые в разноцветную бумагу и перевязанные золотистыми лентами. Он закрыл голову руками и стоял так, пока не упал последний, самый маленький фунтик.
«Странно, – подумал халтия. – Неужели на меня под Рождество пролился дождь из подарков Йоулупукки?»
Но тут в воздухе засвистели полозья, заскрипели сани, зафыркали олени. В долину приземлилась упряжка Йоулупукки, который охал и хватался за бороду там, где сердце.
– Не успеем! Опоздаем! – сокрушался он, проваливаясь в своих сапожках в глубокий снег.
Халтия Сипи снял шапку и поклонился нежданному гостю.
– А ты как тут оказался? Ну-ка, помоги, – позвал его Йоулупукки.
– А что случилось?
– Спинка отломилась у саней! И все подарки по дороге рассыпались. Ай, что делать, что делать?! – опять заохал Йоулупукки.
– Давай я починю, – предложил Сипи. – Пойдем в мою кладовку.
Открыл халтия дверь под старой сосной, пропустил Йоулупукки первым зайти.
Длинными подземными норами дошли они до кладовки Сипи. А там повернуться негде! Рядами стоят кадушки с брусникой, бочки с рябиной, ушаты с морошкой. Полотняные мешочки с кореньями и вяленой рыбой аккуратно разложены. Сверху свисают пучки сушеных трав, низки грибов, связки дикого чеснока.
Велел Сипи Йоулупукки рукавицы снять и насыпал ему пригоршню земляники, а сам взял с полки молоток и гвозди да прихватил с собой ягеля, чтобы олени без угощенья не скучали.
Вышли они опять на поляну, где упряжку оставили. Сипи на спинку саней доску к доске прибивает да веселую песню напевает. Быстро справился с починкой.
– Ну спасибо тебе, – сказал Йоулупукки, когда они все подарки в снегу отыскали и обратно в сани уложили. – Я и не знал, халтия Сипи, что ты такой хозяйственный. Пойдешь ко мне в усадьбу работником?
– Я бы рад, да теперь не получится. Старый Йотун ногами врос в землю, надо мне за ним приглядывать. Не могу я далеко от сопки отойти.
– Вас же тут – халтия – видимо-невидимо: под каждый кустом, под каждой кочкой свой обретается. Неужели не найдется кого другого, чтобы за старым Йотуном ухаживать?! – удивился Йоулупукки.
– Дедушка привык, чтобы у него под рукой был я, – ответил Сипи. – Ему с другими трудно будет.
Обнял Йоулупукки маленького Сипи на прощанье, подарил ему сверток с золотистой лентой и покатил себе на оленях дальше.
Развернул халтия сверток, а в нем – красный колпачок, как у тонтту. Нацепил Сипи на свои непослушные волосы красный колпачок, поплясал от радости и побежал для старого Йотуна воду из реки таскать.
А на будущий год, когда Йотун стал частью сопки, халтия Сипи частенько забегал в усадьбу к Йоулупукки: помогать сани смолить, помогать кашу варить, помогать песни петь. И все тонтту были ему рады.
Виктория Горелкина. «Новый год Крошки Крокха»
Жил был Крокх,
Ничем не плох.
Он поесть любил
И воришкой слыл.
В
