Штымп вошёл в квартиру друга, слегка пошатываясь от очередной дозы, и застал его ещё в постели, тоже слегка не в себе с утреннего нырка в «кайф».
– Цыбуля, ты чё, вставай, хватит валяться, кайф ловить. Когда Институт брать будем? Ахмед нам неделю сроку дал, скоро за «цугундер» брать будет.
– А, это ты, Штымп. Это точно, надо делать бабки, пока из нас не начали делать поясные ремни. Щас, я очухаюсь, и пойдём на дело.
Цибуля долго вставал с мятой постели, ещё дольше одевался. Перекусив чем попало из холодильника, друзья, наконец-то, выкатились из дома уже после полудня. Они твёрдо решили с «чекой» больше не баловаться и, наконец, заняться поиском надёжных заказчиков на свой товар. Дождавшись автобуса, друзья доехали до «Волны», откуда двинулись к Институту.
День уже клонился к вечеру. У входа в Институт студентов уже не было, но сидела двое местных ребят, лениво потягивающих из банок пиво, и о чём-то неторопливо болтающих. Немного посвежевшие за прогулку наркоманы подошли к ним, сели и прислушались. Мелковатый шустренький хлопец недовольно покосился на подошедших. Его напарник, коренастый конопатенький парнишка, оглянулся вокруг, увидел вдруг сидящих рядом известных наркоманов и возмутился:
– А вам что здесь надо, сидите тут, уши растопырили. А ну брысь отсюда, пока я своих хлопцев не позвал. У нас тут без вас проблем хватает. Сейчас ребят кликну, они вас живо на пинках отсюда вынесут.
Цыбуля явно не ожидал такой наглости от малявок.
– Ты чё гонишь, букашка? Я тут по делу. Дениса тут не видел? С четвёртого или пятого курса он. Нужен он нам срочно.
– Не видел я твоего Дениса, этого наркомана. Он тут утрами только шляется, сбыт налаживает.
Цыбуля встрепенулся.
– Вот, Штымп, говорил я тебе, что с утречка тута надо быть. А то пока мы с тобой сюда приползаем, здесь к вечеру уже только одни заочники остаются. А с них нам навару нету. Они мужики самостоятельные. Давай, посидим ещё немного, передохнём, и попылим опять на хату, а то меня уже прессовать начинает.
Но посидеть им не пришлось. Вышедший из института, уже известный им Матвеич, опять резко шуганул их со двора, и они поплелись, едва передвигая ноги, куда-то за институт, в частный сектор. Но идти далеко у них не хватило ни сил, ни желания. Едва они зашли за здание, как Цыбуля взмолился:
– Слушай, Штымп, что-то я совсем заплохел. Трясти меня начинает. Давай нырнём вот сюда за «бомбик», тута хорошо, тихо, деревья густые. Ширнёмся чуток, и тогда дальше почухаем.
Штымп не возражал, ибо тоже был не в лучшем самочувствии. Горемыки зашли в густые молодые кленовые заросли за институтским бомбоубежищем, служившим сейчас и гаражом, и складом всякой рухляди, тут же на плитах приготовили себе по сладкой дозе, кое-как нашли у себя вену, укололись и забылись в дебильном кайфе, сидя в тенёчке и облокотясь друг на дружку.
Так просидели они довольно долго. Уже опустились на город душные августовские сумерки. Уже Луна красным медным тазом величаво поднялась над зеркальной бухтой, но тут же стыдливо спряталась за набежавшие плотные облака. Натрудившиеся за жаркий суматошный день пичуги устало умолкли до утра в своих уютных гнёздышках. Только домашние псы лениво, на всякий случай, перебрёхивались через заборы, тоже готовясь ко сну.
Какой-то неясный глуховатый стук вывел Цыбулю из сладкого кайфа. Он открыл глаза и ничего не понял в сплошной загадочной темноте. Напрасно он всматривался перед собой, усиленно моргая ещё сонными глазами, в ночной мрак, полный каких-то неясных пугающих теней. Ничего не понимающим разумом он пытался осознать себя, вспомнить, кто он, где же он находится, и что ему делать дальше? Он вдруг осознал себя невероятно одиноким, внезапно заброшенным в кромешную вечную тьму, у него исчезло ощущение земной тверди под ногами и небесного свода над головой, ни один звук не тревожил его слух, ни один лучик света не останавливал его беспокойный взгляд. Животный ужас охватил его ещё барахтающуюся в наркотическом дурмане и ничего не осознающую в темноте душу, и он завыл звериным воем о помощи, моля о ней и прося пощады, ещё не зная у кого и почему. Его мечущиеся в темноте руки вдруг толкнули лежащее рядом чьё-то неподвижное тело, которое тотчас содрогнулось, вскинулось и тоже отчаянно в страхе завопило на всю округу.
Вахтёр Иван Матвеич, совершая свой обычный ночной обход территории Института, тоже обратил внимание на подозрительный посторонний стук, напоминающий звук трения металла о металл. Он уже было хотел кинуться на этот звук в темноте, но в это время его остановил жуткий непонятный чей-то не то крик, не то вой в кустах за бомбоубежищем. Он кинулся на истошный крик, и яркий луч его сторожевого фонаря высветил весьма своеобразную картину.
В буйных диких кленовых зарослях на бетонной плите у забора сидели, судорожно вцепившись друг в друга и вопя от ужаса, его старые знакомые – парочка известных наркоманов. На их бессмысленных лицах застыл животный страх. Они намертво вцепились друг в друга и, подняв лица к небу, испуганно выли, в ужасе едва не кусая друг друга.
Матвеичу, мужчине не робкого десятка, уже не первый год работающему в охране, отслужившему почти четыре года на границе, стало непривычно жутко. Мурашки забегали у него под рубашкой, и, чтобы не поддаться страху, Матвеич высветил сладкую парочку фонарём и свирепо рявкнул на них, да так, что они враз опомнились, узнали друг-друга, поняли, где они находятся, и кинулись бежать сквозь заросли вдоль забора, спотыкаясь и привычно матюгаясь для храбрости.
И вдруг впереди бегущих наркоманов, в плотной ночной мгле, прямо посреди массивной бетонной плиты длинного забора, окружающего Институт, появилось странное светлое пятно из клубящегося, необыкновенного сиреневого тумана. Своим плохо соображающим сознанием беглецы приняли это пятно за приоткрытую куда-то в свет, к людям дверь, и разом вместе кинулись в сиреневый спасительный вход, пытаясь там спрятаться от кажущейся им погони. Две испуганные тени с разбегу нырнули в сиреневое пятно и исчезли в нём. А пятно вдруг стало стремительно сужаться, превратилось в яркую точку на серой плите бетонного забора и, наконец, погасло, исчезнув совершенно бесследно.
А Матвеич ещё раз шумнул на незадачливых наркоманов, проводил их взглядом, покачал головой, и поспешил продолжить свой дежурный ночной обход. Лучик фонаря выхватывал из темноты то угол здания, то тёмное молчаливое окно, то… Матвеич пригляделся зорче, высветил в ночи заброшенную дверь в подвал, подошёл к ней поближе, и вдруг заметил, как в лучике фонаря блеснула приоткрытая дужка очередного, сложного и секретного висячего замка. Дверь было притворена, но было ясно, что её открывали. Этот факт был так тревожен и непонятен, что Матвеич засвистел в свой свисток, вызывая напарника. Вдвоём они осмотрели вскрытый подвал, но никого в нём не обнаружили. Удивительно, кому и зачем нужно было стремиться сквозь надёжные запоры в пустой сырой подвал.
Марина поняла, что ошеломлённый и совсем затурканный нашей цивилизацией Алквилл сообразил, что наконец-то он вернулся в своё родное законное время и воспрянул своим неистовым средневековым миссионерским духом. Самое скверное было в том, что он за годы странствий по азиатским просторам неплохо освоил языки народов, которых огнём и мечом тащил в свою веру, и сейчас он напрямую говорил с Тугуем, выкладывая тому всё, что накопилось в его взбудораженной голове за последний месяц. А может, он даже был знаком с Тугуем и ранее, или слышал о нём в своих прежних грабительских походах. Марина только поёжилась, прикинув, что этот фанатик может наговорить о них этому юному самодовольному властелину их жизней, в каких невероятных грехах и деяниях он может обвинить их.
– Паша, – прошептала она другу, – надеюсь, он ничего не скажет о «Марин Голд» этому юному повелителю. Иначе очень подставит своего благодетеля Дэна.
– Сомневаюсь, что он вообще знает о ней. Дэн не такой дурак, чтобы этому полусумасшедшему фанатику открывать свои самые сокровенные тайны. Всё, что он сейчас молотит Тугую, так это про то, какие мы скверные и страшные, и какой хороший его благодетель Дэн.
– Ну что, мальцы-удальцы, достукались, допрыгались, – раздался рядом с ними свистящий шёпот Ахмеда. – Сейчас этот чокнутый враг унитазов такое поведает хану обо всех нас, что тому останется только четвертовать нас всех на первой же земляничной полянке. А что вы там говорили ему о Фашидоне?
– Там есть хорошее золото, и мы им хотим откупиться от хана, – ответил ему бегло Паша. – Только бы не ошибиться в тайге. Ведь там сейчас поста ГАИ нет на перевале, кого можно было бы порасспросить про дорогу на прииск.
– Да я был на этом прииске, – ответил Ахмед. – Не так уж и много там золота.
– Это в наше время его уже не так много осталось. А восемьсот лет назад чжурчжени в ручьях самородки собирали. И детям бросали в бабки играть.
