— Она итальянка, доктор, — пояснил Мартин, — из города Костелямаро ди Стабия, что около Неаполя. Она мечтала собрать немного денег, купить домик в этом городке. Это было бы очень хорошо, доктор, не правда ли?
— Неаполь?.. Отличная мысль. Теплые морские ванны, усиленное питание и покой. Вот единственное, что может когда-нибудь поставить ее на ноги, мой друг. Только на ноги. О цирке следует забыть навсегда.
— Да, но, доктор… Неаполь… это сейчас невозможно. Она не успела отложить и десятой доли нужной суммы.
— А, да, да… — доктор еще больше насупился и, дернув цепочку, сердито крикнул на Мартина: — Только не следует вешать нос, от этого она не поправится! Завтра придут класть гипс! Денег не надо! Все!
Потянулись тяжелые, тоскливые дни. Лора лежала в холодной гипсовой скорлупе, а Мартин с утра до ночи пропадал на конюшне или носился по манежу, участвуя в замысловатых пантомимах с похищениями, выстрелами, танцами и прыжками через скачущих лошадей. Он старался как можно реже попадаться на глаза хозяину — приближалась зима, и тех, кто не был связан контрактом, Кривой Пит мог выставить за дверь, не спрашивая на то их согласия.
Но хозяину было не до Мартина. Цирк поставил сложный воздушный номер. Братья Эрландо с помощью различных хитроумных приспособлений летали под куполом, ежедневно обеспечивая Питу полные сборы. Единственным недостатком этого номера была сложность аппаратуры, установка которой требовала каждый раз не менее четверти часа.
Стараясь сократить это время, Пит выгонял на манеж почти всю труппу, заставляя ее ежедневно тренироваться в установке чертовой аппаратуры. На этих репетициях Мартин бывал неутомим. Он пулей взлетал по веревочным лестницам, молниеносно закреплял трапеции, скатывался вниз по растяжкам или просто прыгал в сетку. Аппаратура Эрландо — это единственное, что могло помочь ему удержаться в цирке хотя бы до весны. Ради Лоры Мартин был готов работать даже за тот десяток франков, который еженедельно отсчитывала ему волосатая рука Кривого Пита.
Благодаря усердию труппы, время установки аппаратуры удалось сократить до восьми минут.
— Ну, ладно, дьявол вас забери! Можете отдыхать, — крикнул хозяин, пряча в жилетный карман часы. — Мне надоело смотреть, как вы возитесь с этой никелированной чепухой, а публика и подавно взвоет! Разбирай к шутам все, что нагородили!..
Мартин отстегнул лонжу и спрыгнул в сетку. Но в это время кто-то отпустил блоки, и сетка, потеряв упругость, просела под тяжестью упавшего на нее тела. Мартин почувствовал острую боль в лодыжке и с трудом поднялся.
— Пустяки, вывих. Пойди покатай ногой бутылку и все станет на свое место, — успокоил его один из братьев Эрландо.
Однако бутылка не помогла. Нога распухла и болела при ходьбе. Целый день Мартин не работал, и целый день его сверлил всевидящий глаз хозяина, от которого еще никому не удавалось спрятаться. Кривой Пит мог часами слоняться по всем закоулкам цирка, заглядывая в каждую щель. За ним, стуча когтями, ходил громадный датский дог с глазами, по форме и цвету напоминающими хозяйское око.
Вечером труппу облетело известие о том, что в город приехал владелец столичного цирка мсье Франсуа Димонш. Он объезжал провинциальные цирки, набирая труппу для зимних гастролей по французским и итальянским курортам.
Мсье Франсуа оказался круглым лысым старичком веселого вида. Он пил в артистическом буфете лафит, рассеянно слушая болтовню Кривого Пита.
— Братья Эрландо — это замечательные артисты! Номер, ничего не скажешь, — коронный! — распинался Пит, мешая по обыкновению французские, немецкие и английские слова. — Я уступил бы их за совсем небольшую сумму, мсье. Только из уважения к вам. Такого полета мне не приходилось встречать за все пятьдесят лет моей цирковой жизни!
— Может быть, может быть, мистер Пит, — добродушно кивал головой мсье Франсуа, который успел уже понять, что в этом цирке он ничего интересного для себя не найдет. — Номер и впрямь неплохой. Но ведь установка аппаратуры отнимает без малого десять минут! Вы слышите, как свистит публика?
— Да, дьявол побери эту аппаратуру вместе с публикой — сокрушенно согласился Пит. — Ну что поделаешь? Пускать такой великолепный номер сразу же после антракта тоже нельзя. Зрители еще не уселись. Они возятся, дожевывают пирожные и заканчивают начатые разговоры. Приходится делать паузу. Я пробовал заполнять ее балетом, но получилось еще хуже — балерины спотыкались о разложенные детали аппаратуры, мешали ее устанавливать, и в конце концов публика закидала их всякой дрянью!
— Пауза между номерами — это слабое место в цирковой программе, мистер Пит, — вздохнул Франсуа и посмотрел свою рюмку на свет. — Вот поэтому нам трудно будет договориться насчет Эрландо.
Кривой Пит отпил несколько глотков из своей кружки и ожесточенно сплюнул. Сердито отвернувшись от старика Димонша, он заметил проходившего мимо Мартина и окончательно рассвирепел:
— Ты что здесь бродишь у буфета, рыжий бездельник? — закричал Пит. — Разве тебе не слышно, как беснуется публика? Почему не на манеже?! Нога вывихнута? Нет, вы послушайте, мсье Франсуа! Меня хотят окончательно разорить? Подружка этого дармоеда сломалась пополам, свалившись с лошади. Я уверен, что она была пьяна, как монах в воскресенье! Теперь его милость вывернула себе копыто. Из моего цирка делают дом инвалидов, а меня, без моего на то согласия, избирают попечителем всех этих хромых и переломанных! Черта с два! — Пит затопал ногами. — Завтра же убирайтесь вон, ко всем чертям! А ежели не хочешь, чтобы я тебя выгнал сейчас же, — марш на манеж, бегом! Быстрее, ну! Чего стоишь? — и Пит выплеснул остатки пива прямо в лицо Мартину.
Мсье Франсуа поморщился и, поспешно допив свой лафит, пошел в ложу.
— Ты не слышал меня? На манеж! — не унимался Пит. — Флинт, ату его, хватай, рви!
Дог сорвался с места, но Мартин был уже у вешалки. В отчаянии он сорвал чью-то униформу и, накинув только куртку, преследуемый собакой, выбежал на манеж. Флинт догнал свою жертву у самого барьера. Он толкнул Мартина в спину, и тот, споткнувшись на больную ногу, громко вскрикнул и упал навзничь. Дог победно дернул его за штанину и затрусил обратно. Цирк разразился хохотом. Мартин встал и, чтобы как-то скрыть свое смущение, взял лежащие у барьера грабли. Публика продолжала хохотать.
— Рыжий! Помогай! Браво, Рыжий! Ру э со,[29] бис! — кричали со всех сторон.
Мартин в клетчатых широких брюках, в узкой куртке с чужого плеча, с растрепанными рыжими волосами и с лицом, на котором пивная пена перемешалась с опилками, был действительно очень смешон.
Хромая, он побрел за кулисы, провожаемый аплодисментами. За занавеской его ждал Кривой Пит.
— А ну-ка ты, огородное пугало! — сказал он. — Выскочи еще разок, да растянись посмешнее. Выкинь какой-нибудь фортель. Давай быстрей, пока эти ленивые увальни возятся с аппаратурой!
Мартин, прихрамывая, выбежал на манеж. Его встретил хохот, аплодисменты и крики:
— Ру э со! Помогай! Браво!
Упав на живот, он сгреб руками опилки. Потом встал и, отряхнувшись, погрозил галерке кулаком. Кулак был великоват, побольше апельсина, но Мартин постарался и все же сумел запихнуть его себе в рот. Весь цирк, включая мсье Франсуа, артистов и самого Кривого Пита, хохотал, глядя на хмурого рыжего парня с кулаком во рту.
— Ну, ладно, — сказал ему Пит за кулисами, — ночлег ты заработал. Но завтра — ко всем чертям!..
Мартин поплелся в каморку к Лоре. Она спала. Мартин сел рядом, опустил голову. Что делать завтра? В этих краях холодная, снежная зима длится до самого марта, а денег не хватит и до Рождества. Достать здесь работу ему, плохо знающему французский язык, да еще зимой, почти невозможно. Мартин осторожно достал жестяную коробку из-под конфет. В ней было две сотни франков. Еще пятьдесят он вынул из кармана. Их дал ему дрессировщик Лайош Скалами. Он подошел к Мартину и сказал, протягивая деньги:
— Возьми, приятель! Благодарить не надо. При нашей профессии каждый может очутиться в твоем положении. Если Пит все же выгонит вас завтра, то мы соберем еще немного…
Мартин пересчитал франки. Да, не больше, чем до Рождества…
Кто-то постучал в фанерную дверь. Мартин встал, откинул крючок и прибавил газу в ламповой горелке. В комнату вошел мсье Франсуа.
— Добрый вечер! — приветливо сказал он. — Здравствуйте, сеньора! Я владелец столичного цирка и у меня к вам, мсье Мартин, есть деловое предложение. Вы будете выступать в паузах, между номерами. В широких штанах в клетку, в нелепом сюртуке, взлохмаченный и с наклеенным носом величиной с картофелину. Вы будете на манеже всем мешать, распоряжаться, путать, падать и драться. Публика же будет хохотать и не заметит тех томительных минут между номерами, которые так портят самую хорошую программу. Даже в цирке Франсуа Димонша! Я заготовил контракт, вам надо расписаться вот здесь. Шестьсот франков в месяц, костюмы и все остальное мое. Мы назовем нового клоуна так, как уже окрестила вас публика, — Руэсо!
